«Сех будет ждать, – сказал себе Браун. – Он подаст сигнал, чтобы «Альседо» подошел к берегу, где будет безопасно разгружаться. Но нужно будет все сделать очень быстро; рисковать тем, что нас накроют, нельзя. Султан должен оставаться в полном неведении. – Браун подошел к лестнице в трюм. – Внизу мне будет спокойно. У меня будет несколько часов разобраться с мыслями, подготовить план передачи оружия и прикрытия на случай, если Сех не явится в условленное место или меня схватят. Нужно придумать такой план, который прошел бы без сучка и задоринки. Я имею дело с дикарями, а меньше всего Экстельмы хотели бы, чтобы упоминалось их имя. Восстание Сеха должно казаться событием внутренней политики, и ничем больше. Маленькая новость в старой газете».

В темном проходе у двери стояла Юджиния. Она прервала ход его мыслей.

– Джеймс, – прошептала она, не сводя глаз с коридора. – Могу я поговорить с тобой?

Браун несколько опешил и не сразу сообразил, кто она и почему называет его по имени.

Они стояли по обе стороны белых ящиков и по сравнению с ними выглядели плоскими, как бумага. Казалось, ящики – это единственные живые вещи в темной комнате: они полны гордости, они выкрашены и солидных размеров, а Юджиния и Браун были похожи на вырезанные из картона фигурки, торчащие из-за ящиков и совсем не похожие на настоящие.

– Но я не понимаю, Джеймс, – снова начала Юджиния. – Почему ты считаешь, что Джордж знает?

– Предчувствие, только предчувствие, – ответил Браун.

Лучшей лжи он придумать не мог, она значила: твой муж знает, нам нужно прекращать. Прямо и неоспоримо, но он это уже пробовал, и бесполезно. Юджиния отвергает все такие слова.

– Почему? – непрестанно спрашивает она, как будто настойчивость может помочь.

«Но ведь она верит в смелость, – сказал себе Браун, – в порядочность и справедливость по отношению к бедным. Верит, что доброта вознаграждается на том свете. Вера, надежда, милосердие.

– Я говорил уже, – повторил он, – Юджиния, это предчувствие.

Другого ответа он придумать не мог. Посмотрев на ящики, он дал себе слово, что Юджиния никогда не узнает правды, никогда не узнает, что лежит в ящиках. Он стер рукой пыль с одного из них и, не доведя руку до края крышки, остановился, как будто рука могла его выдать.

– Но он ничего не сказал? – не унималась Юджиния. – Он скажет? По крайней мере мне?

Мысли в ее голове пришли в беспорядочное движение, останавливаясь то на одном, то на другом. Она взглянула на лежавшую на ящике руку Брауна, перевела взгляд на лицо. Оно было совершенно не таким, как раньше – решительное, насупленное, упрямое, как будто он что-то знает, но не хочет поделиться. Она помнила совсем другое его лицо.

– Я не представляю, на что способен твой муж. Браун уставился на ящики. Он не мог произнести имени Юджинии. Или Джорджа. «Кончай, кончай с этим, – говорил он себе. – Делай свое дело и сматывайся. Она вернется в Филадельфию, я исчезну в джунглях».

– Но… после того, как стало известно об этом ужасном происшествии с Огденом… Я уверена, он должен был бы…

Юджиния испытывала такое чувство, словно она бежит, спасая свою жизнь, и спотыкается, падает лицом вниз, не в состоянии перевести дух или закричать. «Посмотри на меня, – хотелось ей громко крикнуть. – Скажи, что любишь меня. Обними меня. Возьми меня». Но потом что-то прервало эти эмоции, и вместо них появилась твердость, или стоицизм, или пустота, вроде дыр в ее снах, «…что ты сделаешь по своему собственному выбору», – вспомнила Юджиния.

– Ты должна доверять мне, Юджиния.

У Брауна перехватило горло, и он не мог произнести больше ни единого слова. «Я не должен это делать, – подумал он. – Ведь я мог выйти из игры. Сойти с корабля, сказать Джорджу: «Я передумал. Можете забрать свои деньги и сжечь их, меня это не трогает». И, возможно, это было бы к лучшему. Я мог бы выбросить из головы этот дурацкий план. Проявить решительность. Стать человеком».

Юджиния наблюдала за пробегавшими по его лицу изменениями. В какой-то момент у нее появилась надежда, потом она поняла, что проиграла.

– А я доверяю тебе, Джеймс, – проговорила она, но еще не закончив фразы, осознала, что это неправда.

«Когда мы вернемся домой, – пыталась рассуждать Юджиния, – когда мы с Джеймсом будем самостоятельными, не будет зависеть ни от кого…» Успокоительные фразы падали тяжелыми камнями. Насколько мог охватить взгляд, перед ней не вырисовывалось ничего, кроме ряда за еще более темным и непонятным рядом вопросов.

– Я пойду, – сказала она. Голос ее прозвучал уверенно, но это стоило ей больших усилий. Звук произнесенных слов имел большее значение, чем само их значение. – Я вижу, ты занят… Наверное, теперь, когда мы так близко от Саравака, предстоит много работы с этим оборудованием, – Юджиния посмотрела на ящики и постаралась улыбнуться. – Сколько тут машин, чтобы плавить руду… Я в этом совершенно не разбираюсь, но я уверена, что… – Она почти сказала «теперь, когда не стало Бекмана».

– …ну, я уверена, что Джордж… и мой отец… – но невозможно было добавить ни слова, чтобы не напомнить, в какой западне они оказываются. «Невероятно, – могла бы сказать Юджиния. – Все это просто невероятно».

Браун услышал «Саравак» и «Джордж», и это напомнило ему, хотя в этом не было необходимости, в каком он положении.

– Да, тебе лучше уйти.

«Альседо» загрузился углем в Порт-Виктории на острове Махе, как и было запланировано с самого начала. Никаких экскурсий по острову не было. Детей под неусыпным оком Прю и Уитни выпустили побегать по причалу, но остальные взрослые оставались на борту. Сады Эдема генерала Гордона остались неосмотренными. Вся компания была тихой, как будто собиралась с силами для предстоящей схватки.

Через день пароход был готов к отплытию. Капитан Косби развернул мореходную карту, по которой проведет корабль через канал, проделанный в рифах вокруг острова. Вся восточная часть Махе закрывалась коралловыми рифами, и Косби был бы рад вывести «Альседо» целым и невредимым из этих смертоносных вод. Итак, без какого-нибудь шума подняли якоря, и «Альседо» вышел в море, быстро оставив Сейшельские острова за кормой. Они сдвинулись в одно зеленое пятнышко на горизонте, и вскоре даже два самых высоких на Сейшелах горных пика превратились в кучку серых облаков, клубящихся над морем.

Лиззи стояла на палубе. Она старалась оказаться как можно дальше от брата с сестрой, но все равно слышала их голоса, если не сами слова географической игры, в которую они играли с кузеном Уитни. Ее отпустили с урока, потому что она знала названия мест, даже если их произносить наоборот.

Она стояла и смотрела на воду. Прошло пять дней после того, как «Альседо» покинул Порт-Викторию, и теперь они плыли к месту, называвшемуся Борнео, потому что у папы там важная работа. Впервые с начала путешествия Лиззи подумала, вернутся ли они когда-нибудь домой. Она положила руки на поручни и стала рассматривать манжеты на своей свободной матросской блузе.

«Я похожа на ребенка, – подумала она, – одета совсем как Джинкс или Поль в своей дурацкой матроске. Мы должны выглядеть невероятно глупо, – как выводок только что вылупившихся гусят».

До Лиззи донесся нестройный повтор слов из классной комнаты на открытом воздухе.

Континент. Остров – это континент? А Борнео?

«Вот уж два дурошлепа, – решила она и прошла дальше по палубе. – Борнео! – задумалась она, уставившись на развязавшийся шнурок туфли. – И чего они с ума посходили по этому Борнео? Что там такого замечательного? И вообще, кому нужен этот султан с его дворцом?»

Лиззи вынула из кармана карандаш и принялась проводить им по стойкам поручней. Ей нравилось слушать это тук-тук-тук. Можно было ускорить или замедлить ритм, сделать звук громче, если хочешь. Лиззи увлеклась игрой, пока вдруг не вспомнила, что со стороны может выглядеть маленькой и несмышленой. Так может вести себя Джинкс, чтобы на нее обратили внимание.