Бенджи слепил длинную колбаску, и сейчас ярко-розовые пластилиновые кольца спиралями извивались, выползая меж его крепко сжатых пальчиков, он выдавливал пластилин с удивительной серьезностью и забавной сосредоточенностью.

Энни подошла к сыну, поцеловала его в макушку:

– До встречи, малыш.

– Угу-м, – произнес Бенджи в ответ, – и она вышла снова на солнечный свет.

По дороге домой Энни сменила маршрут и пошла мимо маленького муниципального парка, где нарциссы должны были скоро смениться рядами алых тюльпанов, которые как раз высаживали в грунт. Рабочие уже устанавливали здесь качели, карусели и другие аттракционы. Томас особенно любил карусели, которые ему нравились, и которые можно было раскручивать самостоятельно. Ему нравилось все быстрее и быстрее вращать карусели до тех пор, пока Бенджи не начинал визжать от страха.

Энни вспомнила часы, которые проводила в этом парке с тех пор, как Томас, впервые выбрался из своей коляски. Мартин иногда привозил их сюда на уикэнд и играл с детьми з прятки на крохотной поляне среди деревьев и кустов. Энни пошла по траве, оставляя на ней сверкающие от серебристой росы следы. За парком находился длинный ряд магазинчиков, куда она собиралась зайти. Томас пригласил на чай к себе домой одного из своих друзей, и Энни подумала, что ей следовало бы приготовить шоколадный торт для ребят.

Она сделала необходимые покупки, в универмаге обменялась несколькими любезными репликами со знакомой семьей индейских эмигрантов, и неторопливо по знакомым улицам, наслаждаясь теплом и покоем солнечного утра и, беззаботно помахивая полиэтиленовым пакетом с покупками, она вернулась домой. Садовая калитка, скрипнув на петлях, закрылась у нее за спиной, оставляя пыльный запах улицы за оградой. Энни вошла в дом, подняла с коврика у двери несколько лежавших там коричневых конвертов. В прихожей стоял устойчивый аромат кофе и полу засохших цветов, что стояли в вазе на тумбочке. Не думая не о чем, с головой, приятно легкой от отсутствия мыслей, Энни прошла в кухню и наполнила чайник. Мартин, уходя на работу, оставил включенным радио, и Энни тихонько насвистывала под музыку, когда зазвонил дверной звонок.

Когда она проходила через холл, за цветным стеклом двери, увидела незнакомый силуэт. Энни открыла дверь. У порога стоял Стив.

В ту же секунду ей показалось, что померкли все краски мира, и в нем остались только они вдвоем, лицом к лицу среди черно-белого пейзажа городской улицы. Дыхание двух людей, и больше ни звука. Стив нарушил молчание первым:

– Мне можно войти? – улыбнулся он.

Энни в смятении посмотрела на пустую улицу и окна в домах напротив, на переднюю калитку, которую Стив закрыл за собой, крокусы вдоль садовой дорожки и негнущейся рукой приоткрыл дверь пошире.

Когда Стив шагнул через порог и вошел в дом, Энни увидела, что его костылей с ним нет. Теперь он тяжело опирался на трость.

Закрыв дверь от любопытных глаз улицы, они стояли, глядя друг на друга в полутемной прихожей. У их ног валялся брошенный трехколесный велосипед Бенджамина.

– Как ты нашел меня? – наконец, изумленно спросила Энни.

– Ты собиралась скрываться?

– Но я никак не ожидала увидеть тебя здесь в своем доме.

Стив улыбнулся, но Энни прочитала на его лице беспокойство. Он, конечно, рисковал, придя сюда, но, видимо, слишком велико было его желание увидеть ее.

– Видишь ли, – напомнил он ей, – существуют телефонные справочники… Я отыскал твой адрес там. Ну, так можно мне пройти?

– О, Боже, да, да… Конечно, проходи. Вот сюда, пожалуйста. Посиди, а я пока приготовлю тебе чашечку кофе.

«Так нельзя, – подумала Энни, – я разговариваю с ним, как со страховым агентом или с одним из клиентов Мартина». Она подняла велосипед Бена и отставила в сторону, чтобы дать Стиву дорогу. Потом они вместе пошли в кухню. Свою неловкость и чувство растерянности Энни постаралась скрыть, сразу занявшись приготовлением кофе. Она принялась расставлять на подносе посуду. Руки у нее дрожали: ей было страшно, что близость Стива нарушит размеренный порядок ее ежедневных дел и еще ей очень хотелось, чтобы он прикоснулся к ней, и в то же время она ужасно боялась этого.

– Когда тебя выписали? Ты мне не говорил, что покидаешь больницу, – голос ее прерывался от еле сдерживаемого волнения.

– Я сам себя выписал. Прыг, и я свободен! – Наконец, они улыбнулись друг другу, и Энни быстро отвернулась к кофейнику.

– Налить молока?

– Да, пожалуйста…

– Хочешь чего-нибудь сладкого?

– Нет, спасибо…

Стив, не отрываясь, смотрел как она неторопливо, без суеты двигается по кухне от мойки к буфету и потом к плите. Именно такой он часто себе и представлял ее раньше, а сейчас, когда был здесь, с нею, уже ничего не видел, кроме нее самой. Волосы у нее вновь отросли и теперь обрамляли ее голову пышным светлым облаком. В своих джинсах и блузке, с распущенными волосами и таким мягким, изумительным выражением лица она казалась совсем юной девушкой. Стив внезапно поймал себя на мысли, что он так долго ждал этой встречи, так много сил потратил, чтобы найти возможность увидеться с нею, что с той минуты, когда Энни открыла ему дверь, почти утратил способность соображать. Он подумал, что сам сейчас похож на юношу, который явился на первое свидание с любимой, и рассмеялся при этой мысли. Энни резко обернулась, посмотрела на Стива, и краска залила ее лицо. Она опустила кофейник на стол.

– Энни…

Он шагнул к ней, и его трость стукнула по паркету.

– Да…

– Я не могу начать снова жить… без тебя.

– …Я знаю.

«Нам нет нужды говорить про то, что сказали доктора, о погоде, саде или о том, сколько сахару он возьмет,» – подумала Энни. Она подняла на него глаза, и Стив бережно взял ее лицо в свои ладони, медленно наклонился к ней и осторожно прикоснулся к ее губам своими, а потом поцеловал ее шею, уголки глаз… Энни отвечала на его поцелуи, безропотно отдавая себя ему, и Стив крепко прижал ее к себе, почти приподняв над полом. То, что они оказались вдвоем тут, в этом пустом доме, было так неожиданно, что Энни стала вновь той, прежней, юной девчонкой. И не было долгих лет ее семейной жизни, не было этого дома, кухни, обстановки, картин, которые они покупали с Мартином… не было ничего, кроме рук и губ любимого…

Рука Стива была у нее на плече, а затем коснулась ее груди, и губы женщины, отзываясь на его ласки, приоткрылись навстречу мужчине.

Энни забыла обо воем, кроме того, что он ей нужен. Боль недельных разлук с ним мучила ее и сейчас, но вот он рядом, так близко, что мог владеть ею беспрепятственно. Отныне они со Стивом могли быть везде и нигде, потому что теперь имело значение только то, что они вместе.

Стив шептал нежно, легко касаясь ее губ своими:

– Любимая моя…

И Энни эхом вторила ему:

– Я люблю тебя.

Они чувствовали, как соприкасаются их улыбающиеся губы, и снова улыбались от радости, что все это наяву, все это – правда, а что значит эта правда, вспоминать не было нужды. Энни понятия не имела, сколько времени они вот так стояли обнимаясь, а, когда, наконец, они разомкнули свои объятия, у нее кружилась голова, и горели распухшие от поцелуев губы.

Внезапно ощущение реальности вернулось к Энни. Еще пальцы Стива нежно ласкали ее, еще сама она легко прикасалась к его губам, щекам, лбу, словно изучая каждый изгиб любимого лица. Она уже увидела знакомые вещи, свою кухню и сразу вспомнила об нерешенных вопросах, стоящих перед ней. Ее взгляд изменился, но Стив, сразу заметивший ее состояние, легонько сжал ее ладонь, в своей и прошептал:

– Не надо, Энни… Останься со мной.

– Я хочу этого, но… что я могу поделать?

Он снова обнял ее, и Энни положила свою голову ему на плечо. Касаясь своей щекой женских волос, Стив молча смотрел на комнату, в которой они находились.

Столик из хвойного дерева и изящные стулья с ажурными спинками, старомодный шкаф для посуды, на полках фарфоровые безделушки и фотографии ее мужа и детей. За окном были видны соседние дома. Энни и Мартин знали людей, живущих там. Их дети, наверняка, играли вместе и ходили в одну школу.