– А я знаю, как твои дела, – сказал он ей.

– А откуда?

– О, я получал регулярные бюллетени, главным образом, от санитарок. Один раз меня информировал твой хирург, в самый канун Рождества повидаться со мной приходил твой муж.

– Мартин к тебе приходил?! – Энни была поражена.

– Да, это он сказал мне, что твои дела пошли на поправку. Еще он говорил, что ты улыбнулась ему.

– Н-не помню… – Энни подумала о потоках света, которые изливали лампы над ее головой, а смутно видневшееся у кровати лицо Брендона, от постоянной боли, владеющей всем телом.

– Я только помню, как пели хорал. Ну, да больничный хор исполнял Рождественские песнопения. А что еще говорил тебе Мартин?

– Он…он поблагодарил меня за то, что я помог тебе, – в глазах Стива мелькнуло выражение, которого Энни не поняла. – Но я ему сказал, что в этом нет нужды – мы помогали друг другу как могли. Разве не так?

– Да, – прошептала Энни. Воспоминания вихрем закружились вокруг них.

Энни знала, что ей нужно о многом рассказать Стиву, именно ему а не Мартину, потому что говорить с мужем о том, как все это было, значило пережить весь тот ужас, и только Стив был тем человеком, который мог избавить ее от этого. Тот свет, который озарил сегодня их, и та радость, которую принесла ей встреча с родными, – разные вещи. И не надо их смешивать.

– Ты все еще испытываешь страх? – его голос звучал тихо, нежно.

Энни посмотрела на цветы, шторы на окнах.

– Нет… Я не боюсь. Ведь здесь, в больнице, мы в безопасности, правда? Мы выжили, самое страшное позади. Когда я пришла в себя там, наверху, с катетером в горле, первое о чем я вспомнила было то, что ты говорил: «Они доберутся до нас вовремя». Я пыталась опять дотянуться до твоей руки, но не могла даже пошевелиться. Вот тогда я снова почувствовала страх. Все эти трубки на запястьях, на всем теле – казалось они опутывают, душат меня. Но знаешь, это скоро прошло. Энни дотронулась пальцами до уголка рта.

– А теперь мне страшно только, когда я сплю. Мне часто снится, что нас опять завалило, мы снова похоронены заживо и нас никто не спасет… И не хватает воздуха… Трудно дышать, а просыпаюсь после этого в ужасе. А самый страшный сон – это настоящий кошмар – когда мне снится, будто я там одна, а тебя рядом нет.

Стив взял руку Энни и пожал ее. Их пальцы сплелись, и ладони мужчины и женщины крепко прижались одна к другой.

– Мы увидимся еще? Поговорим обо всем, – внезапно спросила Энни.

– Нет, не сейчас… Я имею ввиду, мы будем разговаривать иногда.

– Да, конечно, – пообещал он, – мне это ведь тоже необходимо.

Внезапно Стиву показалось, что он слышит чьи-то шаги. Кто-то направился в палату.

– Только не задерживайтесь долго, – предупредила сиделка, когда разрешила ему войти. Стив отпустил руку Энни и постучал по гипсу, прикрытому полами халата.

– Я еще пробуду тут несколько недель, – оживленно сказал он, – пока они не поставят окончательно на ноги. Так что у нас впереди уйма времени для разговоров.

Он кивнул в направлении занавесок.

– Моя палата по соседству. Она соединяется с твоей посредством очаровательной комнатки. В нем масса роскошных журналов и кровожадных видеофильмов. Я прямо сгораю от нетерпения показать все это тебе.

Энни улыбнулась Стиву.

– Я просто умираю от любопытства.

Вошла сиделка и начала деловито открывать занавески. Энни увидела кровати напротив, женщин, лежащих на них и еще цветы, много цветов.

– Вы ее не очень утомили? – сиделка значительно посмотрела на Стива и добавила: – Может вам будет удобнее сидеть в кресле?» – Мысленно Энни сказала вместо нее: «Не садитесь на кровать!».

– Наверное, вы правы, – с сожалением ответил Стив, – но я не буду усаживаться. Пожалуй, поковыляю я к себе, и оставлю Энни в покое. Вы не поможете мне?

Энни понравилась его тактичность. Сиделка удовлетворенно подала Стиву руку.

– Я приду, как только мне опять разрешат, – пообещал он Энни и медленно двинулся прочь на своих костылях.

Не понимая почему и зачем она это делает, Энни сказала ему вслед:

– Сегодня в полдень ко мне придут Бенджи и Том, я их не видела с того самого утра, когда все это случилось.

Стив остановился на секунду, потом обернулся к ней:

– Я рад, что они придут, – произнес он очень серьезно, и сиделка повела его под руку за дверь.

Время тянулось бесконечно долго, и Энни пришлось собрать все силы, чтобы спокойно и терпеливо дождаться нужного часа. До их прихода надо было ждать еще часа три.

Одна за другой к ней подходили ее соседки по палате, чтобы переброситься словами. Две из них тоже пострадали во время взрыва в супермаркете. Некоторых из них уже выписали. И на их место положили больных, не имевших никакого отношения к происшедшему в универмаге. У Энни появилось такое чувство, как будто больничные стены наполняются разными болезнями, сменяющими друг друга по очереди.

Она вспомнила, что хотела спросить у Стива, – испытывал ли он гнев из-за того, что с ними случилось. Энни смотрела на дверь и думала о нем. Он сказал, что еще вернется. Уверенность в том, что так и будет, придавала устойчивость и надежность мыслям, которые летали у нее в голове, ускользая, подобно золотым рыбкам.

Ровно в половине третьего в палату вошли Мартин и мальчики. Должно быть, они ждали за дверями, пока наступит время для посещений.

Энни сразу увидела их. Они стояли у входа в палату, озираясь, стараясь увидеть ее. За детьми, как будто защищая их от чего-то возвышалась высокая фигура ее мужа. Лицо Тома было серьезным и сосредоточенным. Бенджи раскачивал руку отца и глядел на кровати. А внезапно он указал на нее пальцем и радостно закричал:

– Вон мама! Вон она!

Снова волна счастья захлестнула Энни. Она протянула к ним свою здоровую руку. Том подошел, вернее подбежал первым и резко остановился у ее кровати.

– У тебя все о'кей? – спросил он, вглядываясь в лицо матери.

– Да, Томми, все отлично, – звук ее голоса успокоил его. Он обвил руками ее голову и она крепко обняла сына, прижимаясь щекой к его волосам. Энни поцеловала его макушку, улыбаясь и чувствуя, как в уголках глаз становится горячо от подступивших слез.

– Я так рад, что тебе стало лучше, – бормотал он ей в плечо. – И без тебя совсем даже не весело на Рождество.

– Я знаю, – прошептала Энни. – Ты не расстраивайся. Впереди у нас следующий год, и еще много лет и Рождество придет еще не раз.

А Бенджи все стоял, цепляясь за отцовскую руку, глядя на мать, желая и боясь подойти к ней, Энни понимала его состояние. Она еще никогда не покидала его более, чем на день, такая разлука с матерью была первой в его коротенькой жизни, и он просто отвык от нее.

– Ну же, Бен, – тихонько позвала она сына.

Мартин поднял его, подсадил на кровать рядом с ней, и Энни звала малыша за руку. Ей хотелось сжать его ручонку в своей, целовать круглую мордашку, схватить, прижать его к себе, чтобы никто никогда не мог отобрать малыша у нее. Но она заставила себя обуздать свои чувства, чтобы не напугать Бенджи. Энни улыбнулась, обняла его и весело сказала:

– Жалко, что вы не видели меня в другой палате. Какие там были строгие доктора. А здесь совсем хорошо, вы можете приходить ко мне, когда захотите.

– Я хочу, чтобы ты пришла домой, – сказал Бенджи. – Пойдем прямо сейчас.

Они засмеялись, а малыш теснее прильнул к ней и дотянулся к отметинам на ее лице.

– Сильно ударилась? – спросил он, и Энни ответила:

– Нет, Бенджи, не очень. Я приду домой, как только смогу, обещаю тебе.

Поверх мальчишеских голов она посмотрела на Мартина.

– Ты выглядишь значительно лучше, – сказал он.

– Знаю…

Энни хотелось поделиться радостью нового видения давно знакомых вещей, тем счастьем жить, которое так захватило ее сегодня. Она задумалась, подыскивая какие-то особенные слова, чтобы выразить свои чувства, но не найдя их оставила свои попытки, свои чувства, и решила просто рассказать о событиях сегодняшнего утра, надеясь, что Мартин поймет все сам.