Такой сон никогда не бывает достаточно глубоким.

Поэтому Джудит поделилась с подругой единственным, что могло помочь той. Она рассказала ей всю правду.

– Я хорошо знаю это, – тихо начала Джудит, уставившись в свои ладони, чуть огрубевшие и покрасневшие от работы. В большом пальце у нее была заноза. Алисдер вытащил ее и промыл ранку чем-то щиплющим, при этом прочитал ей целую лекцию об опасности открытых ран…

Джудит говорила запинаясь, слова слетали с губ медленно, но не потому, что она не хотела говорить, а потому, что вытаскивала их со дна пропасти. Однажды ей приснилось, что она падает в черноту, в бездонную пустоту, не за что ухватиться, чтобы остановить падение. Отравляющий душу стыд, который она испытывала к себе, жил в этой бездне, словно создание ночи, боящееся света дня. Было очень трудно выговаривать слова, рассказывать, как все происходило. Она говорила о себе в третьем лице, как о женщине, которую хорошо знала, как о близком друге. Словно это случилось не с ней, а с кем-то другим, с какой-то несчастной, которую теперь можно только пожалеть.

Однако через некоторое время голос Джудит зазвучал уже не так обреченно. Она часто забывалась и говорила «я» вместо «она». В интонации стала прорываться печаль. Она судорожно сглатывала стоящий в горле комок, по щекам текли слезы, которых она не замечала. От слез лицо стало мокрым, как от дождя, который омывал и очищал ее душу изнутри. Джудит впервые рассказывала постороннему обо всем, что с ней произошло. О жизни с Энтони, об ужасе, который охватил ее, когда она поняла, что представляет собой ее новое замужество, о Беннете и страхе, который сковывал ее при наступлении вечера.

Когда Мегги открыла глаза и посмотрела на подругу, Джудит не заметила этого. Она была слишком поглощена своим рассказом, заново переживая прошлое.

– Впервые Энтони познакомил меня с братом в ту ночь, когда мы приехали в Лондон. Энтони и Беннет были очень близки и делились абсолютно всем. Сначала это были мелочи, такие как рубашки, воротнички, башмаки. Потом покрупнее: лошади, должности, шлюхи. И наконец, жена.

Энтони особенно нравилось смотреть, как Беннет бьет ее хлыстом, пока кровь не начинала течь потоком. Крики и стоны Джудит доставляли Беннету гораздо большее наслаждение, чем молчаливое принятие происходящего. Джудит стала игрушкой для его беспокойных ночей, когда шлюхи и официантки из бара были разобраны, заламывали слишком высокую цену или просто наводили на него скуку своим тупым молчанием. Она стала жертвой его садистских экспериментов.

– В первый раз им пришлось связать меня. Во второй – они насильно влили мне изрядную дозу бренди. А где-то в пятый раз, точно не помню, им уже было достаточно слегка связать мне руки! Я и сама бы уже никуда не убежала. Я была переполнена отвращением к тому, что они сделали с моим телом, с моей душой, боялась выйти на улицу, столкнуться с соседями. Когда я случайно встречалась с кем-нибудь взглядом, то всегда первой отводила глаза. Я была слишком грязная.

Сначала Джудит думала, что умрет. Она призывала в молитвах смерть, когда муж с готовностью помогал привязывать ее к кровати, а потом с возбуждением наблюдал, как Беннет насилует ее. Ночи Джудит были наполнены ужасом, днем она впадала в оцепенение, сгорала от стыда. Но она не умерла. Тело не сдавалось, душа разлагалась много быстрее.

Джудит разъединила крепко сомкнутые пальцы, подняла глаза к открытому окну.

– Какая-то часть меня словно закрылась в раковине. Я перестала быть личностью, стала не более важна, чем стул, свеча, любая вещь. Когда они издевались надо мной, я не позволяла себе ничего чувствовать.

В одно ужасное утро Джудит едва не лишилась рассудка, уподобившись потерявшим разум бедняжкам из больницы Святой Марии. Она была одна дома, тишина окутала ее облаком. Вместо того чтобы подняться с рассветом, она осталась у себя в спальне. Сидела посередине постели, нечесаная, со спутанными волосами, скрестив руки над головой, и медленно раскачивалась взад-вперед, а с губ ее срывались звуки, подобные стонам попавшего в западню животного. Душа словно отделилась от тела и повисла рядом, не в силах заставить Джудит замолчать, не в силах исцелить ее. В таком состоянии она провела все утро, пока постепенно, капля за каплей, не вернулась ясность разума.

Тогда она была очень похожа на Мегги, загнанная в мир без мыслей, без воспоминаний, закутанная в белый туман, который поглощал боль и отчаяние. Но потом она поняла, что этот мир требует взамен слишком много, если хочешь стать его постоянным обитателем. В этой молочной пустоте сверкнула искра, надежда на спасение, шанс выжить.

С того дня Джудит стала воплощать свой план в жизнь.

– Прости меня, Мегги. Прости, что причинила тебе боль, что притащила его сюда.

Мегги изнасиловали из-за нее. Из-за нее Алисдер теперь в опасности. В опасности весь клан. Невольно, сама того не желая, она принесла опасность, причем в самой одиозной форме – в виде настоящего зла, которое не изменилось, не зависело от места и времени. Оно оставалось прежним, как оса в корзине, готовая ужалить, стоит лишь открыть крышку.

– И как же ты спаслась? – раздался издалека голос Малкольма.

Джудит повернула голову и увидела, что старик стоит в дверном проеме, а лицо его ничего не выражает. В любое другое время, при иных обстоятельствах она бы испытала страшный стыд, оттого что он услышал ее рассказ. Но сейчас ею правили только два чувства – вина и горе.

Джудит улыбнулась грустной улыбкой и посмотрела прямо ему в глаза. Что бы сказал Малкольм, если бы она сказала правду, если бы он узнал, что последнее слово, последняя жестокость остались за ней, а не за Энтони или Беннетом?

Она терпела их жестокость до тех пор, пока не перестала сопротивляться, и именно эта покорность судьбе однажды дошла до ее сознания и побудила к действию. Ушел целый год, чтобы вырастить маленькое растение с серебристыми листьями, год, за который она накопила достаточное количество бутонов, высушила их, растерла в порошок. А потом приготовила жареного цыпленка и посыпала его смертельной отравой.

Убийца. Она убийца.

Она никогда не забудет, как Беннет шептал ей в тюрьме это слово.

Но Малкольм этого не поймет. Да и кто поймет?

– Он умер, – коротко ответила она.

Когда она отошла от застывшего и окоченевшего тела мужа и смотрела, как заколачивают крышку гроба, ее радость объяснялась не только смертью Энтони, но и подарком, который сделал ей король Георг II, отправив полк, в котором служил Беннет, куда-то очень далеко. В Шотландию. Но Джудит об этом не знала.

Софи просыпалась медленно. В ее снах было больше вещественного, чем в реальности. Она поморгала. Ее окружали воспоминания, наполненные лицами и голосами тех, кого уже нет в живых. Она горько вздохнула, опять почувствовав боль потери.

Софи отказалась от тарелки, которую ей предложила Джудит.

– Спасибо, дитя, я не голодна.

Софи выглядела очень бледной, с красными пятнами на морщинистом лице. Джудит наклонилась и поцеловала ее в лоб, почувствовав губами сухую, напоминающую пергамент кожу.

Джудит отнесла тарелку назад на кухню. Потом она предложила еду Мегги, но та только отвернулась, когда Джудит поставила поднос рядом с кроватью.

Мегги спала уже меньше, а когда бодрствовала, лежала с открытыми глазами и смотрела в окно. Но по-прежнему хранила молчание. Джудит знала, что молчание одновременно и лечит, и держит в плену. Самой Мегги решать, чем оно станет для нее. Они ни разу не говорили о признании Джудит неделю назад. Иногда их взгляды встречались, и тогда в глазах Мегги Джудит читала невысказанные вопросы.

Джудит вернулась в комнату к Софи с тазиком теплой воды и хотела помочь ей снять ночную рубашку, черную, французскую, отделанную старинными кружевами, но Софи отмахнулась.

– Я могу позволить себе поспать сколько хочется, дитя, – улыбнулась она. – А вот на тебя времени не хватает. Надо бы больше оставаться с теми, кого любишь, а не дремать, как кошка на солнышке.