Похоже, она солгала священнику… и самому Дункану.

А может, и он солгал. Наверное, он ощущал только похоть — как сейчас, когда смотрел вслед уходящей Кэйро.

Как она могла совершить такую досадную ошибку? Кэйро корила себя, поспешно удаляясь от пытливых глаз Дункана. Она пока не собиралась рассказывать ему о Дилане, но имя сына само сорвалось с ее губ, и в Дункане мгновенно пробудилось любопытство. Хорошо еще, что он принял Дилана за ее мужа или приятеля, а не сына. Пусть и дальше так считает.

Дункан обогнал ее, когда они приблизились к обнесенному веревками участку, который Кэйро видела по пути к пещере. Она замедлила шаг, всматриваясь в кучи земли и камней.

— Это и есть твой раскоп? — спросила она.

К этому моменту Дункан успел опередить ее шагов на двадцать. Услышав вопрос, он остановился, обернулся и усмехнулся:

— Может, надо было разбросать вокруг инструменты? Или обозначить место важной находки?

— Похоже, ты кого-то пытался одурачить. Отвлечь от того, что ты ищешь на самом деле.

Медленно расплывшись в улыбке, он направился к Кэйро. Он стер пот со лба тыльной стороной ладони, и впервые за день Кэйро заметила, как завиваются на концах его влажные иссиня-черные волосы. Его походка осталась прежней — размеренной и методичной. Этот человек излучал сексуальный магнетизм, от которого зашкалило бы сейсмограф со шкалой Рихтера.

Впервые Кэйро увидела Дункана, когда он вышел из древней гробницы, щуря глаза от яркого света. Его глаза были такими светлыми, что он казался человеком из другого мира, божеством с небес, заворожившим и обольстившим Кэйро. Она знала, что и теперь станет жертвой его чар — конечно, если допустит такое.

Она отвернулась, не желая, чтобы ее гипнотизировал этот голубоглазый дьявол, и все-таки ощутила его мужскую притягательность, когда он подошел и встал рядом, глядя на раскоп.

— Я пробыл здесь пять месяцев, и до сих пор никто не выследил меня.

— Значит, этот раскоп — маскировка?

Он кивнул:

— И этот, и второй, соседний, с костями динозавров и парой окаменелостей.

— А что ты ищешь в той пещере?

Он устремил взгляд вдаль, его губы дрогнули, ямочка на щеке стала глубже, глаза заволокла мечтательная дымка.

— Пока я еще ничего не нашел.

Кэйро рассмеялась:

— Расскажи это тем, кто тебя не знает. Они охотно поверят, что этот раскоп — настоящий. Но мы-то с тобой давно знакомы, Дункан. — Ей вспомнилось, как несколько лет подряд они целое лето были неразлучны. — Когда-то ты говорил, что я умею читать твои мысли почти так же хорошо, как ты читаешь мои. По-моему, я еще не разучилась.

— И о чем же я сейчас думаю?

— Что ты нашел нечто очень важное — такое, чего еще никто не находил. Что ты подступил к находке вплотную и что тебе не терпится вернуться к ней, потому что самое главное ты еще не успел обнаружить.

Долгое время Дункан молчал, а Кэйро гадала, скажет ли он ей правду. Наконец он повернулся к ней.

— Ничего я не нашел, — снова сказал он.

— Раньше ты подробно рассказывал мне о поисках.

— Это было давно. Зачем тебе теперь выслушивать меня?

— А если я сумею тебе помочь? — предположила Кэйро, охваченная внезапным любопытством.

Дункан засмеялся:

— Ты гид, Кэйро, а не искатель приключений и не археолог. И потом, ты уезжаешь в Белиз.

Кэйро скрипнула зубами, раздосадованная его упрямством, и бросила торопливый взгляд на часы:

— Да, и мне пора в путь. Предстоит еще много работы, и Дилан ждет…

— Дилан? — Дункан поднял бровь. — Твой друг здесь, в Сэнктуари?

— Со мной в Сэнктуари приехала моя тетя, и я обещала ей вернуться к ужину.

— А что ты пообещала Дилану?

— Позвонить. — Кэйро потерла ладонями виски, стараясь прогнать нарастающую головную боль. Напрасно она забыла об осторожности. Еще одна такая ошибка — и Дункан засыплет ее вопросами.

Она торопливо зашагала к лагерю, но Дункан быстро догнал ее.

— Можешь не спешить, Кэйро.

— Почему?

— Что бы я ни говорил раньше, сегодня ты никуда не уедешь.

— Несколько часов ты твердишь, что тебе не терпится отделаться от меня, а теперь заявляешь, что я никуда не уеду. Может, объяснишь, с какой стати?

— Солнце уже село, дороги не видно.

— Мне достаточно просто ехать прямо на север.

— Конечно, но в таком случае ты снова свалишься с холма. И цепляться будет не за что — кактусов поблизости нет.

— Тогда поезжай вперед на своей машине, а я поеду следом.

Дункан покачал головой:

— Я останусь в лагере до утра. Утром ты отправишься домой, а я займусь делом.

— Мне пора, Дункан. — Кэйро пообещала Дилану и Фиби погулять по городу и посмотреть самых настоящих ковбоев. Но до города час езды; к тому времени как она вернется, выполнять обещание будет уже слишком поздно. И все-таки она должна быть рядом с сыном. Или в пути, но только не с Дунканом. — Остаться здесь я не могу.

— Ты останешься, хочешь ты этого или нет.

Ночь наедине с Дунканом? Это немыслимо. Совершенно невозможно. А если Дилану приснится страшный сон и он позовет ее? Или во сне она пробормочет имя сына?

Метнув в Дункана быстрый взгляд, Кэйро заметила его довольную усмешку. Нет, оставаться с ним нельзя. Кэйро не доверяла самой себе: Дункан казался ей то надменным упрямцем, то неотразимым красавцем.

Боже упаси! Ей вспомнилась их брачная ночь, ванна в форме сердца, наполненная пеной, и два теплых тела. Прохлада шелковых простыней и вкус шоколадно-мятных конфет, которые таяли от тепла тел и которые было так приятно слизывать.

А еще ей вспомнился жар объятий Дункана и его шепот, обещания вечной любви.

Нет, с Дунканом она не останется. Слишком уж он опасен, слишком соблазнителен. Кэйро вовсе не желала проснуться утром и обнаружить, что он бросил ее. В очередной раз.

Дункан зашвырнул пивную банку далеко в пустыню, и Кэйро мысленно одобрила его. Она поступила бы так же, вернувшись в лагерь и обнаружив, что в нем творится жуткий беспорядок, а машина обмотана туалетной бумагой, точно мумия.

Хорошо еще, оливково-зеленая палатка стояла на месте. Кэйро подобрала с земли пустую бутылку дешевого вина, сняла с капота машины две сплющенных пивных банки и огляделась в поисках хоть какого-нибудь подобия мусорного ведра.

Лагерь ее родителей в Долине царей всегда был безукоризненно чист, порядок в нем поддерживало не меньше двух слуг. В целом он напоминал лагеря археологов из старых черно-белых кинофильмов об английских аристократах на сафари в Африке. Лагерю Дункана недоставало изысканности, его составляли одноместная палатка, импровизированный душ — бак для воды на высоком дощатом помосте и кострище, с двух сторон огороженное частоколом из сосновых веток, увешанных в эту минуту одеждой Дункана.

— У тебя в лагере царит беспорядок. — И Кэйро рассмеялась.

Дункан хмуро взглянул на нее, срывая с веток джинсы, шорты и рубашки. Его трепещущая на ветру одежда придавала лагерю своеобразный колорит, но Дункан был не в настроении оценивать эстетику этого зрелища и не желал любоваться собственным бельем, озаренным последними лучами заходящего солнца.

— Чертова ребятня! — прошипел он, швыряя в палатку складную кровать и спальный мешок.

— Ты не любишь детей? — Кэйро считала, что вправе задать такой вопрос.

— Конечно, люблю, — буркнул Дункан в ответ. — Но тем, кто побывал здесь, я охотно задал бы трепку. Кто-то уже в пятый раз за этот месяц хозяйничает в лагере.

— Сейчас лето, — отозвалась Кэйро, срывая туалетную бумагу с побитого синего пикапа Дункана. — Наверное, детям скучно.

— Хочешь знать, чем занимаются дети от скуки?

Кэйро усмехнулась и огляделась по сторонам.

— Уже вижу.

— Это еще цветочки, Кэйро. Иногда дети постарше угоняют машины и устраивают гонки. Бывает, что, напившись, они врезаются в другие машины. И знаешь, чем заканчиваются такие развлечения? Чьей-нибудь смертью.