– Он считает, что вам якобы известно о планах вашего отца вывезти из Греции какие-то ценные находки.
– И я ищу пути, как доделать то, что не успел доделать он? А как насчет Коля?
– Совпадение. По мнению Феонаса, его первоначальная версия правильна: убийство Коля – результат неудачного ограбления. Он обосновывает это тем, что, кроме туристов, в монастыре не было посторонних. Более того, теперь труп предварительно опознан и установлена личность убитого: Иоганн Коль, бывший строитель из Гамбурга, судимостей не имел, с антиквариатом не связан.
Я в изумлении затряс головой:
– Но он же на фото снят с моим отцом в музее! Наверняка Феонас считает смерть отца еще одним совпадением? Без сомнения, несчастный случай?
– Он настаивает на том, что свидетельства чего-либо другого отсутствуют, – ответил Каунидис.
Мне вдруг вспомнилось лицо Алекс на набережной, ее записка и очень удобный отъезд. Зачем? Только чтобы обмануть полицию. И Феонас принял все за чистую монету. Но уж слишком много было вопросов и несоответствий.
– Алекс не могла просто так взять и уехать! – сказал я. – Никогда не поверю!
– Возможно, вы и правы, – согласился Каунидис, улыбнувшись на мою возмущенную тираду. – В отличие от Феонаса, я разделяю ваше беспокойство и поэтому поговорил с одним знакомым, который работает в авиакомпании. Выяснилось, что в действительности в Лондон улетело меньше людей, чем было продано билетов на этот рейс.
– Не продолжайте! Разрешите, я сам отгадаю! – остановил его я. – Эта разница – один человек!
Сообщение Каунидиса расстроило меня. Я перестал понимать, что происходит. Покончив с завтраком, приготовленным для нас Элени, мы с Димитри собрались отправиться в залив Пигания. Димитри не сомневался, что Хасселю каким-то образом удалось заставить Алекс разыграть этот спектакль с отъездом, но было неясно как. Каунидис рассказал, что, когда Алекс забирала вещи, она была одна. И если допустить, что Хассель угрожал ей, то она могла воспользоваться этим шансом, чтобы сбежать от него или, по крайней мере, предупредить полицию. Мне вдруг вспомнился крик, который я слышал на пристани. Без сомнения, это кричала Алекс.
Южное побережье острова сильно отличалось от северного: волны разбивались о голые отвесные скалы, окружавшие многочисленные заливчики и бухточки, на вершинах которых росли непроходимые заросли.
Залив Пигания окружала скальная стена. Спокойный, с темно-зеленой водной гладью, он чем-то напоминая фьорд. На западной стороне в море заметно выступал мыс с довольно ровной естественной площадкой – единственным местом, где могла пристать небольшая лодка и где отец и Коль, вероятно, сходили на берег.
Димитри подвел «Ласточку» так близко к берегу, что до него оставалось не более пятидесяти метров, и включил лебедку. Через полминуты мы стояли с выключенным двигателем на якоре. Вокруг, как расплавленная масса, колыхалась вода. Мы добрались на шлюпке до берега, и я взобрался на скалу и закрепил трос. Вниз по узкой расщелине сбегал ручеек пресной воды, оттуда, где неровная козья тропа исчезала в густом кустарнике. Мы стали взбираться по расщелине. Местами земля была сухой, с мелкими камешками, что затрудняло наш подъем, но выше склон выровнялся. Несколько сосен, чудом державшихся на каменистой почве, отмечали край леса, в котором царил вечный сумрак. Когда мы наконец вышли на ровный открытый гребень мыса, возвышавшийся над заливом, то были мокрыми от пота. Далеко под нами виднелась «Ласточка», спокойно стоявшая в заливе. На совсем тоненьком слое почвы у края скалы росли кустики пожухлой травы. К югу море и небо смешались на горизонте в дымном мареве, а на западе в проливе возвышалась Кефалония.
На первый взгляд, ничто не указывало на то, что здесь бывали отец и Коль, но затем возле сгоревшего от удара молнии пня мы набрели на округлое углубление в земле. Оно было, наверное, метра три в диаметре и более метра в глубину. На дне, очищенном от верхнего слоя почвы, земля оказалась рыхлой. Свежая поросль уже отвоевала себе место, однако не приходилось сомневаться, что тут кто-то недавно копался. Стоя на краю ямы, я поначалу посчитал ее естественным углублением, но, присмотревшись, понял: она выкопана человеком. С одной стороны была невысокая насыпь соответствующих размеров, покрытая многолетней порослью, – вынутая земля. Вероятно, яму выкопали много лет тому назад, может даже десятилетий. На дне была свежая земля, и я догадался, что скорее всего здесь работал отец.
Подобрав подходящую палку, я спустился в яму и стал разгребать ею рыхлую землю. Работа была нетрудная, хотя и грязная, к тому же нещадно палило солнце. Еще одна пара рук могла бы ускорить дело. Я осмотрелся в поисках Димитри, но его нигде не было видно.
– Спасибо за помощь, – проворчал я себе под нос.
Но даже без него за полчаса я убрал всю рыхлую землю, и передо мной оказалась дыра метра полтора длиной и приблизительно такой же глубины. Но то, что было закопано там, давно исчезло. Я рассматривал плоды своих усилий, стирая с лица пот и грязь и соображая, что бы это могло быть, когда появился Димитри.
– Нашел что-нибудь? – спросил он.
Я проигнорировал его вопрос, потому что в рыхлой земле блеснуло что-то маленькое и круглое, чересчур правильной формы, чтобы иметь природное происхождение. Я наклонился и поднял непонятный предмет. Он был сделан из металла, и сейчас его покрывали оспинки и ржавчина. Повертев в пальцах, я перебросил его Димитри:
– Что, по-твоему, это такое?
Димитри осмотрел мою находку, а затем сказал:
– Идем со мной. Я тебе тоже кое-что покажу.
Только тогда я заметил, что он такой же грязный и потный, как и я. Заинтригованный, я пошел за ним к оконечности мыса, где росло одинокое дерево, ствол которого согнулся почти под прямым углом от ветра, постоянно дувшего с моря. У самого дерева лежала куча свежевырытой земли. Яма, которую выкопал Димитри, была в треть моей. Рядом лежали горка камней и человеческие кости – два почти целых скелета.
– Как ты узнал, что здесь захоронение? – спросил я.
Он указал на примитивный крест из двух связанных вместе палок, воткнутый в землю возле дерева. Закурив, Димитри присел около одного скелета и поднял череп, показав его мне. В затылочной части я увидел маленькую круглую дырочку, а в передней – большую дыру, уничтожившую почти весь лоб. Он сунул палец в маленькую дыру:
– Что это тебе напоминает?
– Пулевое отверстие?
– Сюда она вошла, – кивнул он, а затем указал на неровную дыру во лбу, – а отсюда вышла. – Он показал мне второй череп, совсем целый, и скелеты. – Я поискал, нет ли еще каких-либо повреждений, но ничего не нашел.
Два человека. Один застрелен с близкого расстояния, как при казни. Второй, вероятно, тоже был убит, хотя пуля поразила только мягкие ткани.
– Земля была рыхлой, – сказал Димитри, – но кости старые. – Он указал мне на большую горку предметов, схожих с металлической кругляшкой, которая попалась мне, и таких же заржавевших. – Это пуговицы, – сказал Димитри и показал ржавый металлический прямоугольник. Я догадался, что когда-то это была пряжка. – Скорее всего – от военной формы.
– Солдаты?
Я задумчиво оглянулся на деревья:
– Кто-то выкопал их из той ямы. Вероятно, отец и Коль. А затем перезахоронили здесь. Но зачем?
Взмахом руки Димитри показал на море:
– Неплохо быть похороненным в таком красивом месте.
Пожалуй, в его словах была доля правды. Но кому нужны такие хлопоты? Это перезахоронение напоминало некий ритуал, хотя я никогда не замечал за отцом никакой религиозности. Еще большей загадкой была яма, из которой их вынули, – ее явно выкопали намного раньше и оставили, чтобы время уничтожило ее следы. Зачем кому-то понадобилось рыть большую яму только для того, чтобы похоронить два тела?
Как и все остальное, это казалось бессмысленным.
В тот же вечер мы вернулись к Каунидису, воспользовавшись его утренним предложением, а после обеда я заметил неподалеку у скалы огонек сигареты. Кому-то не спалось. В воздухе плыли негромкие звуки музыки. Я узнал в мелодии тот навязчивый мотив, который слышал, когда был здесь с Алекс. Спать не хотелось, к тому же меня одолело любопытство, и я вышел из своей комнаты и спустился на террасу. В то же время из темноты появился Димитри, и мы вдвоем стали слушать музыку. Казалось, что звуки доносятся с дальнего конца террасы, где слабый лучик света пробивался сквозь закрытые ставнями окна комнаты.