В конце января Рут утром позвонила мне:

– Выуживай свой ежедневник. Давай смоемся.

– Здорово! – в полном восторге воскликнула я. – Давно пора.

Мы не раз устраивали себе отпуск дня на три, на четыре: уезжали в мартовский мертвый сезон на побережье, или в горы до первого снегопада, или в тур по музеям и театрам Вашингтона. Впрочем, ни направление, ни погода, ни культурная программа не имели решающего значения. Поездки устраивались исключительно для того, чтобы отдохнуть, сбежать от забот, трудов, рутины материнства и супружества. То были драгоценные для нас дни непостижимой, незапланированной, неуправляемой свободы. Мы хихикали и бездельничали как нерадивые школьницы, судачили как ехидные старухи, спорили, препирались или наслаждались покоем – без единого ребенка в поле зрения. И без единого мужа, если уж на то пошло. «Передышка для области таза», – как с кривоватой ухмылкой именовала Рут наши поездки. Набив машину книгами и журналами, спиртным и музыкой, а то и видеокассетами, если в номере предлагалось видео, мы отчаливали от дома, оставив Скотта и Риду запас готовых блюд, список телефонных номеров на крайний случай и пространные инструкции по пунктам: уроки на каждый день, спортивные секции, имена родителей, готовых подвозить наших детей до школы.

– Когда и куда едем? – спросила я.

– На этой неделе. Не возражаешь? – после секундной запинки отозвалась Рут. И, уловив мое замешательство, заговорила быстро, горячо: – Да-да, слишком спонтанно, понимаю, но я тут увидела рекламу уютного отельчика в окрестностях Эшвилла – у них сейчас как раз есть свободные места. Я уже и заказала на вторник и среду. Согласна?

– Конечно. – Она меня удивила. Обычно мы вместе обсуждали, когда и куда поедем, – предвкушение входило в программу отдыха. – Только со Скотта согласую. Но не думаю, чтобы на эту неделю у него были намечены глобальные катастрофы.

Машину вела Рут. Мы по большей части молчали, смакуя перспективу долгих часов праздности. Вытянув ноги навстречу волне теплого воздуха, я лениво провожала взглядом проплывающие мимо по-зимнему голые равнины в каемке далеких лесистых холмов. Три часа спустя горизонт вздыбился скалистыми пиками и дорога завилась спиралью, взывая к снижению скорости, – близилась граница штата. Ноздреватые остатки недавнего снегопада цеплялись за бордюры и прятались в тени придорожных валунов. В каком-нибудь футе от окна вертикально высились скалы, серо-голубые от миниатюрных водопадов, застывших по пути вниз.

Тоненькая брошюрка горного отеля «Меллоу-Ридж» сулила «уют и уединение очаровательного уголка». Подъехав, мы не были разочарованы, несмотря на перевернутые кресла-качалки, загромоздившие опоясывающее домик крыльцо, и цепи, сиротливо свисающие с карнизов, до весны лишенные цветочных кашпо. Бывший охотничий домик, переоборудованный под гостиницу, «Меллоу-Ридж» прилепился на широком выступе скалы, над крутым обрывом в лесистое ущелье.

– Не так-то много у нас гостей в это время года, – рассуждал владелец отеля мистер Ходжин, провожая нас до дверей номера и хлопоча у небольшого камина. – Что, девочки, в бега ударились? – Он выпрямился, вытер руки о штаны и хмыкнул: – Я вот тоже деру дал. Как три года назад смылся со складов в Нью-Джерси, так ни разу назад-то и не глянул. Ни капельки не пожалел, мэм, ну ни капельки. Придет охота отель заиметь – милости прошу, рад помочь.

Мы улыбнулись, впитывая его словоохотливую душевность, его выговор янки.

– Ладненько, – продолжал хозяин. – Оставляю вам список ресторанов в округе плюс кафешку, которая залучила к себе лучшего повара по вафлям во всем штате. (Я вежливо кивнула. Забегаловки, кафешки, рестораны в четыре звезды – какая разница? Главное, что готовить не мне.) Уверены, что второй номер не нужен? – напоследок уточнил он. – С местами проблем нет. Напротив пустует комнатка ничуть не хуже.

– Нет-нет, спасибо, – поспешила отказаться я. – Мы всегда останавливаемся в одном номере.

Он одарил нас подозрительным взглядом и попятился за дверь. Хихикнув над выводами, которые он наверняка сделал, я сдернула с кровати плотное покрывало и рухнула поперек ложа, прямо на простыню.

– Вот теперь отдых начался! – Я с наслаждением потянулась. – Разобранная средь бела дня постель – основное условие жизни рискованной и декадентской.

– По правде говоря, я чуть не заказала нам отдельные комнаты, – сказала Рут.

– Что?! – театрально возмутилась я. Мы всегда поднимали на смех категорический отказ наших мужей спать в одной кровати с мужчиной. – Почему? Удивительное дело: в студенческих городках ребята запросто надираются, мутузят друг друга голышом или стаскивают с пьяного друга одежду, а стоит окончить институт – оказываются в плену гомофобии. Обещай, что с нами так никогда не будет, Рут! Обещай, что мы никогда не станем слишком взрослыми, слишком скромными, слишком… не знаю какими!… чтобы жить в одной комнате.

Рут лишь улыбнулась в ответ, рассеянно взяла китайскую безделушку из коллекции на деревянной каминной полке. Обстановка номера, помимо кровати, состояла из кресла-качалки и приземистого дубового комода, устланного скатертью с бахромой. Я подошла к окну, отдернула занавеску из настоящего фестонного кружева. На фоне неба четко вырисовывались идеально острые, как заточенные карандашные грифели, верхушки веретенообразных сосен. Зимний день был тих и ярок до боли в глазах. Безмятежность пейзажа не нарушали ни птицы, ни падающие листья, ни хотя бы облачко. Невысокие горы в вечнозеленом убранстве казались небрежно сотканным одеялом из шенили. Горизонт – что бархатный покос, где древняя, величественная горная цепь Голубой гряды набегала мягкими серо-голубыми складками.

– Прямо-таки чувственная панорама, – сказала я. – Ты только взгляни, как одна гряда наплывает на другую.

За спиной потрескивали дрова в камине, разбросанные вещи уже придали комнате домашний уют.

– Как по-твоему, стоит позвонить – сообщить, что мы добрались?

Рут вытащила из сумки старенькую байковую ночнушку.

– Уговор: домой в этот раз не звоним.

– Идет, – согласилась я, в восторге от нашего совместного беззакония. – Хотя я уверена, что они без меня не выживут.

– Ты в самом деле так считаешь? – спросила Рут.

Я оглянулась на нее. От самого дома она была необычно молчалива – необычно для Рут, во всяком случае, – сдержанна, едва ли не удручена. Я отнесла это на счет необходимости следить за дорогой, но некая холодность ощущалась в ней до сих пор.

– Куда двинем сначала? – Вопрос Рут я проигнорировала как риторический. – Здесь есть один букинистический магазинчик, называется «Страницы Эшвилла». Всю жизнь мечтала попасть. Между прочим, у меня кое-какие деньжата с Рождества остались. Составишь компанию?

Мы объехали деревушку – обитель всего местного населения Меллоу-Ридж, – обойденную богом торговли, если не считать двух-трех лавчонок с причудливым ассортиментом из предметов первой необходимости и роскошных излишеств: импортного мыла, акриловых ведерок для льда, итальянского фарфора.

– Расчет на обеспеченных летних туристов, – отметила Рут, пока мы проезжали домики со слепыми окошками, на зиму закрытыми ставнями. И все же то тут, то там за изгородями из рододендрона и горного лавра вились змейки дымков из обитаемых коттеджей.

– Как чудесно было бы жить здесь круглый год. Вдали от цивилизации… – пробормотала я. – Полное уединение – голубая мечта писателя. – Я хлопнула Рут по плечу: – Из меня вышел бы классный отшельник, точно?

Рут улыбнулась, не отрывая взгляда от дороги:

– Тебе бы не удалось, Прил.

Рут возражала из добрых побуждений, к тому же была права, но я все же разозлилась.

– Это еще почему?

– Потому. Тебе нужны люди. Неужели сама до сих пор не поняла?

Пока я грызла ноготь, взвешивая замечание, Рут подсластила пилюлю:

– Тебе нужны люди вокруг, иначе за кем ты будешь наблюдать?