После завтрака Игнат с Глантом седлали зверей, и те несли их в степь. «Волков пасти» — про себя шутил Игнат. Он пытался подавать команды на новом языке, а волк выполнял их в меру понимания. Несмотря на всю заботу волка о неопытном своем седоке, Крылов пару раз все же кувыркнулся на траву. К счастью, обошлось ссадинами на предплечьях и порванной одеждой, по какому поводу Глант дал парню настоящую костяную иглу для штопки — мечта реконструктора! Игнату приходилось латать игровые накидки, так что сильно он не опозорился. Но Глант покачал головой неодобрительно, а потом взял иглу сам, и провел шов так быстро и ровно, что Крылов обзавидовался.
В первый же день Игнату объяснили его место в здешней системе понятий. Волки и люди стаи все вместе называли себя Тэмр. Но Игнат пока что был не-Тэмр. Правда, уже не был и полным чужаком. Он был лернанто — ученик, или «сын полка», как сам себя иронически называл в мыслях. Нер выделил ученику свой запасной балахон — в широкие плащи с капюшонами и лицевыми повязками здесь кутались от пыли. А Глант почти мгновенно пришил на внутреннюю поверхность воротника белый и желтый лоскуты. Как понял Крылов, эти цвета обозначали его принадлежность к какому-то подразделению большой стаи Тэмр, которому Нер приходился вождем. Старик показал, как отворачивать край одежды при встрече, открывая свои цвета. Игнат спросил, немилосердно коверкая слова: почему не пришить лоскуты поверх одежды? Глант молча повел рукой по балахону, стряхнув изрядное количество пыли. Игнат понял: снаружи опознавательный цвет бесполезен. Он кивнул в знак согласия, на чем все церемонии и завершились.
Нер распорядился прежде всего приучить новичка к седлу, чтобы тот не отставал от стаи на переходах — пока еще Тэмр стояли на одном месте. Поэтому Игнат носился верхом до полудня, а иногда прихватывал пару часов и после обеда. Неизбежные при такой жизни потертости Игнат каждый вечер покрывал прохладной мазью, которой у Терсита всегда хватало (должно быть, оборотни страдали тем же). А разминать усталые мышцы Крылов умел и сам. Здешняя учебная езда ничем не напоминала восьмерки в манеже, к которым Крылов привык по конно-спортивной школе. Тренировки очень скоро перерастали в веселые азартные игры. Всадники гоняли палками тряпичный мешок, оставляя просеки в ломкой перестоялой траве; волки помогали им лапами и зубами, кто как умел. Перескакивали верхом через серые булыжники и высокие свечи пустозелья, подымая клубы высохшей желтой земли. Мощные волчьи лапы гоняли по камням белые кости, изобильно раскиданные вокруг стоянки, и крошили их в щепу. Пары состязались в скорости, швырялись на всем скаку камнями в цель или тряпичным мячиком друг в друга. С радостными криками врезались в холодные степные речушки, и сушились потом, прыгая через подожженные кипы сухостоя — и так далее, и тому подобное. Всего дней за десять такой бурной учебы Игнат прочно сжился и с чувством равновесия, и с управлением, и с необычно близким расстоянием до земли. Он даже наловчился определять скорость по хрусту стеблей о голени. Единственное, что поначалу казалось непривычным — перед началом каждого сложного маневра всадники советовались с волками. Зато после совещания Игнат об управлении забывал, и думал только, как бы ловчее приложить Нера мячиком, или увернуться от дедовой клюки — все остальное звери делали сами.
После скачек звери и люди остывали на медленном аллюре, затем обязательно купались в недалеком озере, что опять же удивляло Игната, ожидавшего дикарского пренебрежения гигиеной. Но тройка волчьих пастухов даже полоскала зубы после каждой еды! (Волки делали то же самое, правда это землянина не удивляло: он пока не понимал звериной мимики.) Еще Игнат недоумевал, отчего волки таскают издалека самые настоящие дрова для костра. Везде, где он читал про кочевников, было написано, что те жгут сухой помет. Из любви к чистоте, что ли, волки каждый день бегали в неизвестные дали за сухостоем? Список вопросов все удлинялся и удлинялся. Но и опыт Игната в незнакомом языке рос сообразно: за каждым обедом Глант беседовал с учеником, терпеливо разбирая сложные обороты. После обеда и очередной чистки котла Игната отпускали на волю. Поначалу он просто отдыхал или спал на кошме: масса новых впечатлений, ранние подъемы и здоровая усталость брали свое. Но человек привыкает ко всему, и через некоторое время Игнат смог тратить вторую половину дня на осторожные прогулки по лагерю. Наблюдал за сменой часовых на холмах, за тем, как волки сами одевают и снимают шипастые боевые ошейники. Видел, как Терсит вправляет зверям вывихи и промывает неизбежные ссадины. Как Глант и Нер подолгу читают вполне земного вида книги — только страницы в этих книгах были плотные, темно-серые, и гладкие на ощупь, а ржавого цвета символы Игнат, конечно же, не узнал.
Наступал вечер, и звери готовились к ночной охоте, а люди варили все в том же многострадальном котле мясо на будущий завтрак. Чистили одежду, меняли белье — Игнат нескоро научился стирать носки в ледяном ручье так, чтобы не наступать в воду. На ночь стирка развешивалась под крышей шатра, и к утру так пахла дымом, что исчезал даже вездесущий запах волчьей шерсти. К местным ароматам Игнат тоже понемногу привыкал.
Один человек всегда оставался дежурить на ночь. По команде вождя, каждые четыре дня Игнат делил такие ночные посиделки то с самим Нером, то с Терситом, то с Глантом, которого понимал пока лучше всех. Терсит обычно варил в маленьком котелке терпкие смеси, выставляя их остывать просто под открытое небо. До рассвета будущие лекарства пропитывались осенней прохладой; потом Терсит разливал составы по всевозможным мелким сосудам. Лекарь что-то бормотал и иногда напевал про себя — Игнат пока разбирал лишь отдельные слова. На вопросы из-за постоянной занятости отвечал не сразу, и понять его бормотание оказалось нелегко. Все же Крылову удалось выспросить названия основных лекарств: мазь от потертостей; состав для обработки ран; мазь от ушибов. Больше всего Крылов выспрашивал о составе для сведения волос: не хотелось бриться кремневым скребком или ржавой железкой. К утру Терсит очевидно уставал: становился вялым, и начинал прихрамывать, чего в обычное время Игнат за ним не заметил.
Нер подолгу стоял снаружи, у входа в шатер. Вслушивался в степные шумы, становясь почти неотличимым от волка — по напряженному повороту головы, по общему впечатлению звериной силы, исходящей от всей его фигуры. И даже в палатке, куда вождь заглядывал погреться или перехватить кусок, он не выглядел ни сонным, ни усталым. Казалось, ночь ему привычнее дня, а человеческая кожа досталась по недоразумению. Сбрось ее — клыкастый зверь прянет во мрак, и огромными скачками умчится по темной степи. Если он оборотень — отчего же не перекидывается? Как можно выносить такую тягу в степь — и оставаться человеком? Поневоле приходилось считать желтоглазых людьми. За всю ночь вождь не проронил ни слова, а Игнат не знал, о чем его спрашивать. Так что единственная вахта с Нером прошла в обоюдном молчании; лишь перед рассветом тот одобрительно улыбнулся Крылову. Хвалил за сдержанность? Игнат смутился, и не спросил.
Конечно, интереснее всего оказалось с Глантом. Дед был охотник поговорить, и умел рассказывать с выражением. Он называл Игнату незнакомые созвездия, азартно тыкая пальцем в небо. Чертил в пыли прутиком схему, как найти невидимый полюс мира — здесь не было никакой звезды на манер Полярной. Зато лун оказалось целых две. Глант же объяснил пришельцу, как отсчитываются недели — по восемь дней вместо привычных семи. Первый спутник, называемый Спади — Початок — имел только две фазы, которые сменял через четыре дня. Второй спутник по имени Вигла — Резвый — менял рисунок ежедневно. Любой день недели описывался видом двух спутников: если Спади открыт, а Вигла растет — это самое начало восьмидневки. На следующий день Спади открыт, Вигла полон. Потом Вигла идет на спад, и так далее. В конце недели Спади закрыт, Вигла тоже не виден. Какая небесная механика должна этому соответствовать, Игнат даже не пытался понять. Да Глант и не объяснял. Зато много и подробно рассказывал, как находить путь по звездам. Показывал ученику простейший угломер: доску с прибитой палочкой-визиром. Даже пытался втолковать, как пользоваться местными астрономическими таблицами но Игнат настолько специальную область знаний не понял. Он и домато не был силен в математике.
