Раз уж я так разговорилась, то скажу еще кое-что. Не могу судить о других областях знания, но в том, что касается философии, у меня нет никаких сомнений – в вашем Университете собраны самые светлые головы, какие способна произвести раса Человека.

– Очень приятно слышать из ваших уст столь лестные отзывы о нашей деятельности, – самодовольно откликнулся Браннет.

– Отнюдь, – невеселая улыбка появилась на губах Белор Териол, – я нахожу вашу деятельность бесполезной и крайне вредной.

– Что?! – ученые мужи так и подскочили, правда, скорее от удивления, чем от гнева.

– Никогда мне еще не доводилось видеть столь вопиющего расточительства столь огромного потенциала, – спокойно продолжала профессор Териол. – Мне кажется настоящим безумием, что раса, создавшая Мир Аристотеля, с чванливостью непроходимых невежд заставляет работать его впустую.

– Профессор Териол, – Браннет с трудом сохранял самообладание, – потрудитесь объясниться!

– Попробую, – ответила философ, – хотя ни к чему хорошему это не приведет. Но кто знает, вдруг вы согласитесь со мной и ситуация изменится к лучшему.

– Давайте попробуем и посмотрим, что из этого выйдет, – примирительно предложил Хиллиэр.

– Так я и сделаю, – кивнула головой Белор. – Но позвольте мне сначала спросить вас кое о чем.

– Мы вас слушаем, – надменно провозгласил Браннет, скрестив руки на груди и вскинув голову.

– Профессор Браннет, как относится ваш факультет философии к трудам Фомы Аквинского?

– В свое время авторитет этого первобытного философа был неоспорим, но сейчас это имя, разумеется, полностью дискредитировано, – процедил Браннет.

– Дискредитировано, – тихо отозвалась Белор. – Вы имеете в виду религиозные аспекты его учения?

– Да.

– В том числе и положение о Первопричине?

– Разумеется. Это положение давно уже опровергнуто математикой, а именно, существованием отрицательных и дробных чисел, и…

– Да-да, конечно, – прервала его Белор. – А что вы скажете о Платоне?

– Платон обязателен для изучения. Как первый из великих философов Человека.

– Далеко не первый, – возразила Белор. – Но не будем сейчас вступать в дискуссию.

– Так или иначе, но наши студенты изучают его труды. Хотя воззрения Платона также многократно опровергались и в теории, и на практике. Как вы, наверное, знаете, всего пару столетий назад его последователи организовали на Боните свою колонию в полном соответствии с идеями платоновской Республики, но попытка с треском провалилась. Колония просуществовала всего лишь несколько лет.

– Слишком много философов и слишком мало дворников – вот что такое этот эксперимент, – сухо заметила Териол. – А что вы скажете о работах Бракстока с Канфора VII?

– Но ведь это же не человек! – возмутился Браннет.

– И по этой причине его взгляды на Вселенную менее интересны?

– Конечно, нет, – поспешил исправить положение Хиллиэр. – И у нас немало курсов, посвященных именно философии чужаков.

– Ой ли? И как много, позвольте спросить?

– К сожалению, у меня с собой нет нужных записей, но поверьте, достаточно.

– Я потрудилась прочесть учебное расписание. Семнадцать курсов. Всего семнадцать из шести сотен.

– Не понимаю, к чему вы клоните, – холодно сказал Браннет.

– Все очень просто. Я просмотрела несколько работ, представленных на соискание ученой степени. И они мне очень не понравились.

– Но я как будто слышал, что вы считаете наших слушателей исключительно одаренными людьми, – возразил Хиллиэр.

– И я действительно так считаю, – грустно улыбнулась Белор.

– Тогда я вас не понимаю.

– А мне кажется, понимаете. Я просмотрела пятнадцать работ. Семь из них посвящены этике взаимоотношений Человека с чужаками. Еще в трех анализируется связь Человека с созданной им промышленностью. Остальные пять содержат попытки оправдать некоторые не слишком красивые военные и экономические аспекты деятельности Монархии.

– Вы хотите сказать, Содружества, – мягко поправил ее Хиллиэр.

– Я сказала то, что хотела сказать. И еще, я совершенно точно знаю, что именно не понравилось мне во всех работах. Господа, случайно или по чьему-то злому умыслу над философией нависла страшная опасность. Она вот-вот превратится в одну из политических наук.

– Чепуха, – насмешливо отозвался Браннет. – Как может мыслитель вашего ранга делать столь смелые выводы из столь скудных данных?!

– Если остальные работы, представленные за последние год-два, существенно отличаются от тех, что мне попались, то я с радостью возьму свои слова обратно. Но боюсь, этого не случится. И потому я не на шутку встревожена. За примерами далеко ходить не надо: стоило мне только упомянуть о Фоме Аквинском, как тут же раздались разглагольствования о математическом опровержении его учения. Но ведь математика тут совершенно ни при чем! Существует или нет связь между причиной и следствием во Вселенной? Если да, то существует ли первопричина всего сущего? И не говорите мне об отрицательных числах и прочей ерунде. Мне нет дела до того, расширяется Вселенная или сжимается. Я хочу знать, существует ли какая-то сила, что привела этот мир в движение? Фома Аквинский пытался ответить на этот вопрос, исходя из своего опыта, своей веры и своих знаний. А вы пытаетесь ответить на него с помощью математики и космологии. Ваши «ответы» не имеют к поставленной проблеме никакого отношения.

Платон предложил свою утопическую Республику, положив в ее основу набор идеалистических этических императивов. А вы считаете его учение архаичным только потому, что жалкая горстка разочаровавшихся радикалов-болванов не смогла реализовать великую идею на практике. По-моему, факультет философии, отрицающий работы Платона на основании того, что случилось в какой-то там колонии, демонстрирует свою полную несостоятельность. И страдает при этом вовсе не Платон.

Что же касается Бракстока, то он, или, вернее, оно подарило миру самый сильный из когда-либо существовавших этических аргументов в пользу существования божественного начала. Правда, вряд ли хоть один человек станет молиться такому Богу, но от этого идеи Бракстока не становятся менее важными.

Я подвожу вас, господа, вот к какой мысли. Мне кажется, что современная философия забыла не только свои истоки, но даже и свое предназначение. Никто больше не задает вопросов о природе Человека и его месте во Вселенной. Никого больше не интересует, существует ли божественное начало. А ведь Декарт говорил, что отсутствие сомнений еще ничего не доказывает. Почему пропал интерес к этим важнейшим вопросам?

Господа, вы больше не занимаетесь философией. Вы ушли далеко в сторону. Вы целенаправленно создаете самую великую школу прагматиков за всю историю человечества. А ведь прагматизм – это всего лишь одна из ветвей философии, и обоснование различных политических и социальных доктрин далеко не самая важная из ее целей.

Вы и ваши ученики интересуетесь только одним: почему и как работает та или иная вещь и какое влияние она может оказать на окружающий мир. Вы больше не мыслите категориями добра и зла, справедливости и несправедливости, соответствия и несоответствия. Эти вопросы вы либо вообще игнорируете, либо считаете давно решенными и потому неинтересными.

И именно поэтому, господа, я не поставлю свое имя под этой рекомендацией, которая призвана пополнить армию нефилософов еще одним рядовым. Я оплакиваю Критику Чистого Разума в эти дни Чистого Практицизма. – Она замолчала и понурилась.

– Дорогая профессор Териол. – Браннет величественно поднялся. – Неужели вы всерьез считаете, что никто из нас ничего не знает о тех, кого вы именуете чистыми философами? Возможно, мои познания в этой области не так глубоки, как ваши, но ведь и я не совсем уж невежда. Но одно дело знать этих философов и совсем другое – положительно оценивать их деятельность. Вот здесь вы расходитесь не только с нами, но и с подавляющим большинством наших студентов. В конце концов, мы ведь вовсе не заставляем своих студентов с пистолетом у виска мыслить так, как они мыслят.