– Должны ли мы благодарить за это нашего доброго друга Тома Худа? – спросила Танзи.

– Отчасти, наверное, да. Мне очень понравилось, как вы сделали тот камин в нашем лондонском доме и фонтан. И, как я уже сказал вам, вопреки всему, что о вас говорят, мне импонирует то, что вы отказались работать с Робертом Вертье. К тому же я намерен превратить Иствелл в один из самых красивых домов в Англии и уверен, что именно вы можете помочь мне в этом.

Мойл подошел к открытой двери и крикнул Джоду, чтобы он принес ему сумку, которая приторочена к его седлу. Он вытащил чертежи, и вскоре оба – он и Дикон – с энтузиазмом рассматривали их, забыв обо всем. Они обсуждали все детали предстоящего строительства, а Танзи с котенком на руках молча наблюдала за Джоном Мойлом, странным человеком, полуправоведом, полухудожником, который взял в свои руки заботу о ее семье.

– После свадьбы мы уедем на несколько месяцев во Францию, по делам короля, и я хочу, чтобы перед нашим отъездом вы переехали в Кент и начали работать по собственному усмотрению.

– Коль скоро вы будете во Франции, сэр, не могли бы вы прислать баржу с канским камнем?

– Это будет очень дорого стоить, но я знаю, что именно этот камень покойный король использовал для часовни королевского колледжа и при восстановлении многих замков…

– Можем ли мы взять с собой наших лошадей и старика Джода?

– Разумеется. Вам обязательно нужна будет лошадь; я хочу, чтобы вы присматривали и за лондонским домом, и вам придется поездить по окрестностям, чтобы собрать лучших местных мастеров. Они смогут начать с того, что снесут западное крыло. Если вы и ваша жена готовы отправиться со мной на будущей неделе, мои люди помогут вам переехать.

А потом наступил момент, который Танзи восприняла и вовсе как настоящее чудо.

– Здесь, среди фруктовых деревьев, – сказал господин Мойл, указывая пальцем на какой-то кружок на пергаменте, – вы можете построить дом для себя, пока я буду отсутствовать. И найдите себе помощников. Начните именно с этого и постройте большой дом, чтобы там было достаточно места для всех, потому что мне кажется, Ричард Брум, что вы останетесь с нами до конца ваших дней!

Поскольку господин Мойл начал складывать все свои бесценные чертежи, Дикон наконец осмелился взглянуть на жену и, встретив ее восторженный взгляд, понял, что все его прежние поступки были правильными, и они не пропали даром.

– Мне кажется, что, будучи таким великодушным хозяином, вы вообще не сможете освободиться от нас! – смеясь, сказал он. – Но не кажется ли вам, что, почти не зная меня, вы слишком доверяете?

– Я уверен, что, зная ваши принципы, которые вы так блестяще подтвердили, ничем не рискую, а, напротив, окажусь в выигрыше. И не забудьте, что я много слышал о вас обоих от Тома, которого именно вы прислали к моему отцу и который не может не думать о том, как бы стать моим свояком.

– И вам кажется, что он когда-нибудь им станет? – Танзи не удержалась от вопроса. – Госпожа Эми будет очень несчастна, если ей придется выйти замуж за кого-нибудь другого.

Господин Мойл улыбнулся.

– Для женщины такого маленького роста она исключительно настойчива, и отец еще ни разу ни в чем не смог одержать над ней верх.

– Я знаю Тома всю жизнь, и мне прекрасно известно, что его нельзя не любить, – сказала Танзи.

– Том ничего не знает о моем происхождении, – поспешил сказать Дикон.

– Пусть наши обязательства будут взаимными. Конечно, я ничего не скажу ни ему, ни моей сестре-болтушке. И, конечно, – если это то, чего вы боитесь, – я никогда ничего не скажу королю Генриху.

– Любой ярый сторонник Ланкастерского дома, узнавший правду, может захотеть избавиться от Дикона.

– Не исключено, что вы правы, госпожа Брум, – согласился Мойл, складывая бумаги и собираясь уходить, – поэтому залог его безопасности и вашего счастья – анонимность. Это я могу обещать вам. Хотя не могу обещать такой известности и такого признания, которых заслуживают его талант и мастерство.

Взявшись за руки, Дикон и Танзи смотрели, как Джон Мойл уходит. Все тревоги, связанные с отъездом, начнутся позже.

– «Бог поможет» – ведь я совсем случайно сказал это вчера, – вспомнил Дикон. – И воистину – Бог помог! Хотя я никак не мог предвидеть, каким именно способом!

– С тобой ведь всегда происходят самые невероятные события! – напомнила ему Танзи.

Кажется, теперь этого уже не будет, подумал Дикон. Мне предстоит, может быть, благополучная и даже счастливая жизнь, но вряд ли она будет наполнена интересными событиями. Наверное, это будет нелегко, и для этого потребуется большая выдержка. Но когда он вспомнил, от чего был вынужден отказаться лорд Лоуэлл, подумал, что его окружают замечательные люди и это прибавило ему сил.

Танзи, узнав о предстоящих переменах, увела Дикона в дом, и там сказала ему о том, что у них скоро будет ребенок. И Дикон как все тщеславные отцы подумал с надеждой о том, что в один прекрасный день его сын сможет воплотить все то, что не удалось сделать ему самому, все его нереализованные замыслы.

В Кенте стояла пора цветения яблонь, и дорожки брумовского сада были усыпаны белыми и розовыми лепестками, а воздух был напоен медовым ароматом.

Танзи сидела за прялкой у самых дверей, ведущих в дом, а ее маленький сын скакал на деревянной лошадке, направляясь к воротам.

– У тебя самая лучшая в мире резная лошадка, Робин, – сказала она мальчику.

Растрепанный трехлетний всадник радостно кивнул.

– Моя дорогая лошадка! Ее сделал Дик-Дик, – с гордостью сообщил он матери, не будучи еще в состоянии правильно произнести отцовское имя.

– Пожалуйста, скачи на своей лошадке в дом, где работает Дик-Дик, и позови его обедать, – сказала Танзи.

И когда мальчик поскакал галопом, не обращая внимания на то, что по дороге несколько раз упал, она обернулась и крикнула в открытую дверь деревенской девушке, которая накрывала стол:

– Мастер скоро придет!

В данном случае слово «мастер» относилось к Дикону, работавшему с дюжиной строителей, среди которых были и плотники, и черепичники, и стекольщики.

Со своего места Танзи прекрасно видела в другом конце большого двора лужайку и террасу, ведущую в хозяйский дом. Позади того крыла старого дома, который решено было сохранить, строился новый флигель. Она видела, как ее муж в окружении группы помощников, делает какие-то замеры, и в ту же секунду увидела сэра Джона, который присоединился к ним, что-то говоря и жестикулируя. Джон Мойл сравнительно недавно унаследовал и титул, и оба дома.

Танзи не имела ни малейшего понятия о том, что именно они обсуждают, но, как всегда, производили впечатление людей, увлеченных и прекрасно понимающих друг друга. Неожиданно один из рабочих увидел Робина, который пытался добраться до них на своем прекрасном, непокорном скакуне, и стал подбадривать мальчика веселыми дружескими приветствиями. Когда малыш упал в очередной раз, принимая все это за увлекательную игру, отец подскочил к нему и поднял на руки.

Танзи не могла представить себе, что Дикон понял из ее поручения, переданного сыном с помощью весьма скудного словарного запаса, но она громко рассмеялась, думая о том, как хороша жизнь и как она счастлива.

Ярко сияло солнце, был прекрасный, безоблачный день раннего лета, и в ее душе было так же ясно и безоблачно. Она жила в доме, построенном для нее и по ее вкусу. Муж работал с видимым удовольствием, сын рос сильным и здоровым, и вся их семья, казалось, стала неотъемлемой частью иствеллского поместья. Всего лишь несколько дней назад Том и Эми, поженившиеся с согласия ее брата, гостили в имении, и богатая наследница семьи Друри, ставшая леди Мойл, не только не косилась на Тома из-за его простого происхождения, но не скрывала того, что очарована им.

Будем надеяться, что, как и у нас, у них тоже все плохое позади, подумала Танзи. Ее муж шел к дому по дорожке, неся в руках свои бесценные чертежи, волосы его были покрыты пылью и мелкими кусочками камня, а в глазах – как всегда, когда он видел ее, – светилась радость.