– Почему вы говорите о Линдросе так, словно его больше нет в живых?

Казалось, что Лернер пропустил ее слова мимо ушей, но она тут же поняла, что для него ее вопрос стал решающим.

– Ну а пока что мне нужно разобраться с текущей ситуацией. Вы занимались делом Севика, и на вас лежит вся ответственность за провал. Следовательно, мне не остается ничего другого, кроме как попросить вас подать заявление об увольнении по собственному желанию.

Сердце Сорайи, подпрыгнув в груди, застряло в горле.

– Об увольнении? – с трудом выдавила она.

Глаза Лернера превратились в буравчики.

– Увольнение «по собственному желанию» в вашем личном деле будет смотреться гораздо лучше. Даже вы должны это понимать.

Сорайя вскочила с места. Лернер обыграл ее, красиво и жестоко, что лишь еще больше ее взбесило. Она прониклась лютой ненавистью к этому человеку, и ей захотелось, чтобы он об этом знал. В противном случае от ее чувства собственного достоинства останется пшик.

– Черт побери, кто вы такой, что заявились сюда и командуете налево и направо?

– Мисс Мор, мы с вами закончили. Собирайте свои вещички. Вы уволены.

Узкая тропинка, покрытая предательским ледком, по которой вел его Алем, тянулась так долго, что Борну уже начало казаться, будто она никогда не кончится. Однако, завернув за скалу, она спустилась по головокружительно крутому склону на альпийскую лужайку, размерами во много раз превосходящую ту, на которой лежали остовы двух сбитых «Чинуков». Эта лужайка была практически полностью свободна от снега.

Деревенька представляла собой не более чем кучку убогих маленьких лачуг, разделенных сетью улочек, которые были вымощены, судя по всему, просто высохшим навозом. Коричневые козы, бродившие за околицей, подняли свои треугольные головы при приближении двух людей, но, вероятно узнав Алема, тотчас же успокоились и продолжили щипать редкие кустики бурой жесткой травы. Чуть дальше паслись лошади. Почуяв человеческий запах, они заржали, тряся головами.

– Где твой отец? – спросил Борн.

– Как обычно, в кабаке. – Алем поднял взгляд. – Но я вас к нему не поведу. Вы должны идти один. И не говорите ему, что я вам рассказал, как мы рылись в обломках.

Борн кивнул:

– Я дал слово, Алем.

– Не говорите даже о том, что встретились со мной.

– А как я узнаю твоего отца?

– По ноге – левая нога у него очень худая и заметно короче правой. Его зовут Заим.

Борн уже развернулся, когда Алем вложил ему в руку перстень Линдроса.

– Алем, ты его нашел…

– Этот перстень принадлежит вашему другу, – остановил его мальчишка. – Если я верну его вам, быть может, ваш друг останется в живых.

Пришло время поесть. Снова. Оскар Линдрос объяснил сыну, что пленник может сопротивляться как угодно, но он не должен отказываться от еды. Необходимо поддерживать жизненные силы. Разумеется, пленного могут просто заморить голодом, но только в том случае, если хотят его смерти, однако «Дудже» Мартин Линдрос, очевидно, был нужен живым. Конечно, в пищу можно подмешать различные препараты, и, после того как физические пытки не дали результатов, похитители поступили с Линдросом именно так. Все тщетно. Рассудок Мартина был надежно заперт в сейф; об этом в свое время позаботился его отец. Так, например, пентотал натрия развязал ему язык, но он лишь лепетал, словно младенец, не сказав ничего ценного. Все то, что было нужно похитителям, оставалось в сейфе, не доступное никому.

Все подчинялось строгому распорядку, так что теперь Линдроса более или менее оставили в покое. Его регулярно кормили, хотя иногда тюремщики демонстративно плевали в пищу. Один из них упорно не желал убирать за ним испражнения. Когда зловоние стало невыносимым, тюремщики принесли шланг. Мощная струя ледяной воды сбила Линдроса с ног и швырнула в каменную стену. Там он пролежал несколько часов, среди струек воды и крови, сливающихся в розовые ручейки, вытаскивая форель из безмятежной глади озера, одну за другой.

Но все это было несколько недель назад – по крайней мере, так казалось Линдросу. Теперь ему стало лучше. Его даже показали врачу, который наложил швы на самые большие порезы, перебинтовал раны и дал ему антибиотики от лихорадки, непрестанно донимавшей его.

Теперь Линдрос мог покидать озеро на все более и более длительные промежутки времени. Изучив свое окружение, он пришел к выводу, что находится в пещере. Судя по пронизывающему холоду и завывающему ветру, который время от времени врывался в пещеру, это место было расположено где-то высоко в горах, предположительно на склонах Рас-Дашана. Фади Линдрос больше не видел, однако время от времени его навещал ближайший помощник Фади, человек по имени Аббуд ибн Азиз. Это он вел допросы после того, как самому Фади не удалось сломить Линдроса в первые несколько дней плена.

Линдросу был хорошо знаком тип людей, к которому принадлежал Аббуд ибн Азиз. По сути своей этот человек был хищником – то есть совершенно чуждым цивилизации. И таким он останется навсегда. Утешение ему приносит лишь бескрайняя пустыня, где он родился и вырос. Все это Линдрос заключил по диалекту арабского, на котором говорил Аббуд ибн Азиз: он был бедуином. Его понятия о добре и зле были исключительно черно-белыми, высеченными в камне. В этом смысле он был в точности таким, как Оскар Линдрос.

Похоже, Аббуду ибн Азизу доставляли удовольствие беседы с Линдросом. Возможно, он наслаждался полной беспомощностью своего пленника. Может быть, он надеялся, что если они будут говорить друг с другом долго, Линдрос в конце концов увидит в нем друга – возникнет стокгольмский синдром,[5] и Линдрос ощутит единение со своим тюремщиком. А может быть, Аббуд ибн Азиз просто разыгрывал из себя «доброго полицейского», потому что это он вытирал Линдроса полотенцем после обливания водой из шланга, это он его переодевал, когда у того не было сил сделать это самостоятельно.

Но Линдрос был не из тех, кто уступает искушению выбраться из изоляции, завести себе друга. Он всегда сходился с людьми нелегко; давным-давно он обнаружил, что гораздо проще оставаться одиночкой. Больше того, этому учил его отец. Оскар Линдрос не переставал повторять, что быть одиночкой – существенное достоинство для человека, решившего посвятить свою жизнь разведке. Эта склонность была отмечена в личном деле Линдроса после того, как он, перед тем как попасть в управление, прошел мучительные испытания, длившиеся целый месяц, задуманные психологами ЦРУ, определенно имевшими садистские наклонности.

К настоящему времени Линдрос уже прекрасно знал, что нужно от него Аббуду ибн Азизу. Для него явилось непостижимой загадкой то, что террористы пытались разузнать любые сведения относительно операции, которую ЦРУ проводило много лет назад против Хамида ибн Ашефа. Какое дело Аббуду ибн Азизу до Хамида ибн Ашефа?

Разумеется, из него хотели вытянуть не только это. А еще много чего. И несмотря на кажущуюся зацикленность Аббуда ибн Азиза, Линдрос с любопытством отметил, что разговоры об операции ЦРУ против Хамида ибн Ашефа начинались только тогда, когда Аббуд оставался с ним наедине.

Из чего Линдрос заключил, что эта конкретная линия допросов является личным начинанием Аббуда и не имеет никакого отношения к той причине, по которой его похитила «Дуджа».

– Как вы себя сегодня чувствуете?

Перед ним стоял Аббуд ибн Азиз. Он принес две одинаковые тарелки с едой и вложил одну из них в руки Линдросу. Линдрос знал, что написано в Коране про пищу. Вся пища делится на две группы: «харам» и «халал», запрещенная и разрешенная. Разумеется, сейчас на тарелках была только «халал» пища.

– Боюсь, кофе сегодня не будет, – продолжал Аббуд. – Но финики и пахтовый творог просто восхитительны.

Финики оказались немного суховатыми, а творог имел странноватый привкус. Все это были мелочи, однако в мире Линдроса они имели большое значение. Финики засыхают, творог прокисает, кофе закончился. Новые запасы не подвозят. Почему?