– Ты следующая, милая, – произнес Беннет, подталкивая Джудит в спину. – Я не эгоист, люблю делиться.

Ненависть – слишком слабое чувство, чтобы вместить все, что испытывала Джудит. Если бы чувства имели цвет, ее ярость была бы черной, цвета шабаша и спекшейся крови. Неужели можно жить с такой ненавистью? Но насколько бессильно это чувство! Ее ненависть пуста, она не спасла Мегги. Не поможет и ей самой.

Как ни странно, Джудит спасла овца. Блеяние ягненка насторожило его мать, она отделилась от стада в поисках пропавшего дитя. Стадо, тупо следующее за чем угодно, свернуло с пути, по которому шло, и направилось следом за овцой. Будто огромная белая волна накрыла склон, ее-то и заметил Малкольм, работавший в замке.

– А ну-ка, посмотри, парень, – произнес он, обращаясь к Маклеоду и сопровождая свои слова мощнейшим ударом. Он помогал Маклеоду чинить крышу, стоя на стремянке, когда заметил неладное. Маклеод тоже почуял беду.

– Малкольм, – начал Алисдер, странно напряженным голосом, – мы закончили изгородь у юго-восточного края пастбища?

– У меня всего две руки, – ворчливо отозвался старик. – Я не забыл, обязательно доделаю. – Он не выдержал тяжести связки соломы, которой покрывали крышу, и уронил ее на землю.

– Тогда, – сказал Алисдер, собираясь спуститься, – нам лучше поторопиться, а то овечки сожрут наш урожай, прежде чем мы их остановим.

Одно упоминание об угрозе их будущему продовольственному запасу подстегнуло Малкольма, который позвал на помощь других работников.

Английские солдаты, храбро напавшие на двух беззащитных женщин, решили не связываться с тремя десятками взбешенных шотландцев, вооруженных палками и молотками, и поспешили ретироваться.

Однако спасти Мегги не успели.

– Как она сегодня, Алисдер? – тихо спросила Джудит, стараясь не разбудить спящую на кровати Мегги. Она смотрела на съежившуюся под одеялом женщину и с трудом сдерживала слезы.

В комнате, которую раньше занимал Айан, а сейчас отдали Мегги, Джудит провела последние полмесяца. Софи было тяжело подниматься сюда по крутым ступеням, а Малкольм боялся помешать. Здесь Джудит пряталась от презрения клана.

Мегги замкнулась, ушла в себя, погрузилась в черную пучину, и Джудит не знала, вернется ли бедняжка из этого путешествия.

– Ни лучше, ни хуже, боюсь, – прошептал Алисдер.

Он не был уверен, что Мегги поправится. Телом – да, а вот душой? Как объяснить это Джудит? Засыпая, Мегги проваливалась в бездну, которая всегда заканчивалась ужасным кошмаром. Просыпалась она со страшным криком, словно отбивалась от кого-то. Она очень напоминала Алисдеру Джудит, которая тоже уходила в пустоту, куда ему не было доступа, где он был не в состоянии помочь ей.

Когда Мегги не спала, она лежала в постели Айана, уставившись в потолок широко раскрытыми глазами. Она ничего не говорила и, казалось, не слышала увещеваний Джудит.

Алисдер не сводил с жены взгляда, который выражал тревогу врача и мужа. Происшествие подействовало не только на Мегги.

Он сжал кулаки, вспоминая сцену, представшую тогда перед его глазами. У него остановилось дыхание, когда он увидел, что Мегги насилуют, а английский офицер крепко держит Джудит. Увидев большую толпу приближающихся шотландцев, англичане повскакивали на лошадей и помчались прочь. Алисдер уже схватил Беннета Хендерсона, но тому все же удалось скрыться благодаря резвости своего жеребца. Алисдер хотел броситься вслед за всадниками, хотя они были англичанами, а в Шотландии правили английские законы. Он был готов убить тех, кто посмел прикоснуться к его жене и изнасиловать одну из женщин клана. Но тот же закон не разрешал ему вооружать своих людей, да и лошадей у них не было, чтобы преследовать английский патруль. Его национальность не позволяла требовать справедливости. Английская справедливость не распространялась на жителей Шотландии.

Джудит находилась в ужасном состоянии, она не сводила глаз с Мегги, которая лежала на траве, как сломанная и выброшенная кукла. Джудит сжалась, когда Алисдер коснулся ее руки.

– Они ушли, Джудит, – сказал он.

Лицо его исказила тревога и боль. Прошло несколько мучительно долгих мгновений, прежде чем она пошевелилась и шагнула к мужу. Джудит предпочла бы заползти в открытую могилу, только бы не встречаться с Беннетом Хендерсоном.

Алисдер обнял ее за плечи, крепко прижал к себе и держал так, пока она не успокоилась. Потом он отвел ее к огромным валунам, которые громоздились в стороне, а Мегги накрыли и медленно понесли в Тайнан. Только когда Джудит перестала дрожать, он взял ее на руки и понес к дому. Гневное бормотание сопровождало их до самого замка, но Алисдер крепко держал жену на руках, стараясь оградить ее от любопытных глаз и злобных слов.

При чем тут национальность? Будь женщина англичанкой или шотландкой, она все равно остается женщиной, а жестокость содеянного не меняется: ведь сильный сделал своей жертвой слабого. Случившееся не имеет отношения к политике или национальной вражде. Это извечное столкновение мужчины и женщины.

С того дня Джудит почти не разговаривала, в ее синих глазах застыло отчаяние, она похудела. Один раз Алисдер уже сумел победить ее страх, поэтому очень чутко чувствовал ее состояние. Джудит, правда, не вздрагивала, как прежде, от его прикосновений, но снова погрузилась в кошмары воспоминаний.

За это Маклеод проклинал англичан.

– Она сегодня ела?

– Немного бульона и хлеба. Больше ничего. – Алисдер поправил одеяло и отошел от кровати.

Джудит стояла так неподвижно и напряженно, что со стороны казалась хрупкой стеклянной статуэткой. Возможно ли пробиться через ее броню? Примет ли она когда-нибудь его как мужчину? Он чувствовал себя ненужным и лишним, и как врач и как муж. Даже как глава клана он сейчас бессилен. Алисдер прекрасно осознавал это и еще больше мучился.

Он обнял жену, утешая без слов и предлагая защиту, а она молча стояла в его объятиях, застывшая и неподвижная. Алисдер по-отечески поцеловал Джудит в лоб и направился к двери.

– Ей нужно только время, – проронил он, хотя хотел сказать много больше, чтобы рассеять ужас в глазах Джудит.

Джудит восприняла его слова так, как она приняла бы букет ядовитых цветов из рук ребенка, с лаской и нежностью, ценя, если не сам подарок, то внимание. Алисдер не понимает, не может понять, но говорит от всего сердца и очень тревожится…

Время. Можно подумать, оно в состоянии залечить раны. Время. Какое значение оно имеет? Бег стрелок на циферблате ничего не меняет. Да, конечно, внешние раны со временем затягиваются, ссадины исчезают, кости срастаются. А как насчет душевных ран, которые не видно глазом, но которые не менее глубоки и болезненны? Они пожирают душу.

Джудит устремила взор на море.

Время. Панацея, которую предлагают отчаявшимся. Проживи сегодня, и завтра наступит облегчение. Но завтра не становится лучше, надежда снова ускользает. Ладно, потерпи до послезавтра, тогда уж точно полегчает. И так без конца, пока время не превращается в способ измерения глубины страданий. Боже, прошу тебя, облегчи мои страдания.

Время не залечивает раны.

Джудит знала это лучше других.

Время не изменяет ничего, разве что притупляет боль насилия, но оно не в силах стереть ее из памяти. Время не избавляет от сознания, что плоть предала уже тем, что приняла насильника. Будто в силах Джудит было помешать этому вторжению. Время не уменьшает ужаса насилия над духом. Оно в силах успокоить и помочь с этим ужасом жить.

Джудит сидела на краю кровати и смотрела в бледное лицо Мегги.

– Ты когда-нибудь видела зло, Мегги? – спросила она спокойным бесстрастным голосом, словно подруга не спала, а слушала ее. Впрочем, Джудит понимала, что Мегги слышит ее, знала, потому что когда-то испытала то же самое. Девушка спала, но ей был нужен не столько сам сон, сколько возможность забыться. Через какое-то время плоть отдохнет, но дух останется в белом облачке сознания, которому израненная душа не дает проснуться.