Кэтрин без зазрения совести позволила Эдварду поухаживать за собой, словно за ребенком. Когда тот расчесывал ей волосы, она вспомнила Энди и подумала о том, что, возможно, ей удастся и на сей раз приручить своего тюремщика.

Накормив Кэтрин отбивной и яблочным компотом, Эдвард поцеловал ее в лоб и оставил одну. Она собралась получше осмотреть комнату, но почувствовала действие лауданума и, вместо того чтобы сопротивляться ему, решила на этот раз хорошенько выспаться.

Следующее утро у Кэтрин началось с тошноты и головной боли.

– Простите меня, миледи, – воскликнула помогавшая ей Тереза в промежутке между приступами рвоты у Кэтрин. – Я знала, что вы постоянно получаете наркотики, а это вредно для здоровья. Сегодня утром я вылила из бутылочки почти весь лауданум и разбавила его остатки подкрашенной водой. Теперь он не подействует.

Кэтрин утерла рот ладонью и спросила, глядя в грустное лицо Терезы:

– Почему ты это сделала? Если Эдвард обнаружит, что лауданум разведен, он сурово накажет тебя.

– Пускай. Но я-то знаю, что способен сотворить с человеком лауданум. Видела своими глазами. Он может сделать человека рабом, а может и убить. Не хочу, чтобы то же самое случилось и с вами. Только не говорите ничего Эдварду.

– Ни слова не скажу, обещаю, – ответила Кэтрин. – Пусть это останется нашей с тобой тайной.

Неожиданно послышался голос Эдварда:

– О чем вы там болтаете? Тереза, я вижу, ты опять нарушила мой приказ?

Кэтрин проворно зажала рот Терезы ладонью и чуть слышно произнесла:

– Ах, Эдвард, помоги мне. Мне так плохо. Помоги.

Она еще не успела договорить, как Эдвард, войдя в комнату, подхватил Кэтрин на руки и отнес в постель. Тереза была послана за теплой водой и чистыми полотенцами, а затем за горячим крепким чаем. Эдвард намочил полотенце и стал обтирать им лицо Кэтрин.

– Дорогая, дорогая моя, что с тобой? – заботливо ворковал Эдвард. – Ты такая бледная. Тебе больно?

Кэтрин решила воспользоваться случаем.

– У меня боли в желудке, Эдвард. Точно такие же, как после той чашки горького чая, что я выпила в Четэме перед твоим приездом. Только на этот раз еще сильнее болит. Прошу тебя, Эдвард, помоги.

Она протянула дрожащую руку и прикоснулась кончиками пальцев к щеке Эдварда, после чего картинно уронила руку на постель, изображая крайнюю степень слабости.

Эдвард испуганно подхватил руку Кэтрин, поднес ее к губам и промолвил:

– Прости меня, котеночек. Я не хотел сделать тебе больно. Я давал тебе наркотик только для того, чтобы ты от меня не сбежала.

Кэтрин посмотрела на него полными слез глазами.

– Ты перестал надеяться на свое обаяние? Неужели ты полагаешь, что наркотик – это единственный способ удержать меня?

– Больше не дам тебе ни капли, клянусь, – энергично затряс он головой. – Нельзя подвергать опасности твою драгоценную жизнь, моя Золотая Кошечка!

Вернулась Тереза, принесла поднос и умело приготовила для Кэтрин чашку чая со сливками и сахаром. Затем протянула эту чашку Эдварду, сидевшему на краю постели, и вышла из спальни.

Тот сделал из чашки глоток, давая понять, что чай без наркотиков, и поднес ее к губам Кэтрин.

– Очень часто подобные боли излечиваются крепким чаем, – заметил он. – Выпей, а потом я накормлю тебя завтраком. Что ты выберешь – овсянку или вареные яйца? А может быть, рулет?

При мысли о еде желудок Кэтрин снова свело. Она с трудом сглотнула и простонала:

– Никакой еды. Только чаю.

– Как скажешь, котеночек, – улыбнулся Эдвард.

Она не смогла перебороть свое любопытство и спросила.

– Кто тебе сказал, что я – Кэт?

– Я назвал тебя так потому, что своими зелеными глазами и плавными движениями ты в самом деле напоминаешь кошку, – ответил Эдвард, удивленно поднимая бровь. – Выходит, я угадал и тебя действительно зовут Кэт? От какого это имени?

– Мое полное имя – Кэт… – она быстро одернула себя и закончила: – Кэтлин Мэри О'Хара. У нас в Дублине имя Кэтлин обычно дают мальчикам, поэтому я предпочитаю, чтобы меня называли коротко – Кэт.

– Так ты ирландка. Ну что ж, там много талантливых людей, я знаю. Я хочу, чтобы ты рассказала мне о себе, Кэт.

Кэтрин застенчиво улыбнулась.

– У меня болит горло, и мне трудно сейчас говорить. Может быть, лучше ты начнешь первым рассказывать о своей жизни?

– Но, Кэт, я не думаю, что…

– Прошу тебя, Эдвард. Если ты хочешь, чтобы мы стали друзьями, тебе нужно рассказать о себе. Ведь мы должны как можно лучше узнать друг друга.

Он начал говорить – сначала неохотно, но потом все легче и легче.

– Мой приемный отец, Натан Грэхем, постоянно колотил мою мать, да и мне самому от него частенько доставалось. Он говорил, сам бог велел мне терпеть, потому что я согрешил перед ним уже тем, что посмел появиться на свет. Когда мне было пять лет, отчим впервые замахнулся на меня кнутом. Мама схватила нож и бросилась мне на помощь, но он обезоружил ее, повалил на пол и принялся душить. Я вонзил нож отчиму в спину. Кровь хлынула потоком, и он свалился на пол. Я дрожал от страха, но мама открыла глаза, прижала меня к себе, и я успокоился. Я понял, что мама жива и что Натан никогда больше не посмеет ее обидеть.

Эдвард неожиданно вскочил и выбежал из спальни. Кэтрин услышала, как повернулся в замке ключ. Она бросилась к двери и стала стучать в нее кулаком, громко крича:

– Почему ты меня здесь запер?

– Боюсь, что теперь ты будешь бояться меня и попытаешься сбежать. И учти, что впредь я отчитываться перед тобой не намерен.

– Прошу тебя, Эдвард, не оставляй меня под замком. Я не сбегу, обещаю. И я совсем не боюсь тебя. – Кэтрин прижала ухо к замочной скважине, ожидая услышать ответ.

– Мне нужно немного побыть одному, – послышался наконец виноватый голос Эдварда.

Затем послышались его удаляющиеся шаги.

Кэтрин вздохнула и отошла от двери. Раздвинула тяжелые шторы и выглянула в окно. Сквозь паутину листьев, которые не облетели, несмотря на зиму, были видны развалины старинного замка, расположившегося на склоне далекого холма.

С внешней стороны окна оказались забраны железными решетками. От сознания того, что она оказалась в ловушке, у Кэтрин снова заныл желудок. Она решила прилечь.

Когда Кэтрин проснулась, день уже клонился к вечеру. Чувствуя себя немного лучше, она встала с постели и пошла умыться, чтобы быть готовой к новому визиту Эдварда.

Она надела бархатное золотистое платье, села в кресло-качалку и стала расчесывать гребнем волосы. В комнате горели всего две свечи, а от камина на Кэтрин накатывали волны приятного тепла.

Наконец в замке повернулся ключ, и она обернулась, чтобы увидеть входящего в комнату Эдварда.

– Ах, Эдвард, я рада, что ты вернулся. Мне было так одиноко, – проговорила Кэтрин, внимательно следя за тем, как он приближается к ее креслу. – С тобой все в порядке, Эдвард?

Он опустился перед ней на колено и провел кончиками пальцев по ее щеке.

– Со мной все в порядке. Знаешь, я никогда никому не рассказывал о том дне. Было так тяжело снова вспоминать все это… Я не хотел напугать тебя, Кэт. Прошу тебя, скажи, что ты меня не ненавидишь.

– У меня нет к тебе ненависти, Эдвард. Прости, что из-за меня тебе пришлось вспомнить о том страшном дне. Прости меня.

– Давай оба забудем обо всем, что сегодня было, – улыбнулся Эдвард. – На вечер я заказал праздничный обед. Ты проголодалась?

Кэтрин кивнула:

– Умираю от голода. Боюсь, что просто не доживу до обеда.

– Как ты посмотришь на то, чтобы мы с тобой обедали здесь, в этой комнате? Для меня это самое уютное место во всем доме. Если ты не против, я прикажу принести сюда стол и стулья, и мы будем обедать прямо у камина. А весь дом я обязательно покажу тебе, но только чуть позже. А теперь нужно принести немного дров, чтобы добавить в камин. Я не хочу, чтобы ты замерзла и простудилась.

Он вышел из спальни, и Кэтрин отметила, что на сей раз дверь осталась незапертой. Она заставила себя остаться в кресле, решив, что прежде, чем бежать, ей нужно, во-первых, выяснить план дома, а во-вторых, завоевать полное доверие Эдварда.