Она безмолвно последовала за ним мимо ряда склоненных голов и распростертых рук. Эйе поймал взгляд Хоремхеба и поднял брови. Наступили новые времена.

Нефертити расхаживала по темной опочивальне, склонив голову и задумчиво потягивая ленты белого халата, завязанные под полной грудью. Стояла глубокая ночь. Мягкий желтый свет, разливавшийся от единственной горевшей на ночном столике лампы, почти не рассеивал окружающую темноту. В душном неподвижном воздухе слышалось ровное дыхание служанок, спавших глубоким сном на циновках в дальнем конце комнаты. Иногда Нефертити останавливалась, вглядываясь сквозь тьму в огромные серебряные рельефы на стенах, где была изображена она сама – в юбке и солнечной короне, украшенная анхами и сфинксами, гордо шагающая над почтительно склоненным перед ней Египтом. Иногда она рассеянно подходила к окну и устремляла взор на террасы, сбегающие к мерцающей полноводной реке, снова покрытые буйной зеленью, но сейчас слабо бледневшие в свете убывающей луны. Ее глаза блуждали по исполненному покоя пейзажу, но она едва замечала его. Разжав пальцы, она легко провела ими по каменному подоконнику, не чувствуя гладкости прохладного камня.

Он мертв, мертв. Она шептала его имя, но в голосе не было печали по утраченной любви, только некое злобное недоумение. Он дал ей возможность испытать настоящую власть здесь, в Ахетатоне, он был отцом ее детей, этот странный человек, с которым она делила ложе и который вызывал у нее двойственные чувства: щемящую любовь матери к капризному ребенку и презрение женщины к мужчине, лишенному твердости характера истинного правителя, образ которого она лелеяла в своих детских мечтах. Невзирая на высокое положение, она так и не получила корону императрицы, ради которой она рискнула пойти на убийство своей двоюродной сестры Ситамон. Вопреки детским мечтаниям, она так и не нашла любви. Всю жизнь она боролась с условностями, которые, в конце концов, была вынуждена принять. Ее необычайная красота сослужила ей плохую службу. Пока Эхнатон был жив, была жива и надежда, что это изгнание, отчасти добровольное – из гордости и страха пережить еще большее унижение, – могло закончиться полным прощением, но теперь он ушел, не важно, к какому богу, и она навсегда была низведена до почетного, но безвластного положения вдовствующей царицы. Сменхара, ее двоюродный брат, теперь становился правителем. Правда, его жена – дочь Нефертити, но между Нефертити и возможностью влияния на царственную чету стояли носитель опахала по правую руку и верховный военачальник царя – два человека, которые всю жизнь неуклонно поднимались к вершинам власти, выверяя каждый свой шаг, и которые совершенно точно не позволят ей проводить какую бы то ни было собственную политику.

Оставался еще Тутанхатон. Нефертити остро осознавала присутствие в своих владениях блаженно спящего восьмилетнего мальчика, чьи права на престол были столь же сильны, как и притязания Сменхары. Я могла бы заключить с ним брачный союз, – думала она, беззвучно ступая по прохладным плитам пола, – но мне нужна поддержка сильных мужчин, которые могли бы противостоять могуществу отца и Хоремхеба. Эйе хочет, чтобы все покинули мой город, а Хоремхеб добивается власти с помощью армии. Если я заключу этот союз с Тутанхатоном, отец и Хоремхеб сделают все возможное, чтобы я всего лишь носила корону царицы и ходила следом за своим маленьким мужем, пока они будут управлять страной. Египет созрел. Я хочу сорвать этот плод. Я хочу вернуться в царский дворец во всем великолепии, подобающем императрице, и взять, наконец, то, что принадлежит мне по праву. Тейе поступала так же, значит, я тоже могу. Но как это сделать? Я постарела здесь. Мои дни так же однообразны и похожи один на другой, как медленно падающие капли воды в часах. Без помощи сильного мужчины я ничего не смогу добиться. Но где он, такой мужчина? Никто из придворных не станет помогать мне. Люди Амона слишком слабы, их силы подорваны. У Хоремхеба есть армия. Она остановилась и прижала руки к пылающим векам, борясь с подступившей тревогой: она вдруг увидела себя со стороны – почти забытой всеми безмолвной тенью, тихо доживающей свой век в заточении прекрасного дворца, тогда как за его пределами мир изменяется вновь и вновь без ее участия. Нет! – подумала она, прислонясь к окну. – Лучше я убью себя. Тейе была умна. Она предвидела свой конец, она сама приблизила его – ей ничего больше не оставалось, и она не упустила случая, но мне, конечно, еще рано думать об этом, мой конец еще не настал. Не в тридцать пять лет! А если выйти замуж за маленького Тутанхатона и рискнуть все изменить? Но я могу проиграть. У меня слишком много врагов, которые станут поддерживать Сменхару. Сильный мужчина, царевич…

Вдруг решение само предстало перед ней, и от его дерзости у нее на голове даже волосы встали дыбом. Она метнулась от окна, усталость отступила. О нет! – думала она, затаив дыхание. – Если это откроется, я рискую жизнью. И потом, слишком мало времени. Траур по Эхнатону уже начался, осталось всего шестьдесят девять дней до того, как наследник совершит обряд отверзания уст. Но мысль все яснее вырисовывалась в ее сознании, и она поймала себя на том, что улыбается в темноту. Я попытаюсь, – возбужденно думала она. – Это стоит того. В противном случае меня до конца жизни ожидает участь вдовствующей царицы, увешанной регалиями, но начисто лишенной остроты настоящей власти. Одним ударом я смогу и перехитрить отца с Хоремхебом, и лишить наследства Сменхару, и навсегда оставить Тутанхатона в царевичах. Я еще не так стара, я еще смогу иметь детей, сыновей… Но слишком мало времени.

Она подбежала к дверям и распахнула их. Стражник вытянулся перед ней, а дремавший на табурете вестник торопливо вскочил.

– Приведи ко мне писца, – приказала она, – и начальника моей стражи. Да поскорее!

Она закрыла дверь и, слабея от страха, подошла к креслу, налила воды и залпом выпила. Собрав все свое мужество, она вышла в приемную и отпустила стоявших у дверей стражников. Когда начальник стражи и писец вошли и поклонились, она стояла у трона, и от волнения сердце едва не выпрыгивало у нее из груди.

– Достаточно ли здесь света? – спросила она. Писец сел перед ней, скрестив ноги, кивнул, обмакнул перо в чернильницу и замер в ожидании. – Тогда пиши. – Она говорила шепотом, от возбуждения в горле пересохло. – «Его величеству царю Суппилулиумасу, владыке Хеттского царства». Тебе известны остальные его титулы; впиши их сам. Потом напиши: «Мой супруг умер, и у меня не осталось сыновей. Говорят, что твои сыновья уже достаточно взрослые. Если ты пришлешь ко мне одного из них, он станет моим мужем, потому что я не желаю брать в мужья никого из своих подданных». Как будет «царица» по-аккадски?

– Дахамунзу.

– Значит, подпиши «Дахамунзу». Ну и что вы уставились? – Мужчины смотрели на нее в немом изумлении. – Я прекрасно знаю, что делаю. Если Суппилулиумас согласится на мое предложение, угроза со стороны хеттов нам будет уже не страшна. Ты хотел что-то сказать? – обратилась она к начальнику стражи.

– Но, царица, они же наши враги! Ты хочешь посадить хетта на трон Гора?

– Да. – Теперь, когда опасные слова были уже сказаны, к ней возвратилось хладнокровие. – Подумай! Брачный союз, после заключения которого угроза вторжения хеттов в Египет исчезнет навсегда. Иноземный царевич не будет облечен настоящей властью, потому что вся она останется в моих руках. – Внезапно ощутив дрожь в коленях, она опустилась на трон. – И вообще, я не обязана объяснять тебе мотивы своих поступков. Я просто приказываю, а ты делай то, что тебе говорят. Ты лично отвезешь свиток в Богаз-Кёй, и смотри никому не проговорись по дороге, в чем состоит твоя миссия. В Мемфисе будь осторожен – у Хоремхеба там полно солдат, которые следят за движением по реке и патрулируют идущую по пустыне дорогу в Сирию. Если тебя спросят, скажи, что везешь приказы для Мэя от Птенца-в-гнезде Сменхары.