В склепе проводили инициацию учеников, скрыть его местоположение от которых также сумели с гениальной Простотой. Учеников подвозили к дому на машине, а на глазах у них были обыкновенные автомобильные очки, вместо стекол в которые были вставлены металлические пластины. Сам же склеп был оборудован для эвокации. Устроено там все было сложнее, чем у Весквита в Неаполе, ибо от этого зависела безопасность Ложи. На полу были изображены символы, смысл которых не был до конца ясен даже Четырнадцати; любой из этих символов, случайно задетый, мог стать магической ловушкой для предателя; а поскольку таковым был каждый из Четырнадцати — и не мог не быть им, если хотел достичь высших ступеней, — то низменный страх был лучшим стражем этой мрачной святая святых. В назначенный час мистер Батчер явился в апартаменты графа, ему надели автомобильные очки и отвезли в Бет-Хол или «Дом Ужаса», как маги называли склеп между собой.
Баллок, мадам Кремерс, Абдул-бей и жена Дугласа были уже там. Первая часть церемонии состояла в отказе от обетов, данных за миссис Дуглас священником при крещении: это было формальное отступничество от христианской веры. Делалось это не из ненависти к христианству, а для того, чтобы позволить ей вновь выйти замуж в виде Лизы и под ее девичьей фамилией. Следующим был турок, которого заставили отказаться от ислама и вступить в брак с ней под именем маркиза Ла Джуффриа. После этого американский священник вновь утвердил их в христианской вере, чтобы скрепить таинство брака. Теперь они были муж и жена. Ужас таился в той будничной простоте, с которой все эти храмовые священнодействия буквально выворачивались наизнанку. Можно понять доброту верующего христианина, объясняющего черные мессы бунтом измученной души или припадком безумия. Он способен представить себе запоздалое раскаяние человека, в лей участвовавшего, и то просветление, которое затем наступает; однако столь хладнокровное извращение самых святых обрядов, отыгранных походя, как пустая прелюдия к задуманному преступлению, сопоставимому в глазах здравомыслящего человека только с убийством, вызвала бы не только у свободомыслящего христианина, но даже у еретика ощущение ничем не извинительного святотатства.
Дуглас не пренебрег никакими средствами, способными помочь осуществлению его плана. Баллок и мадам Кремерс изображали «деток», сам же Дуглас, как «глава семейства», отдал свою жену в жены турку. Для полной картины святотатства недоставало лишь реального жертвоприношения. К нему и приступили.
Дуглас испытывал удовольствие не только от устроенного им убогого преступного фарса, но и от тех мучений, которые испытывала при этом его жена. Каждое новое унижение терзало ее сердце, причем она сознавала, что это — только начало, что подлинный разгул дьявольской силы еще впереди. От Батчера, Кремерс и Абдул-бея больше ничего не требовалось, и их увели из склепа. Баллок остался, чтобы проделать ту операцию, за которую ему был обещан гонорар.
Однако перед этим нужно было совершить еще несколько магических действий. Дуглас целиком сосредоточился на задуманном деле, заставляя себя верить, что все эти церемонии не игра, а реальность, что его жена — в самом деле Лиза, а Абдул — в самом деле маркиз; он выступил вперед, став сердцем и мозгом операции. Главная трудность заключалась в том, чтобы втянуть в нее Сирила Грея, но им удалось раздобыть образец его подписи. Теперь нужно было посвятить жертву Гекате, а еще лучше — ее еврейскому аналогу, Наэне, пожирательнице детей: она тоже считалась одной из ипостасей Луны, и раз Лиза посвятила себя этой планете, то ее магической заместительнице придется участвовать в этой церемонии.
Искусством эвокации Дуглас владел в совершенстве. Он был человек практического склада, материалист по натуре, и не любил работать на тонких планах. Он выдерживал колоссальное напряжение, заставляя духа являться в зримом образе, тогда как маг, более осторожный ила более тонкий, работал бы на иных уровнях. Дуглас достиг того, что в любом «наработанном» месте, как этот склеп, мог зримо вызвать почти любого демона, причем времени ему для этого требовалось не более получаса. Связь с местом играет в магии большую роль — вероятно, оттого, что там накапливается энергия духа. Так, в часовне Кингс-Колледж невозможно не ощутить прилива религиозности, а в соборе Св. Петра в Риме, наоборот, невозможно проникнуться верой: и восток-то у него на; западе, и античная статуя Юпитера загримирована под очередного святого, да и вся архитектура свидетельствует, что ни одно из божественных имен, известных людям, не соответствует Истине. Готика — это мистика в чистом виде, тамплиеры и византийцы — религия, замешанная на сексе, англиканская архитектура — сплошное морализаторство; современная же архитектура просто не выражает ничего. В Бет-Холе всегда находился сосуд, наполненный свежей бычьей кровью и поставленный на угольную жаровню.
Наука, хоть и медленно, но все-таки начинает убеждаться в том, что жизнь — это нечто большее, чем чистая химия и физика. У занимающихся оккультными науками на этот счет давно нет никаких сомнений. Динамическое; начало живой субстанции со смертью не исчезает. Поэтому начало, ищущее реализации, вынуждено либо дожидаться следующего воплощения, либо искать еще: живую материю, в бессознательном состоянии отпустившую от себя свое начало или душу. Ничего нет удивительного, что для переноса такого начала в живую материю маги используют коктейли из свежей крови — так легче вызвать желаемый дух. Дело это само по себе не трудное демоны всегда готовы вмешаться в плотскую жизнь, Время от времени этим сущностям попадаются необразованные или просто глупые люди, сами ищущие бессознательных состояний и для того собирающиеся в темных комнатах — без всякой магической защиты! — чтобы пригласить какого-нибудь духа или демона овладеть ими. Эта мерзкая глупость именуется спиритизмом, и любителей его можно узнать по тому, что ни к чему другому их умы уже не пригодны. Они не способны ни к ментальному сосредоточению, ни к логическому мышлению, потому что овладевший ими дух слишком часто вмешивается в происходящее, чтобы выражать их устами всякие глупости и нелепости, когда это взбредет ему в голову. Истинные духи никогда не пользуются столь неблагородными средствами, чтобы вернуться в земную жизнь; их пути светлы и не противоречат Природе. Для истинного духа реинкарнация есть жертва, отказ от уже открывшейся ему божественной жизни ради освобождения воли смертных от низменных желаний; демон же ищет реинкарнации, чтобы хоть отчасти удовлетворить свои неутолимые похоти.
Как животное, парализованное раневым шоком, следила жена Дугласа за действиями мужа, совершавшего свой отвратительный ритуал; лицо его было обращено в сторону, ибо никто не может взглянуть в лицо Гекате и сохранить разум. Заклинания, посвященные Гекате, суть проклятия против всякой нарождающейся жизни, символами же ее служат страшные ночные тени, белена и черный ягненок, еще неродившимся извлеченный из брюха черной овцы.
Это-то и обещал маг Гекате, сардонически усмехнувшись в душе, когда та внезапно дала знать о своем присутствии. Увидели ли они что-нибудь? Неизвестно. Тем более, что вряд ли кто-то из них осмелился даже поднять глаза. Просто по склепу вдруг распространилось ощущение ледяного холода, как будто некая сущность и впрямь отозвалась на произнесенные слова и совершенные ритуалы.
Ибо Геката и есть то, что в Библии названо «второй смертью». Обычная смерть для человека — величайшее из таинств, а все остальные таинства — лишь его символы; ибо это — последнее и абсолютное слияние с Творцом, но также и столп храма жизни, даже в материальном мире, ибо Смерть есть Жизнь.
Жена Дугласа тоже ощутила присутствие этой жуткой сущности, вызванной из Тартара. Ледяной холод пронизал ее до костей. Ничто никогда не терзало ее так, как упорное нежелание мужа позволить ей выполнить свое земное предназначение.
Она готова была даже смириться с проституцией, навязанной ей мужем, которого так любила, если бы — если бы…
