– Нечего пока читать.

– Вздор. Наверняка что-то да есть. Только ради всего святого, не надо дневников. Ненавижу разговоры про то, как «ведут дневники».

Я покачала головой:

– Что бы я ни написала, все кажется жалким. Со мной ведь ничего не происходило. Ни трагедии, ни хоть чего-нибудь существенного. Ничего достойного. Никакой великой… духовной борьбы.

– Ради бога, Прил. Каждодневная борьба – самая духовная, трагическая и героическая борьба, которую только может вести человек. В жизни все – история. Пиши об этом. Пиши о нас. Я улыбнулась.

– Что такое? – спросила Рут.

– Вспомнила, как, заканчивая колледж, гадала, чем буду «зарабатывать на жизнь». Я так хотела хоть за что-нибудь уцепиться, что от отчаяния стала видеть потенциальный заработок буквально во всем: в пожарных гидрантах, карандашах, светофорах. Кто-то же их изобретает, продает, рекламирует. И это все – работа. Так же, как ты сейчас говоришь «в жизни все – история». Но я не хочу писать картинки с натуры.

– Что ж, тогда вперед, – сказала Рут. – Давай, пиши в угоду массам. Торгуй своим талантом. Пиши романы со счастливым концом.

– По моему убеждению, основанному на обширном опыте, – заметила как-то Рут, -случается одно из двух: либо ты выбираешь хобби, либо хобби выбирает тебя.

Верховую езду выбрала она, но ее саму, возможно, выбрал феминизм. Я могу перечислить их все до единого, те первые эпизоды и симптомы – пустяковые или комичные. Критика «патриархального устройства» церкви. Демонстративное отвращение к поведению Берка Лоуренса, в то время как проще было бы просто его игнорировать. Восторг при виде фотокарточки дочери в альбоме первого класса, на которой Слоун пририсовала себе пиджак и галстук. Возмущение словами сына, когда тот заявил, что пацаны явно умнее девчонок, поскольку в телешоу «Риск!» мужчины появляются чаще женщин. Однажды во время похода по магазинам Рут вернулась из туалета торгового центра совершенно вне себя.

– В дамских туалетах появились «детские уголки», ты видела? Складные столики для младенцев и стульчики с ремнями, чтобы мать могла привязать ребенка и зайти в кабинку. Меня подмывает заглянуть в мужской туалет – любопытно проверить, обеспечили ли мужиков такими же подручными средствами. Неужели никто не допускает и мысли, что мужчины ходят по магазинам с детьми?

Я мазнула теплый крендель горчицей и принялась жевать вязкое тесто.

– Какая разница? Лично я счастлива, что больше не приходится таскать с собой мешки с подгузниками.

– Для меня большая разница. Это дискриминация.

Но она же лишь рассмеялась, когда я показала ей только что купленную книгу.

– Вы разве не знаете, что концепции и образы этого издания унизительны для женщин? – рявкнула продавщица, протягивая мне книгу и взирая на меня сверху вниз со своего места за приподнятым прилавком. Озаглавленная «Женщины, Герои и Лягушка», тоненькая книжка в бумажном переплете представляла собой коллекцию цитат и черно-белых снимков.

– Вы только посмотрите! – продолжала продавщица, не дожидаясь моего ответа. Она нашла нужную страницу, ткнула мне под нос, после чего прочла вслух: – «Влечение мужчины к женщине направлено на нее не потому, что она человек, но потому, что она женщина. Тот факт, что она человек, мужчину не заботит». Иммануил Кант. Или вот это: «Девушек мы любим за то, кем они уже стали; юношей за то, кем они обещают стать». Иоганн Вольфганг фон Гете. Как вы можете покупать такое безобразие?

– Люблю цитаты, – сделала я слабую попытку оправдаться. – Видите ли, я писатель.

Пока я отсчитывала деньги, она изучала меня поверх черепаховой оправы очков.

– Писатель? Мне следует вас знать?

Припертая к стенке и устрашенная, я пулей вылетела из магазина. Пакета для покупки мне не предложили.

– Что ж… – прокомментировала Рут, – все они мужчины, все они белые, и все уже покойные. Кое-что здесь, кстати, не так плохо. Вот, к примеру: «Обучая мужчину -обучаешь одну личность, обучая женщину -обучаешь целую семью». Чарльз Макайвер. Кто бы он ни был, этот Чарльз.

Рут разбирала почту, которую принесла с собой, – рекламные листовки, журналы, чеки.

– Куда лучше, чем, скажем, это, - добавила она, показывая рекламку пива «Сент-Поли Герл». Вам никогда не забыть свою первую девушку, утверждал слоган. – «Вам никогда не забыть свою первую девушку!» – с презрительной гримасой прочла она вслух. – Ловкий ход, ничего не скажешь. А какой хитроумный двойной смысл. На самом-то деле красавчики с Мэдисон-авеню имеют в виду «вам никогда не забыть первую девушку, которую вы трахнули».

Как обычно, нам обеим пришло с полдюжины каталогов, красочно-заманчивых.

– Мне столько всего хочется из этих каталогов, – вздохнула Рут. – А ведь пока не увидела, даже не подозревала, что мне это нужно. Вот, смотри, что я хочу получить на следующий день рождения.

Она протянула мне раскрытый каталог. Возмутительно цветущая, возмутительно блондинистая леди верхом на лошади пересекала залитую солнцем зеленую долину. На заднем плане живописные горы со снежными шапками на пиках терялись в безоблачной лазури небес.

– Куртку? – уточнила я, ткнув пальцем в замшевую куртку наездницы, отделанную мехом и бирюзовыми стразами. – Смахивает скорее на кролика, а не на норку.

– Декорации! – Рут глянула на подпись под снимком. – «Санданс Кантри». Ты только посмотри на эти горы. А цветы? Интересно, где снимали?

Я пожала плечами:

– Где-нибудь на Западе. Никак не запомню названия этих квадратных штатов.

Феминизм Рут не был ни воинствующим, ни маниакальным. Ее больше интересовали интеллектуальные аспекты, нежели социальные язвы или больные вопросы: неравные зарплаты, декретные отпуска, беглые папаши. Она читала мне статьи и очерки феминисток, отрывки из документальных опусов с длиннющими названиями, биографии Вирджинии Вулф или Виты Сэквилл-Уэст [28]. Я слушала, но не вдумывалась. Рут читала для повышения культуры и осознания реальности; я читала для развития фантазии и ухода от реальности.

Однако время от времени ее убеждения прорывались наружу – например, тем субботним вечером, когда мы экспромтом собрались на ужин у нас дома.

– Добро пожаловать похозяйничать на моей кухне, – сказала я Риду.

Вот-вот должны были прийти Берк и Рослин Лоуренс.

– Мерси, – отозвался Рид.

Рут с неизменным восторгом отзывалась о чисто женских увлечениях мужа. Рид был отличным поваром, и, когда гостей принимали Кэмпбеллы, именно Рид занимался цветами, выбирал вино и собственноручно готовил почти все блюда.

– Типичный евнух весь к вашим услугам. – Он усердно нарезал цуккини тончайшей соломкой – задача нелегкая сама по себе, а уж тем более с одной рукой на перевязи. Тренируя команду младшей лиги, Рид потянул запястье.

– Какое ожидается главное блюдо? – спросила я.

– Оленина.

– Вклад Берка?

Берк пристрастился к охоте из лука. Вот уже несколько месяцев он все выходные проводил за городом, рьяно устраивая лизунцы для оленей и сооружая охотничьи засады на деревьях.

– Вклад Рослин, – уточнила Рут.

– Рослин? – Я не поверила своим ушам.

Рут кивнула:

– Она у нас теперь тоже лазает по деревьям.

Я сдвинула брови, силясь вообразить себе Рослин верхом на ветке, с ружейным прикладом у щеки.

Рут плеснула себе вина.

– Не иначе как с наркотой связалась, – добавила она. Рид укоризненно покосился на жену. – А что? С чего бы иначе человеку день напролет торчать на дереве, отбивать себе ружьем плечо, а потом вспарывать Бемби от горла до зада? В конце определенно должна светить какая-то награда.

Со двора в дом вошли Берк с Рослин, едва не свалив стопку газет, подготовленных на вынос.

– Просим прощения за опоздание, – извинился Берк. – Беседовали с Уильямом. (Старший сын Лоуренсов уже учился в университете.) Сынок позвонил предупредить насчет двух неудов, которые отхватил в этом семестре. – Берк мрачно покачал головой. – Интересно, как ему понравится зарабатывать себе на жизнь. Пока он способен разве что сбегать с лекций.