У него была привычка исчезать на долгое время, и ходили слухи, что он владеет тайной эликсира жизни: все знали, что ему в простоте прибранно уже под восемьдесят, но его живости и бодрости духа мог бы позавидовать сорокалетний. Весь его облик излучал силу, в глазах горело неугасимое пламя, ум был точен и быстр — все это говорило о присутствии в нем некоей таинственной энергии, не знакомой обычным людям.

Это был человек небольшого роста, небрежно носивший свой синий костюм и узенький темно-красный галстук. Седые волосы вились тугими кольцами. Кожа на лице была здоровая и чистая, хотя и начала уже покрываться морщинами. Маленький подвижный рот то и дело складывался в улыбку, и все его существо излучало чистую, заразительную радость. Он приветствовал Лизу более чем сердечно. В ответ на замечание Сирила он дружески взял ее под руку и усадил на диван.

— Я уверен, что вы курите, — сказал он. — Располагайтесь, забудьте о Сириле. Попробуйте вот этих: я получаю их от табачника самого хедива!

Ифф извлек из кармана портсигар и раскрыл его. С одной стороны в нем лежали темные сигары, тонкие, длинные, с другой — белые, похожие на обычные сигареты.

— Темные — с запахом мускуса, эти желтые — с амброй, а у белых — аромат розового масла.

Помедлив, Лиза выбрала амбру.

— Прекрасный выбор! — обрадовался старик. — Золотая середина. Теперь я совершенно точно знаю, что мы с вами будем друзьями.

Он поднес огонь к ее сигарете, а сам закурил сигару.

— Знаю, знаю, о чем вы думаете, милочка: там, где двое, третьему делать нечего. Я с вами совершенно согласен, поэтому давайте попросим брата Сирила продолжить свои занятия Каббалой, потому что прежде, чем мы засунем его в муравейник — о, в его мужестве я не сомневаюсь! — мне хотелось бы немного поболтать с вами. Видите, я сразу догадался, что вы — одна из нас!

— Ничего не понимаю! — отозвалась девушка с некоторой обидой в голосе, увидев, что Сирил и вправду отошел к письменному столу, взял в руки большую толстую книгу и углубился в чтение.

— Брат Сирил рассказал мне о трех встречах с вами, так что теперь я знаю о вас все — или почти все. У вас) прекрасное здоровье, и все-таки вы склонны к истерии! Вы — натура увлекающаяся, особенно вещами загадочными и необычными. Вы стараетесь выглядеть гордой и не зависимой — и в то же время желаете, чтобы вас считали страстной натурой. Вы мечтаете о любви, это ясно, и вы достаточно знаете самое себя, чтобы понимать, что обычная любовь не увлечет вас: ваша любовь должна быть уникумом, взрывом, сенсацией. Но, скорее всего, вы не понимаете, в чем корень этого вашего желания. Я скажу вам это. Ваша душа изголодалась, вы устали от этого мира с его маленькими и большими обманами и подсознательно ищете чего-то высшего, нежели все то, что может предложить вам наша планета.

Чтобы вы убедились в правоте моих слов, я вам расскажу кое-что еще. Вы родились одиннадцатого октября — это мне сообщил брат Сирил. Однако он не назвал мне часа. Вы тоже не говорили мне его; но это произошло незадолго до рассвета. Лиза вздрогнула: мистик угадал правильно.

— В Ордене, к которому я принадлежу, — продолжал Саймон Йфф, — не принято верить во что-либо; мы либо знаем, либо сомневаемся, в зависимости от конкретного случая, и всегда стремимся приумножить наши знания при помощи чисто научных методов, то есть путем наблюдения и эксперимента. Поэтому не думайте, что я стану предсказывать вам судьбу или отвечать на такие вопросы, как, например, «что такое душа». Я расскажу вам только то, что действительно знаю и могу доказать. Могу сообщить также, какие гипотезы заслуживают внимания.

Наконец, могу посоветовать, какие эксперименты стоит поставить. Это последнее и есть то, в чем вы можете очень помочь нам; вот почему я примчался сюда из Сен-Жан-де-Люс, чтобы увидеться с вами.

В глазах Лизы вспыхнула радость:

— Знаете, вы первый человек, которому действительно удалось понять меня! — призналась она.

— Надеюсь, что это так; но я все еще слишком мало знаю о вашей жизни. Рискну предположить, что вы наполовину итальянка… А другая половина, наверное, ирландская?

— Правильно.

— Ваши предки были крестьяне, но вы выросли в обеспеченной семье, и ваша личность развивалась без помех и принуждений. Вы рано вышли замуж.

— Да, но неудачно. Я развелась с мужем и через два года вышла замуж еще раз.

— На этот раз за маркиза Ла Джуффриа?

— Да.

— А потом бросили и его, хотя он достойный человек и был вам хорошим мужем, и стали компаньонкой Лавинии Книг.

— Да… Через месяц будет ровно пять лет, как я езжу с нею.

— А почему, собственно? Я ведь вас действительно уже знаю, а она и пять лет назад была так же вульгарна, глупа, бессердечна и жадна, как сейчас. У нее подлая натура, а это самый мерзкий тип куртизанки. Кроме того, она кривляка. Да вас должно было бы оскорблять каждое ее слово! И все-таки вы привязаны к ней сильнее, чем к родной сестре.

— Да-да, вы правы! Но она бывает просто гениальна в своем танце. И вообще она — великая актриса. — Бывает, что гений посещает ее, — поправил Саймон Ифф. — Ее танец — это своего рода ангельская одержимость, если можно так выразиться. Она танцует под величайшую, полную духовности музыку Шопена или Чайковского, а потом сходит с подмосток — и превращается во вздорную, скандальную, болтливую бабу. «Двойственность характера» — недостаточное для этого объяснение. Мало того: бессмысленно было бы и пытаться объяснить это таким образом. Тут можно, пожалуй, лишь провести аналогию с великим мудрецом, у которого есть глупый, самодовольный, нечистый на руку секретарь. Единственная заслуга секретаря в том, что он грамотно записывает слова мастера и таким образом преподносит их миру; однако сам секретарь этого никогда не осознает! Думаю, что так дело обстоит со всеми гениями. Иногда человеку удается сохранять со своим гением более или менее гармоничные отношения, и он по крайней мере старается быть достойным инструментом для своего мастера. Если же человек хитер и к тому же не лишен практических способностей, он «отключает» своего гения, когда ему нужно чего-то добиться в обыденной жизни. Человек истинно гениальный подчиняется этой жизни, сводя свое человеческое «Я» до нуля или даже до отрицательных значений, чтобы дать своему гению проявлять себя, как тот захочет. Мы просто глупы (и чаще всего осознаем эту свою глупость), когда пытаемся делать что-то по своей собственной человеческой воле. Попробуйте заставить любую свою мышцу работать непрерывно, как-то делает сердце без всякого понукания с нашей стороны! Вы не выдержите и двух суток. Я сейчас не помню точных данных, но такой эксперимент закончился, кажется, даже раньше, чем через сутки. Все это — вещи, неоднократно проверенные практикой, а в основе их лежит даосское учение о Недеянии: «действует бездействием мудрец»6. Положитесь полностью на волю Неба, и вы станете всемогущим инструментом его воли. Аналогичные учения вы найдете в большинстве мистических систем, однако доказать его на практике сумели лишь китайцы. Что бы сам человек ни делал, он ничего не прибавит этим к своему гению; однако гению нужно наше «Я», и он может усовершенствовать его, может оплодотворить это «Я» знанием, обогатить творческими способностями. Подыгрывайте же своему гению, образно говоря, целым оркестром, а не жалкой дудочкой-жестянкой! Возьмите любого из наших «маленьких гигантов», этих поэтов одного стихотворения, художников одной картины: в том-то и беда их, что они никогда даже не пытались усовершенствовать себя как инструмент. Гений, создавший «Сказание о Старом Мореходе», ничуть не меньше того, что создал «Бурю», но Колридж не умел сохранять порождаемые его гением мысли и не успевал выражать их. Вот отчего все остальное его творчество так вяло и безвкусно. Шекспиру же каким-то образом удавалось собирать именно те знания, которые нужны были для выражения мыслей его гения, и он владел достаточным навыком, чтобы выражать эти мысли наиболее гармонично. Вот видите, перед нами два Ангела, только у одного оказался плохой секретарь, а у другого — хороший. Думаю, что таково единственное объяснение феномена гения, а Лавиния Кинг — это просто экстремальный случай.