Нефертити повернула голову и посмотрела в окно. Далеко внизу, на пристани, где стояла ее ладья, оранжевым пламенем горели факелы, их отсвет дробился на мелкие осколки, отражаясь в покрытой рябью поверхности Нила.

– А что Хоремхеб? – тихо спросила она. – Ты ведь только его боишься, разве не так? Ты боишься, что он возьмет власть над Сменхарой, а потом, возможно, и над маленьким царевичем, и однажды ты проснешься и узнаешь, что он сделался регентом – человек, которым всю жизнь двигало огромное честолюбие. Ты думаешь, что, вкусив настоящей власти, он сможет удовлетвориться местом регента позади трона?

Эйе теперь сидел в полной темноте, и единственным признаком того, что он все же слышал ее, было его участившееся дыхание. Через некоторое время он сказал:

– Хоремхеб любит Египет. Он всегда чувствовал себя в долгу перед своей страной. Однако я не знаю еще, как далеко он может зайти, отдавая свой долг. Конечно, его мальчишеская вера во всемогущество фараона пошатнулась.

– А ты не боишься быть со мной таким откровенным? – Нефертити отодвинула кольца и спустила ноги с кровати. Коленом она задела колено отца. – Я – царица. Я правила, а моя дочь Мериатон – нет. Что если я пойду к Хоремхебу и предложу ему брачный союз? Он легко расторгнет брак с Мутноджимет или сделает ее второй женой. Люди сочувствуют мне. Я – несчастная царица, изгнанная бессердечным супругом. Вместе мы сможем низложить и изгнать Сменхару.

Она не знала, откуда у нее возникла уверенность, что Эйе улыбается в темноте.

– Моя дорогая Нефертити, – отозвался он с оттенком насмешки в голосе, что подтвердило ее уверенность. – Меня восхищает твое упорство. Мне жаль тебя, потому что твоя жизнь была полна страданий, и я люблю тебя, потому что ты была когда-то моей маленькой девочкой, бегавшей в садах Ахмина, но по-настоящему я не доверяю тебе. Ты думаешь, я говорил бы с тобой так откровенно сегодня, если бы считал, что Хоремхеб согласится хотя бы выслушать тебя? – Он неожиданно отыскал в темноте ее руку и пожал ее, и Нефертити, вздрогнув, ответила на его пожатие. У него были сухие и очень горячие пальцы. – Прости меня, если можешь, царица, за то, что я скажу тебе. С тех пор как Мэй перехватил на границе твоего посланника, мы с Хоремхебом и Сменхарой знаем, что ты замыслила заполучить в Ахетатон хеттского царевича. Для Хоремхеба ты – изменница.

Нефертити похолодела от ужаса. Отняв руку у Эйе, она вскочила и подбежала к двери.

– Зажгите свет! – воскликнула она, и слуги поспешили к ней в комнату с лампами, которые были уже зажжены и стояли в коридоре, расставили их по комнате, после чего поклонились и вышли.

Теперь она увидела Эйе, который сидел в кресле, глядя на нее вполоборота, с участливым и извиняющимся выражением.

– Ты знал и ничего не сказал мне! – закричала она на него, окаменев от боли. – Ты позволил мне страдать, ты позволил мне надеяться, верить – даже сегодня я еще надеялась… – Она сглотнула. – Никогда не думала, что ты можешь быть таким жестоким.

– Но тогда было уже слишком поздно остановить твой заговор, – ответил он. – Было проще устроить засаду на царевича Зеннанзу и убить его так, чтобы Суппилулиумас поверил, что это дело рук хапиру. Теперь ты понимаешь, почему Хоремхеб не захочет иметь с тобой никаких дел?

– Значит, на мою просьбу ответили. – Она почувствовала, как слезы унижения полились из глаз, уже мучительно покалывая ее воспаленные веки. – Суппилулиумас послал его, царевича Зеннанзу. – Она подошла к ложу и опустилась на него, аккуратно оправляя на коленях платье и не глядя на Эйе. – Во что бы то ни стало забери Тутанхатона, – закончила она тихо. – Тогда у меня не будет необходимости больше говорить с тобой.

Он встал и поклонился.

– Я защищал тебя перед Хоремхебом, – сказал он. – Несмотря ни на что, я твой отец, и я верен тебе. Но, Нефертити, настало время принять ту участь, что выпала на твою долю, и успокоиться. Утром я пришлю за Тутанхатоном.

Он подождал немного, но она не ответила ни на его поклон, ни на его слова, тогда он повернулся и вышел. Дверь тихо закрылась за ним.

Была почти полночь, когда Эйе устало поднялся по ступеням своего причала и в сопровождении стражи прошел через шелестящий темный сад к дому. Он знал, что откровенность с Нефертити ничем не грозит ему. У нее не осталось средств, с помощью которых она могла бы снискать благосклонность какого-нибудь влиятельного лица, и было совершенно очевидно, что Хоремхеб не станет иметь с ней никаких дел. Он и мне больше не доверяет, – подумал Эйе. Войдя в опочивальню, он приказал слугам раздеть его. – Наши мнения о том, как восстановить порядок в этой стране, всегда были несхожи, но сейчас разногласия между нами очень быстро растут, и дело может дойти до открытого соперничества. Надеюсь, что этого все же не случится. Сейчас он сбит с толку и не знает, как ему действовать дальше, но, как бы там ни было, я не должен позволить ему получить власть над Тутанхатоном. Мне необходимо сохранить свое влияние при дворе; придется наносить визиты Сменхаре, не выпускать из поля зрения Тутанхатона и пытаться сдерживать нетерпение Хоремхеба.

Он стоял, запрокинув голову и прикрыв глаза, покорившись умиротворяющим, благоговейным прикосновениям слуг, которые омывали его ароматной водой, одевали в свежее платье, обмахивали опахалами. Все лампы в комнате погасили, горел только один ночник. Слуги поклонились и пожелали ему доброй ночи. Он лежал в жаркой комнате, утомленный, но неспособный расслабиться, думая об убийстве иноземного царевича, которое было совершено по его приказанию. Сменхара уже забыл о нем, а Хоремхеб расценивал его как политическую необходимость. Мы могли бы просто схватить его и отослать домой к отцу, – думал он. – Возможно, Суппилулиумас счел бы подобные действия слабостью, но это могло предотвратить дальнейшее ухудшение отношений между нашими странами.

Он уже задремал, когда услышал, что дверь отворилась, и, приподнявшись на локте, увидел в свете ночника свою жену. Тии куталась в желтый халат. Она была босая, седые волосы были небрежно откинуты, открывая высокий лоб. Мягкий свет ночника скрадывал морщинки.

– Уже так поздно, я думал, ты спишь, – улыбнулся он, жестом приглашая ее на ложе.

Тии села, поджав губы.

– Я слышала, как ты пришел, – ответила она. – Я ждала тебя. – Как обычно, она не спросила, где он был. Она никогда не вмешивалась в его дела, не спрашивала, о чем он думает, и само это ее безразличие делало ее как-то ближе. – Я хотела сказать тебе, что, как только ты ушел, прислали весть из дворца, что ребенок Анхесенпаатон умер.

Эйе вздохнул.

– Бедная царевна. У нее все же отняли ее куклу. Нужно будет навестить ее утром.

– Киа на время взяла ее в свои покои. Члены священного семейства солнца Эхнатона гибнут один за другим. Похоже, проклятие еще действует.

– Может быть. – По интонации ее голоса, по тому, как она покусывала губы, он понял, что это еще не все. – Продолжай, дорогая.

– Эйе, завтра я уезжаю домой в Ахмин. Слуги запакуют мои вещи и пришлют их позже. Ты сделал все, чтобы я была счастлива здесь, но я больше не могу выносить чувства обреченности, которое витает над городом. Ахетатону конец. Сон закончился.

Он не улыбнулся тому, какие она подобрала слова. Город действительно был похож на сон, но видевший этот сон уже умер.

– Ты не останешься, даже если я буду умолять тебя?

– Нет. – Она взяла его за руку. – Между нами многое изменилось, Эйе. Любовь осталась, но есть разница между тем браком, который существовал у нас с тобой прежде, когда мы жили врозь и все же были вместе, и тем, во что он теперь превратился. Я – египетская жена, не варварская рабыня, не наложница для утех. Ты отдавал мне свое тело, но твои мысли уже давно неведомы мне. Ты не так открыт для меня, как раньше. С тех пор как умерла Тейе, ты замкнулся в себе. Я чувствую себя такой одинокой, как никогда прежде, и все, что я делаю здесь, мне не нравится. В Ахмине я буду работать, снова стану ходить замарашкой, но буду испытывать радость от своей жизни.