От внезапного приступа волнения у Кости не сразу получилось произнести что-либо в ответ. Звонок действительно застал его врасплох.

— Эвелин?.. А кто это? — начал он по-детски прикидываться, чтобы хоть как-то скрыть своё замешательство и бурю нахлынувших эмоций.

— Мы познакомились с тобой в пятницу на Хрунтенмаркте, ты угощал меня пивом в Ватерхаусе, а потом провожал до Площади коммерции. Ты, что, забыл? Короткая же у тебя память, однако…

Поначалу приветливый, голос девушки был теперь весьма разочарованным, если не сказать, обиженным.

— Постой, постой. У меня всё как-то смешалось в памяти, извини… — продолжал зачем-то валять дурака Костя. — Эвелин, Эвелин… Ах, да, образ, кажется, начинает потихоньку визуализироваться: сногсшибательная блондинка с необыкновенно красивым голосом, которая к тому же верит в чудеса и волшебников, правильно?

Тут он, наконец, не выдержал и расхохотался.

— Эвелин, солнышко, ну, почему же ты так долго не звонила?!

— Дела были… — настороженно ответила фламандка, и Костя сразу же представил себе, какие именно дела могли не позволить этой принцессе сделать один коротенький звонок.

— Слушай, ты, что, меня разыгрываешь, что ли? — немного мягче спросила она через пару секунд.

— А ты полагаешь, такую встречу и такую девушку можно взять и забыть?

Костя почувствовал, как волна нежного, ласкающего тепла пробежала от затылка вниз по его спине.

— Я полагаю, что с некоторыми, не вполне серьёзными молодыми людьми очень опасно иметь дело… — бархатисто-игривыми флажолетами пропел подключённый к телефону динамик.

— Oh, my god! Каким же нелепым промахом я заслужил подобную немилость и эти обидные подозрения, моя королева?! — опять ухватился за роль беспечного имперсонатора Костя, хотя в душе у него и правда стало как-то неуютно.

Эвелин, однако, о причине его угрызений совести догадываться не могла и поэтому решила перейти к главному, ради чего, собственно, и звонила:

— Я надеюсь, ты еще не утратил желание немного потрудиться на свежем воздухе?

Костино сердце учащённо забилось:

— Как же я могу его утратить? Я четвёртый день только об этом и думаю!..

— Ну, тогда у тебя вскоре появится такая возможность.

— Аллилуйя! Небеса не отвергли нас, ура!!

— Слушай, почему у тебя так шумно, ты куда-то едешь?

— Возвращаюсь из Голландии, с корпоративного тренинга.

— Из Голландии?.. А где ты живёшь, если не секрет? Мы с тобой в пятницу два часа проболтали, но я так и не удосужилась спросить тебя об этом, извини.

Костя слегка замялся. «Ну, что, сознаваться или ещё немного повилять хвостом?».

— Понимаешь, Эвелин… — начал он занудным голосом.

— Только не говори мне, что ты нелегал!

Костя засмеялся:

— Ну, разве могут нелегалы ездить на корпоративные тренинги? Живу я, как бы это тебе сказать…

— О, тут, я гляжу, прямо какая-то тайна мадридского двора! Let me guess. Может быть, на брюссельском Гран-пласе? Или в королевских покоях?

— Да нет, — скромно засмеялся Костя. — Всего лишь на площади Святого Якоба в городе Генте…

— Что?! Ах, ты бесстыжий фигляр! А я то, глупая, купилась: турист, любитель бельгийского пива… И как же я теперь смогу тебе верить после такого обмана?

Купаться в пене этого фальшивого негодования было до одури приятно, и всё же главным теперь являлись самоконтроль и чёткая, филигранная логика. Упускать момент было ни в коем случае нельзя.

— Каюсь, грешен. Но не из дурных побуждений к фальсификации прибег, а из самых, что ни на есть, кротких и возвышенных, — подобострастным аллюром начал Костя свой лукавый манёвр. — Готов искупить вину какой угодно жертвой, любым подвигом, а также любым обетом.

Из динамика послышался мягкий девичий смешок:

— И жертва, конечно, будет показной и мнимой; подвиг — воображаемым, хоть и действительно геройским; ну, а обет, как потом выяснится, — совершенно не выполнимым…

— О, как вы не справедливы к бедной, романтической душе, сударыня!.. Да, кстати, Эвелин. Поправь меня, если я вру, но слово «турист» при нашем знакомстве не было произнесено ни разу. Это во-первых, — Костя старался идти по самой бровке, тонко соотнося нежную вкрадчивость своего голоса с жёсткими, точными формулировками. — А, во-вторых, звание «любителя бельгийского пива» я готов отстаивать, где угодно и перед кем угодно, и, клянусь головой, у меня хватит аргументов, для того чтобы убедить самого завзятого скептика!

— Ну, вот! Он ещё к тому же и спорщик.

Девушка явно принимала Костину игру, и это, само по себе, было очень хорошим знаком, так как показывало её внутреннее к нему расположение и очевидную умеренность тех «рестриктивных обстоятельств», из-за которых она не смогла позвонить в предыдущие три дня.

Он не знал, на что, собственно, надеялся, или к чему стремился. Задать прямой вопрос, как собирался накануне: свободна ты или нет? — было страшно. Не потому, что с большой вероятностью ответ на него был бы отрицательным, а именно потому, что этот отрицательный ответ перечеркнул бы какую-то имплицитную возможность, какой-то скрытый потенциал, заложенный во всей этой ситуации. Что это был за потенциал, Костя пока ещё не разгадал, поэтому и выбрал тактику осмотрительного выжидания, полагаясь на известное свойство времени вытаскивать на поверхность глубоко запрятанное и объяснять непонятное.

— Ну, ладно, русский лгунишка, я тебя прощаю, — великодушно сказала Эвелин. — Да, чуть не забыла: шаманский слёт состоится не в эти выходные — они там всё переиграли из-за какой-то накладки с одним из главных участников. Короче, всё мероприятие целиком перенесено на две недели вперёд.

Он на секунду задумался.

— Подожди. Но ведь это же девятое и десятое июля, а девятого числа будет финал!

— Решай сам, что для тебя важнее, — равнодушно сказала фламандская пери, и от холодных модуляций её голоса у Кости неприятно засосало под ложечкой. — Только завтра-послезавтра сообщи мне, пожалуйста, своё решение — я должна подтвердить заполнение вакансии.

Это уже совсем никуда не годилось. Робкие, едва успевшие оформиться надежды таяли в воздухе как утренний туман на восходе солнца.

«Никакого дела ей до меня нет! — мгновенно оформилось у Кости в мозгу тревожное заключение. — Всё только лишь пустой и глупый самообман».

Последний авантаж, который он мог извлечь из своего гиблого положения, заключался в номере её телефона, хотя, по большому счёту, и ему теперь цена была три копейки. «Влюбился мальчик в чужую девочку… обидно, как говорится, досадно, но ладно».

— Константин, ты меня слышишь? — спросил из динамика нетерпеливый голос. — Алло!..

— Я слышу тебя, Эвелин, — внятно и спокойно ответил Костя. — Давай мне номер своего мобильника, я завтра позвоню.

Он достал ручку из папки, лежавшей на переднем пассажирском сидении, вытащил из кармана чек с последней автозаправки, приладил его на коленке и, насколько мог, аккуратно записал продиктованный номер. После этого, абсолютно не радуясь своей победе, простился и включил CD-плейер, который тут же поставил ему беспощадный диагноз:

— Спасибо на «добром» слове! — сказал Костя Славе Бутусову, затем поймал направление «Gent-centrum» и начал съезжать с автобана.

Вечером, без предварительного звонка, пришел Эдик.

— Сидел тут в Абажуре, дай, думаю, заскочу, вдруг ты дома, — как всегда, на повышенных обертонах заголосил он с порога. — А-а, ты телик смотришь! Ну, кто там кого?

Пока Костя объяснял положение, Эдик скинул обувь и по-хозяйски прошлёпал на кухню, прямиком к холодильнику. Костя его манеры давно изучил и никаких отрицательных эмоций по поводу такой бесцеремонности не испытывал.