Спарку приходилось заниматься всякой всячиной. Пока дружина обитала в лесу, на Волчьем Ручье, в наскоро сложенной заимке. Два сруба-четверика под общей земляной крышей; печка-каменка и вмазанные в пол низкие лежанки-каны, нагреваемые дымом. Да холодный сарай, где складывали вещи, сушили шкуры. И еще длинная конюшня. Словом, обычный двор. На северной окраине Леса, под ГадГородом, в таких селились углежоги и беглые крестьяне, расчищавшие себе небольшие пашни «выпалки». Углежоги и хуторяне боялись Леса. Обычно они возводили вокруг двора забор: или из толстенных бревен, вкопанных стоймя, с заостренным верхним концом — или из острых жердей, уклоном наружу — чтобы волк не перескочил.

Братство Ручья, после памятных сражений в одном строю с волками, Леса уже не боялось. Конечно, заимку охраняли часовые на далеких подступах; а в самом доме постоянно не спали один или два человека с оружием — по обычаю Бессоных Земель. Раньше Бессонными именовались все пограничья, где Лес встречался с полем, болотом, горами или океаном. Постепенно это название перешло на единственный небольшой клочок восточной окраины, к югу за Ледянкой, где в Лес упирался грязный язык Великих Болот. Там торфяным пожаром тлела бесконечная, безжалостная и безумная война. Владыка Грязи пытался пройти сквозь Лес на запад. Разномастное население урочищ и перелесков сопротивлялось мечами, клыками и зубами — кто чем владел и умел драться.

Здесь, на севере, посланцы Болотного Короля не появлялись. Жители обходились без защитных стен. Все лето дружинники били дичь и птицу, скупали припасы к зиме, водили караваны. Обозы увеличивались тем больше, чем больше собиралось хлеба с полей. В первый день Золотого Ветра к ЛаакХаару отправился уже целый поезд, около ста фургонов с зерном, мясом, медом, гвоздикой, солью. На Тракт, впервые за все время, выступило купеческое братство ГадГорода — братство медоваров. По сравнению с могучим соляным братством, медовары, конечно, были и небогаты и немногочисленны. Но всех купцоводиночек они оттерли в тень одним своим появлением.

Появились в степи и волки. Нер устроил большой праздник: отмечали начало Охоты и вручали Спарку новую куртку-хауто. Прежняя так и осталась дружинным стягом. Волчий пастух думал спросить, откуда берутся шкуры. Но решил со скользким вопросом пока не высовываться, а потом какнибудь разговорить Гланта. Пока что люди и звери радовались тихой теплой погоде. Волки гоняли четвероногую копытную дичь, добросовестно удерживаясь вдалеке от Тракта.

А Тракт гудел под коваными ободьями тяжеленных фургонов, под копытами гонцов и каблуками бойцов. Медовары наняли большой отряд латников с Мечной улицы, но всадники Ручья пользовались уважением даже в их громадном караване. Не пытаясь соперничать с латниками в ближней охране, Братство перешло к торговле новостями. Кто где движется; безопасен ли во-он тот перелесок; далеко ли еще до приличного водопоя, а то бочка с водой скоро покажет дно… Такие мелкие работы медовары щедро и не торгуясь оплачивали. После медоваров всадники Ручья провели небольшой обоз, телег на шестнадцать. И еще успели выхватить денежный подряд на охрану строящегося хуторка в Степной четверти, далеко на востоке. Правда, пришлось на октаго покинуть Тракт и прочесывать дозорами совсем чужую степь: незнакомую, даже немного страшноватую, у подножия хмурой громады Грозовых Гор. Зато договорились с работавшими на хуторе строителями: те после всех доделок обещали быть на Волчий Ручей. Братство заработало уже достаточно денег, чтобы оплатить им возведение новой крепости.

Наступило сырое, влажное и унылое время Теней и Туманов. Братство не спеша возвращалось к памятному холму. Несмотря на хороший заработок, дружинники особо не веселились: мелкий дождь покрывал плащи и седла; заставлял прятать поглубже боевые луки и полированную сталь; слепил глаза. Даже лошади недовольно мотали головами. Близкий лес по правую руку хмуро шумел, тревожил перекатывающимся рокотом. Поэтому Спарк не сразу разобрал, что ему возбужденно и зло кричат дозорные. Заставил себя стряхнуть сонливость, выпрямился в седле, ткнул каблуками жеребца. Гнедой коротко рыкнул, но послушно взял галопом. Подлетев к Рикарду, проводник откинул капюшон — чтобы лучше слышать. И все равно долго не мог поверить в его сообщение. Дергая правый ус, Олаус сказал:

— На нашем месте кто-то уже строится. Нас прогнали. Кричат: Ратуша, Ратуша, ГадГород!

За спиной Спарка понемногу собрались все дружинники. Переспрашивали. Возмущено рычали сквозь зубы: «Как весной под каждым кустом по разбойнику было, так где их в тумане прятало? А на готовое влезли — так и строиться?» Волчий пастух молчал. Ратин молчал тоже: казалось, даже он не знал, что делать. Проводник опустил взгляд на грязную, истоптанную блюдцами копыт, дорогу. Вспомнив утро, некстати подумал, что зима близко: перед рассветом мутные лужицы в колеях затягивал тоненький синий лед.

Остатки утреннего льда хрустели под копытами. Конь ступал по старому въезду, который незваные гости старательно расчищали. Спарк ругался про себя: ничего подобного он не ждал.

— Старшего ко мне!

Работники угрюмо переглядывались, выпрямляясь. Под мокрыми серыми рубашками ходили крепкие плечи; пар валил от спин и из нечесанных бород. Повязки для волос набрякли от пота и под мелким дождиком. Землекопы степенно отставляли лопаты, поднимая глаза на всадника. Спешиваться волчий пастух не собирался.

— Ты-то сам кто будешь? — высокий худой мужчина опер колено на край расчищаемой канавы, толкнулся и встал на дорожку. Грязные шаровары даже не стал отряхивать: все равно опять в канаву, снова измажутся. Проводник не наклонял голову: работник вылез немного выше по склону, оказалось — глаза в глаза. Вот изумленно прыгнули брови, хлопнули ресницы… Ну да, конечно! Кареглазых ему явно не случалось тут видеть.

— Я-то сам буду Спарк с Волчьего Ручья. Холм, на котором вы строитесь — моя земля по праву первого.

Слова долетели до дружинников, сгрудившихся у подножия холма. Всадники Ручья коротко грохнули в щиты рукоятками мечей. Ветер растрепал темно-русые волосы землекопа; бросил за спину капюшон Спаркова плаща… Куртку бы одеть, хауто да Тэмр! Капюшон-пасть ветром не сдует. Чем страшнее, тем сильнее впечатление. Да кто ж знал!..

Землекопы ничего не ответили ни на гордое заявление, ни на угрожающий лязг. Спарк насторожился: мирные работники воинов не испугались. Ну ладно, их, положим, больше, и они выше по склону… А, вот оно что: проводник разглядел на верхушке большой шатер. Из шатра вышел воин в чешуйчатой вороненой броне и решительно зашагал вниз, обходя стопки досок, корыта с известью, аккуратные кипы тростника. Махнул рукой работникам: дескать, что встали? Продолжайте! Вот приблизился, вздернул острый подбородок. Из-под щетки черных волос выстрелили желтые степные глаза:

— Кто такой? Чего надо?

— Спарк с Волчьего Ручья, — коротко и сухо кивнул проводник. — Ты старший?

— Сотник ГадГорода, четверть Степна. Мое имя Транас. Люди сказали, ты назвал этот холм своей землей…

Спарк внимательно оглядел сотника. Крепкий, рослый… Для воина обычно. А вот уверенность — откуда? Не боится ни капли.

— … Так вот, парень. Будь ты хоть с Волчьего Ручья, а хоть с Собачьей Реки… Ратуша ГадГорода велела мне ставить тут городок. Если тебе не по сердцу, с посадником говори…

Снизу тем временем подъехал Ратин, не сдержавший тревожного любопытства. Поставил вороного за левым плечом проводника. Склонился вперед, настороженно вслушиваясь в короткий разговор. У подножия зло ворчали всадники Ручья; землекопы вяло отругивались.

— … А нас оставь в покое. Ясно?

Спарк посмотрел на Ратина. Страха проводник не ощущал. Только усталость. Как будто три дня лез на гору, подбадривал себя всячески… вылез на седловину, и понял, что одолел лишь первый гребень. А перевал во-он там, высоко в облаках. Да и перевал ли? Может, всего лишь второй гребень?