– Мы с ним познакомились на прошлой неделе. Он сам представился, в зоомагазине. – Я скорчила физиономию. – Мама прислала Джек» энную сумму – на какую-нибудь зверушку в качестве презента по случаю переезда.

Рут глянула на меня с кривоватой усмешкой.

– Да уж, наслышана, огромное вам спасибо. Теперь Грейсон меня терроризирует. Подавай ему животное – и все тут. Не дай бог отстать от Хендерсонов. Попугая купили?

Я кивнула. Оплакивая мертвую птичку, обнаруженную во дворе Лоуренсов, Джей настоял на приобретении изумрудного попугайчика, прозвав его Питом прежде, чем деньги оказались в кассе.

– А Берк что там делал? Кости для охотничьих псов покупал?

Догадливость Рут меня поразила.

– Точно!

– У него целая псарня где-то за городом.

– Знаешь, что он сказал? Сначала спросил у Джея, не хочет ли тот собаку. Дескать, каждому парню нужна собака. Нет, каково? Джею всего-то четыре! Лично я подумывала о ком-нибудь попроще даже попугайчика. Чем, к примеру, хамелеон плох? Или рак-отшельник?

Рут хохотнула.

– А потом, смеясь, прошептал мне на ухо: «Птичка вместо собаки? И кто будет виноват, когда из него вырастет парень со странностями?»

Припорошив землю вокруг деревца сухой хвоей, Рут распрямилась. Ее волосы ощетинились оранжевыми иголочками, будто зубочистками. Выглядела она смешно, но лицо ее было серьезно, а в голосе сквозило презрение.

– Однажды в парке женщина выгуливала песика, он выскочил на дорогу и попал под машину. Кишки наружу… жуткое зрелище. Хозяйка, понятно, в истерике, бросается к несчастному животному, пытается поднять. Тут из дому выходит Берк, оглядывает песика и интересуется: «Хотите, пристрелю?» – Рут скривилась. – А собака-то, кстати, выжила. Через несколько месяцев хозяйка нам своего любимца показывала. – Рут отряхнула джинсы от земли. – А Рослин его любит. Вот уж и впрямь – о вкусах не спорят. – Она выгнулась, потянулась. – Дело сделано. Осталось только полить. О-ох. Уже расплачиваюсь. Бедная моя спина.

– А зачем ты купила такое большое дерево?

Она решительно мотнула головой:

– Это как раз одна из причин, по которым я предпочла вишню. Клены слишком долго растут. Боюсь, клену я и порадоваться не успею. – Она плюхнулась под деревце, устроив голову на жесткой колючей подушке из пихтовых иголок, и прищурилась на вишневую крону из тоненьких веточек. – Через два года ты меня еще благодарить будешь.

На другом конце сквера, в саду Лоуренсов, ожила газонокосилка. Рут подняла голову.

– Впервые в этом году, – отметила она. – Нет, ты только погляди. – Газонокосилкой управляла девушка с длинными светлыми волосами, собранными в хвост, который торчал из-под бейсболки. – В следующей жизни непременно заведу садовника… поправка – садовницу вроде лоуренсовской Катрины. Пусть какая-нибудь северная богиня возится с пихтовыми иголками вместо меня.

Собирая садовый инвентарь и скомканные мешки, Рут вдруг замерла в эффектной позе.

– А ну брысь! – шикнула она на наших мальчишек, и те с виноватым видом отлетели от обочины, где перед этим скакали в нахальной близости от дороги. Рут прислушалась, склонив голову к плечу. – Скорей-скорей-скорей! – завопила она. – Идет! Грейсон, живо неси медяки! Быстренько, ребята, все за мной!

И вновь я подчинилась, подхватив Бетти на бедро, по примеру Рут, которая точно так же пристроила Слоун, и последовала за подругой через сад и дальше, вверх по пологому холму. Джей с Грейсоном не отставали – монеты в банке из-под детского питания бряцали в такт нашему пыхтению и плюх-плюханью девчоночьих попок о материнские бедра. Я и сейчас его слышу, этот поезд, едва ли не ощущаю его стремительное приближение дрожью земли под подошвами моих шлепок. Мы прорвались сквозь паутину кудзу китайского[25], упругую, как пружины матраца, и выложили шесть центовых монеток на отливающий серебром рельс. Поезда все еще не было видно, но далекое предупреждающее лязганье и явственная дрожь рельса под нашими ладонями подтверждали заверения Рут.

– Назад! Сюда, назад! – крикнула Рут.

Мы с хохотом оттащили мальчишек за лямки комбинезонов от путей и, глотая горячий воздух, считали машины на платформах и орали дорожные считалки, пока последняя платформа не просвистела мимо, открыв нам путь на холм. Мы ковырялись в гальке между шпалами, ползали в сорняках, пока не отыскали все монетки, которые колеса поезда превратили в идеально плоские диски, а потом всю дорогу до дома гладили рыжими кругляшами щеки, губы, ладони. Это был хороший день, счастливый день. День, удачный для посадки деревьев, превращения обычных центовых монеток в сокровища и еще много для чего.

Могли бы вы, миссис Хендерсон, назвать свою дружбу, свои отношения с ответчицей «близкими»?

Я кивнула. Со своего места в другом конце зала суда Рут мне улыбалась – той же широкой, теплой, проказливой улыбкой, что и во время курьезной сцены нашего знакомства. «Мы прошли огонь и воду», – сказала бы она.

– Я попросил бы вас ответить вслух, миссис Хендерсон. Секретарь суда не может заносить в отчет кивки.

– Да.

– Насколько близкими?

– Да. Очень.

– Послушайте, миссис Хендерсон, более развернутый ответ помог бы суду, а ответчице вряд ли навредил бы.

– Возражаю, ваша честь!

– Возражение принято.

Прокурор утомленно вздохнул.

– Миссис Хендерсон, подтверждаете ли вы, что были с ответчицей близки, как… как, скажем, сестры?

Я опять посмотрела на Рут.

– Нет.

– Нет? – Прокурор разыграл потрясение и уставился в потолок, не иначе как моля небеса ниспослать ему терпение.

– Нет, – повторила я. – Гораздо ближе.

Что связывает женщин?

Пока все это длилось, мне никто не задал такого вопроса. Ни муж, ни адвокат, ни судья. Мы с Рут тоже не спрашивали об этом друг друга. Мы знали ответ.

На протяжении десяти лет мы жили бок о бок. Мы занимали друг у друга инструменты, обменивались подарками на дни рождения, годовщины свадеб и Рождество; мы хранили запасные ключи на соседской кухне и подвозили друг друга в магазины. Наши дети, одного пола и возраста, вместе ходили в школу, на музыку и на карате, играли в одной футбольной и баскетбольной командах. Мы дружили семьями, устраивали барбекю на выходных, ходили в кино и театры, отдыхали на горных, озерных, морских курортах. Все это факторы способствующие, но не решающие и, уж конечно, не гарантирующие ни дружбу, ни близость, ни преданность. Они не определяют и не объясняют наших с Рут отношений.

Точнее, тех отношений, что между нами были. Вот уже два года, как они исчезли, и год, как закончился суд. Я несу караул за входной дверью нашего дома, поджидая почтальона. Он опаздывает. Как и Бет, которой пора бы уже вернуться из торгового пассажа, где она пытается вычислить, что именно не так с ее одеждой – а соответственно, и с жизнью. Тринадцати лет от роду, она теперь строго и исключительно Бет – и никаких вам Бетти. Но она еще была Бетти, когда после тяжелейшего дня в четвертом классе спросила меня: «Вы с Рут лучшие подруги?» Ее собственная лучшая-прелучшая подруга в тот день ее отринула, поскольку Бетти завела себе другую лучшую подругу – та не пожалела для нее на переменке целой половины «Сникерса».

– Вы с Рут словно сиамские близнецы, – незадолго до того заметила Рослин.

Реплика Скотти, чуть раньше, прозвучала довольно злобно:

– Ну вы и неразлучная парочка. Месячные, часом, не синхронные?

Согнувшись над корзиной с грязным бельем, я втихую ухмыльнулась. Мы с Рут развлекали друг друга историями о месячных. Белые джинсы и простыни, застиранные в холодной воде и замоченные в «Хлороксе». Загубленное белье. Истории Рут всегда были лучше – пошлее и смешнее, более замысловатые, чем мои. Любимый купальник-бикини, отправленный в вечную ссылку в глубь ящика шкафа, после того как Рут увлеклась на веранде книжкой, подставив ноги солнышку. Или жуткое чувство горячей влаги между скрещенных ног – во время исполнения гражданского долга в качестве присяжной. «И что прикажешь делать? – пищала она, сложившись пополам от хохота. – Ваша честь, требую перерыва в заседании для пресечения менструального потока?» Или обнаруженное рубиновое пятно на обивке цвета «олений беж» водительского сиденья новенькой, неделю как купленной, машины. «Ты отдаешь себе отчет, что стоимость данного транспортного средства только что упала на пять сотен долларов?» – скрипел Рид, яростно отдраивая пятно тряпкой с моющим средством. Суховато, но безмятежно Рут отозвалась: «А почему, как ты считаешь, это называли "проклятием"?»