Энни знала, почему ей так холодно и грустно. Она боялась оставить детей одних, но чувствовала, что слабеет и теряет их. Ее любовь к сыновьям наполняла каждую минуту ее жизни, и тысячами нитей неразрывно связывала ее собственную судьбу с судьбами мальчиков. Разве сможет эта темнота оборвать такие нити? Разве может когда-нибудь кончиться ее любовь?

Энни отвернулась от окна в сад, пошла по дому, и каждая комната дарила ей новые воспоминания. Вот ее сыновья лежат на полу, почти касаясь друг друга своими головками, рядом с игрушечной железной дорогой. В своей спальне Энни увидела детскую кроватку, куда она положила Тома, когда принесла его домой из больницы. Он лежал под белым покрывалом – маленький, теплый сверточек… А вот их лица обернулись к ней от обеденного стола в кухне. Лицо Бенджи измазано повидлом… Почему-то детские голоса стали подниматься к самым звездам, и Энни услышала у себя над головой торопливые шаги.

Энни уже была вне дома. Она хотела быть там, с ними, но случилось что-то ужасное, что не позволяло ей вернуться назад. Она чувствовала любовь детей к ней, и как она нужна им, но круг который их соединил, разорвался, и его острые края смертельно ранили ее.

Боль этой потери стала нестерпимой, и Энни громко застонала. И в ту же секунду рука, обнимавшая ее задрожала.

– Том! – позвала она, – Бенджи!

– Энни, – нежно произнес мужской голос, как будто любимый позвал ее из тьмы.

– Держись, девочка. Они идут к нам… Я их слышу…

Энни не поняла, что он имеет в виду. Она была в саду и смотрела на своих сыновей, играющих в нем…

А Стив все прислушивался. Скрежет заступов и вой пневмомолотков становился все громче, и тело вибрировало от резких металлических ударов по камням у них под головами. Но одновременно с этими спасательными звуками Стив чувствовал, как с каждой секундой Энни уходит от него все дальше и дальше, и со страхом ждал, что скоро произойдет самое ужасное.

– Думай о своих детях! Умолял он ее. Скоро ты будешь с ними. Как бы я хотел иметь детей!. Раньше я никогда этого не хотел. А теперь слишком поздно!

Скрежет над головой был уже совсем близко, но Стив чувствовал, что он сам отдаляется от этих звуков.

Жестокая шутка судьбы! Он улыбнулся, но уже не мог вспомнить почему. И, тогда он положил ладонь на щеку Энни, надеясь, что их связь от этого прикосновения окрепнет и они сумеют продержаться еще немного…

– Если бы я имел детей! – пробормотал он. – Но я все делал не так. Сегодняшний день изменил меня, раньше я был не таким. Это я точно знаю. Может поэтому и не вышло у меня ничего с Кэсс. Раньше я как-то не думал об этом.

Энни повернула голову, возможно, чтобы лучше слышать, возможно, чтобы крепче прижаться щекой к его пальцам. Стив взял ее лицо в свои ладони.

– Хочешь, я расскажу тебе еще кое-что? Я рассказал много, но далеко не все.

Он начал говорить. Энни слушала его рассказ, и маленький мальчик, о котором он рассказывал, становился одним из его сыновей, и вот уже Стив, Томас и Бенджи бегут вместе по садовой дорожке, а ветер относит в сторону их голоса…

Конечно, в этом доме он бывал и раньше. В тот день, когда мать привела его сюда с чемоданчиком, в котором лежали его нехитрые вещички, Стив знал этот дом также хорошо, как и свой собственный. На третий этаж вели выщербленные ступени с выпадающими кусочками цемента. В гостиной, ожидая их с матерью, сидела бабуля. Еще в квартире была кухня с потрескавшимся линолеумом на полу. Там стояла плита, покрытая серой эмалью. Вокруг какой из четырех ножек плиты натекли кольца жирной грязи, и вид этих засаленных ножек с прилипшими к ним волосками, вызвал у него приступ тошноты.

– Вот мы и пришли, – сказала его мать. Когда у нее был такой бодрый голос! Стив знал, что она собирается сделать что-нибудь такое, что ему совсем не понравится.

Нэн, его бабушка, едва приподняла подбородок и хмыкнула: «Я вижу…». Он оставался с Нэн и раньше. Он не любил спать в комнатушке позади кухни, потому что там не было даже самого маленького окошка, и просыпаясь по утрам, в комнате все равно было темно, даже если над Хай-Стрит светило ослепительное солнце.

Мать отнесла его чемодан в эту самую комнату. Когда она раскладывала там его вещи, Стив заметил, что их, пожалуй многовато для одной или двух ночей.

Бабушка поставила чайник, заварила чай, и его мать выпила чашку, держа ее в руке, стоя у окна и глядя на улицу. Она избегала взгляда Стива, и это его насторожило и напугало.

Потом, допив свой чай, она подошла к нему и обняла:

– Послушай меня, Стив! Мне на некоторое время нужно уехать. Ты побудь тут немного, слушайся свою бабушку, а там и я приеду и заберу тебя, хорошо?

Он испуганно кивнул, зная, что возражать и спорить бесполезно – взрослые все равно сделают все по-своему.

И вот мать оставила его с бабушкой, он пошел в свою комнату и достал свои игрушечные автомобильчики из чемодана. А потом он играл ими на кухне, на драном линолеуме, стараясь не смотреть на жирные пятна вокруг плиты.

Мама иногда навещала его, но со временем ее визиты становились все реже и реже.

Первое время она еще приносила деньги, и бабушке это нравилось.

– Может быть, на следующей неделе, – отвечала она, если Стив спрашивал, когда же она заберет его отсюда.

Потом она стала приходить без денег, и Нэн из-за этого сердилась и ругалась с ней. И, наконец, мать перестала приходить совсем.

Сейчас Стив лежал во мраке, сжимая Энни в объятиях, и пытался вспомнить, что и как было потом. Сделать это было необычайно трудно, потому что все дни были похожи один на другой.

Очень долго все оставалось неизменным вокруг него, только сам он становился взрослее с каждым годом. Стив до сих пор помнит все места, связанные с его детством.

Рядом с домом бабушки была большая школа, сложенная из серого кирпича и окруженная высокой проволочной сеткой. После занятий в школе он играл в конце улицы среди воронок от бомб и всяких глубоких ям непонятного происхождения, зарастающих энергично укоренявшимся Иван-чаем. Эта обстановка и заменяла ему друзей, и если когда-то у него и было теплое чувство к тем местам, то сейчас он этого не помнил.

Однажды Нэн за что-то рассердилась на него, и тогда Стив закричал в ответ:

– Я уйду отсюда! Я найду папу и все ему расскажу! – Саркастически улыбаясь, бабушка сказала:

– Для того, чтобы найти его, понадобятся детективы получше тебя, дружочек.

Примерно тогда же он узнал, что его мать уехала со своим другом в Канаду.

Через некоторое время, после долгого молчания, она прислала письмо и немного денег. Мать написала, что часть денег – для рождественского подарка. Вот тогда Нэн сказала, что они поедут в Уэст-Энд «Сэмфридж» (она выделила голосом в «Сэмфридж») – повидать Деда Мороза.

– Мне было восемь или девять лет для такого свидания. Моя мать забыла, что я вырос, она должно быть все еще думала, что мне только шесть лет. И все-таки мы пошли. Вернее, поехали, на автобусе через весь город. Эту поездку я помню до мельчайших подробностей.

Собственно, сам Дед Мороз его не особенно интересовал. Обыкновенный парень с бородой из ваты и в забавном костюме. Но все остальное показалось ему видением райской жизни. Они с бабушкой ехали на эскалаторе мимо зеркальных колонн огромного супермаркета, в которых отражались толпы покупателей.

Стив смотрел вниз, на россыпи всевозможных товаров, ярких, манящих, благоухающих и никто, даже бабушка, не поражались этому великолепию.

– Для некоторых это вполне привычно, – вот и все, что сказала ему Нэн.

А он, он мог бы там оставаться хоть целый день. Просто бродил бы между прилавками туда-сюда, глядя на все эти богатства. А какие там были люди! Все с красивыми прическами, элегантные, в мехах, такие улыбающиеся, приветливые.

Когда, наконец, бабушка вытянула его оттуда, они пошли пешком по Оксфорд-Стрит, заглядываясь на каждую сверкающую витрину. Они зашли выпить чаю в Лайонд-клуб и сели за угловой столик возле самой двери. Стив пил чай и смотрел в окно на проезжавших мимо такси и роскошные лимузины. Именно в этот день Стив решил, где он будет жить и как.