Она продолжала стоять у окна и смотреть на улицу внизу, когда в комнату, ковыляя вошел Стив. Он увидел хрупкую фигурку в мягком свете зимнего дня, рыжеватое облако волос ослепительно сияло над ней. Заслышав его шаги, Энни быстро повернулась в нему.

– Ну, Стиви, ты поставил свои пять шиллингов на Кэмптона, как я тебе советовал? – окликнул вошедшего из сидящих у телевизора.

Стив остановился, словно до него не сразу дошло о чем идет речь. ЭННИ ЖДАЛА МЕНЯ! – мелькнула у него мысль.

– Ну, ну, соображай быстрее! – настаивал старик. – Два пятнадцать, Кэмптон ведет.

Стив покачал головой:

– Нет, Фрэнк, боюсь, что я забыл об этом. – Старый продавец газет с досадой прищелкнул языком.

– Пожалеешь, сынок. Дело верное. – И снова уставился на экран.

Энни и Стив посмотрели друг на друга. Их вдруг опять разобрал смех – вчера они тоже, как школьники, смеялись над всякими пустяками.

Стараясь казаться серьезной, Энни спросила:

– Ну, как сегодня твоя нога?

– Чешется под гипсом, проклятая.

Женщина с вязанием уставилась на него, потом протянула ему спицу:

– Возьми. Засунь внутрь и хорошенько поскреби. – Стив печально смотрел на щедрый дар.

– Ничего не выйдет, мне придется стянуть штаны, чтобы добраться до края гипса.

Женщина покивала ему: «Не стесняйся, дружочек!». Ее подруга фыркнула и закрылась журналом.

– Да ничего страшного теперь уже стало легче, – пробормотал он, подошел к Энни и поставил кресло спиной ко всей комнате. Они были вдвоем в своем углу и смотрели друг на друга, не отрываясь.

– Ну и местечко, – вздохнул он.

– Ты себе можешь позволить перебраться в какую-нибудь приличную частную клинику, – напомнила ему Энни. – Покой и уют. Еда из ресторана и настоящая живопись на стенах.

Она говорила и волновалась, не заметит ли Стив, как она боится, что он и вправду может уехать отсюда. Но он все также сидел, ласково глядя ей в глаза, положив руки на подлокотники кресла, костыли лежали у его ног.

– Нет, никуда я не собираюсь переезжать отсюда.

Теплая волна радости и безотчетного страха смешались в груди Энни. У нее перехватило дыхание, и кровь бросилась в лицо.

Она почти физически ощутила, как близка его рука, лежащая на подлокотнике кресла, к ее коленям. Казалось, теплые, волнующие волны струились от его руки к ней, и Энни захотелось самой прикоснуться к нему. Но внезапно тот же безотчетный страх заглушил ее радость, и она, подняв руки, сунула их в рукава халата, обнимал себя за плечи и как будто закрываясь от Стива.

Он увидел ее движение и сразу понял, что оно означает. И она тоже догадалась, что он понял, и тут же пожалела, что не сдержалась. Энни видела, как привлекателен мужчина, сидевший напротив нее, несмотря на осунувшееся лицо и седину, появившуюся в его темных волосах. Но в том-то и дело, что Стив был для нее больше, чем просто мужчина. Он был ее другом и спасителем, ее семьей и ее жизнью в течение тех долгих страшных часов, которые до сих пор напоминали о себе и приступами ужаса почти каждый раз, когда она засыпала. Память об этих часах и страх все еще были сильны, а Стив был со всем этим связан неразрывными узами. Но кроме того, Стив обладал какой-то удивительно-притягательной силой, в нем была нежность и мягкость, устремленные к ней, к Энни. Она это чувствовала и сама непроизвольно тянулась к нему. Ей казалось, что все это никак не связано со взрывом, в супермаркете. Стив, казалось Энни, всегда будет ее другом, только другом, не больше. И она не должна опасаться, что он заметив ее чувства, потребует чего-то большего.

Она, успокоившись, вытащила руки из рукавов халата и ей уже не хотелось прикоснуться к Стиву. Энни просто слегка, неловко пошевельнулась.

– Я тут, – просто ответила она, так что тебе нет надобности переезжать отсюда.

В эту минуту Энни посмотрела Стиву за спину и заметила, что женщина с вязанием с явным любопытством прислушивается к ним.

Их со Стивом, хотели они этого или нет, связывали теперь незримые нити, поэтому Стив скорее интуитивно, чем осознанно, перехватил ее взгляд и понял его значение.

– Когда тебе сняли с руки гипс? – спокойно спросил он.

Энни с благодарностью приняла новую тему разговора, тем более, что в течение болезней, заживление ран было излюбленной темой всех бесед в палатах.

– Сегодня утром, – сказала она. – После обхода терапевта. Тугую повязку пока оставили, но теперь хоть можно пользоваться пальцами и сгибать руку в локте.

Энни вытянула руку вперед и осторожно подвигала ею.

Женщина за спиной Стива сразу утратила интерес к их разговору и снова уткнулась в вязание. Обо всех этих деталях она уже была осведомлена.

– Хорошая новость, – произнес Стив. – А меня сегодня водили к физиотерапевту. Заставляют целыми часами держать тяжести, чтобы загрузить мускулы.

И он стал рассказывать о своем лечении.

Но Энни знала, что он думает о том, что говорит больше, чем она слушает его рассказ. Не прекращал говорить, он взял ее за руку и повернул ее ладонью вниз. Стив рассматривал пальцы Энни, форму ее ногтей, кончиками своих пальцев бережно прикасался к отметинам, оставшимся на ее коже от игл и катетеров.

От его легких прикосновений у Энни было такое чувство, как будто он дотрагивается до ее кожи своими губами. Она знала, что Стив смотрит на нее, но у нее совершенно не было сил, чтобы поднять голову и заглянуть в его глаза.

– Очень, знаешь ли, мудро, что заставляет работать мускулы, – они разрабатывают их один за другим…

Энни почувствовала, что он боится шевельнуться, чтобы он не подвинулся ближе к ней или вдруг не оставил ее руку в покое.

– Вот идиотка, – подумала она, – сама не знаешь, что тебе нужно.

На руках Стива тоже были полу зажившие раны. Даже, не глядя на его ладони, Энни могла бы отчетливо вспомнить длину и форму его пальцев. Неужели память прикосновений сильнее памяти глаз?

– Ну еще бы, это очень важно. А то ведь они просто атрофируются от долгого бездействия…

Энни, наконец, заставила себя посмотреть на Стива. В его глазах застыл немой вопрос, но она не успела даже попытаться ответить ему. Две женщины позади Стива встали со своих мест. Та, что была помоложе, с журналом в руках, придержала дверь, пропускал соседку. Они вышли вместе, оставив за собой запах лекарств, и дверь захлопнулась за ними.

– Они ушли, – сказала Энни.

Старики сидели к ним спиной, уткнувшись в передачу с бегов. Внезапно Энни осознала, что впервые с того дня, когда они, оказались вместе после взрыва под развалинами, среди мрака, сейчас они вновь остались вдвоем. Она со Стивом была недосягаема для зрения и слуха всех нянечек, сиделок и пациентов больницы. Они вдвоем казались бесконечно изолированными от всех людей, даже в этом замкнутом мире двух больничных палат. На мгновение Энни показалось, что реальный мир не простирается дальше границ больничного холла. Она взглянула вновь на их сплетенные руки.

– Как странно, – прошептала она.

– Что странного, Энни?

– Да вот это…

Ее ладонь шевельнулась в его руке. Движение не было заметнее, чем биение пульса. Стив ждал, что она все-таки закончит фразу…«то, что мы вместе». Он помнил, как Энни говорила, рассказывая о Мэттью: «Я сделала слишком легкий выбор. Слишком безопасный…». Вот что не раз говорила она тогда. Он взглянул на сидящую рядом с собой молодую женщину, пытаясь угадать, до каких пределов она теперь будет откровенна. Но у нее эти пределы определить нельзя. Он помнит и это тоже.

– Я так много вопросов хотела бы тебе задать, – произнесла торопливо Энни. Слова у нее путались, она сбивалась. – О многом нужно поговорить, чтобы связать воедино все концы. Все, что ты мне там, среди развалин, рассказывал. И еще есть кое-что для тебя важное. Я думаю об этом вместо того, чтобы засыпать трусость, конечно, но я боюсь ночных кошмаров.

– Спрашивай, – тихо сказал Стив.

Энни улыбнулась.

– Я хотела спросить, испытывал ли ты гнев на тех, кто сотворил все это с нами. Кто бы они ни были.