Он поднял с пола истерзанную куртку, вынул из ее внутреннего кармана вечерний номер газеты и сунул его в руки Джини.

– За всем этим стоит Хоторн. Именно он несет за все ответственность. Сегодня вечером ты пила в одной компании с убийцей.

Джини недоумевающе смотрела то на Паскаля, то на газету.

– Откуда тебе это известно? – спросила она.

– Другого кандидата на эту должность просто не существует. Макмаллен мертв.

– Что?!

– Он погиб на железнодорожных путях под Оксфордом. Сбит поездом. Его тело обнаружили сегодня утром, около восьми часов. Он умер через восемь или девять часов после того, как расстался с нами, Джини. Говорил же я: тебя используют для того, чтобы разыскать его. Вот тебе и результат. Вот – почитай раздел «Происшествия». – Паскаль подавленно замолчал. – Ну и как чувствовал себя сегодня вечером Хоторн? То, что он был настроен на амурный лад, уже ясно. Был ли он в такой же степени самоуверен? Более раскован? Если да, то теперь ты знаешь почему. Он сегодня утром еще и позавтракать не успел, а уже избавился почти от всех своих забот. Не так ли?

Джини ничего не ответила. Она читала коротенькую газетную заметку. В ее памяти всплывал вечер – весь, целиком, – и в голове беспокойно билась мысль, хватит ли у нее сейчас смелости высказать Паскалю свои соображения. Она знала, что возмущению его не будет предела. Возможно даже, он начнет относиться к ней враждебно. Но лгать она не могла. То, что не давало ей покоя, искало выход.

Она поглядела на Паскаля, который стоял рядом, не сводя с нее глаз.

– Ты не прав, – сказала она просто. – Сожалею, Паскаль, но все-таки ты не прав. Вины Хоторна здесь нет. Я не верю Макмаллену. И я не верю Лиз. Хоторн не такой, каким они его изображают.

Она ожидала новой вспышки ярости. Однако реакция Паскаля была на удивление спокойной, даже опасно спокойной.

Отойдя на несколько шагов, он сел на стул и закурил.

– Прекрасно, – произнес он после долгого молчания. – Очень мило с твоей стороны, в особенности учитывая то, что произошло сегодня вечером. Наверное, я просто не понимаю сути происшедшего. Может быть, ты посвятишь меня в подробности? Я уже несколько раз просил тебя об этом. Так скажи мне, Джини, почему так резко ты изменила свое отношение к Хоторну?

– Стоит ли разбираться со всем этим именно сейчас? Уже поздно, у тебя болит рука. Все не так просто. Это долгая история…

– Не волнуйся, – ледяным тоном успокоил ее Паскаль. – Я выслушаю твою историю. Всю до конца, Джини. И мне наплевать, даже если ради этого всю ночь не придется сомкнуть глаз.

К двум часам утра Джини дважды рассказала Паскалю обо всех удивительных происшествиях минувшего вечера. Первой его реакцией было беспокойство, которую сменил гнев, и в конце концов – недоумение. На улице все еще лил дождь. Лицо Паскаля было бледным и измученным. Она знала, что его терзает сильная боль. Чем больше Джини говорила, тем сильнее крепло внутри ее ощущение, что пропасть между ними становится все глубже. Паскаль уже смотрел на нее так, словно перед ним сидела незнакомка, причем не вызывающая к себе особого расположения.

– Ты лжешь, – сказал он просто и ясно, когда Джини наконец завершила свой рассказ. – А если не лжешь, то явно что-то утаиваешь, обходишь острые углы. Ты много чего наговорила, но ни разу не дала объяснения, почему вдруг изменила свое отношение к этому человеку. Скорее наоборот.

– Значит, мне нужно было рассказать все по-другому, – покорно произнесла Джини. – Но я не могу лгать тебе, Паскаль.

– Извини. – Он приподнял руку, словно отгоняя боль, и наклонился вперед. – Все понимаю, Джини, но ты же должна видеть, что здесь одно не вяжется с другим. Откуда вдруг у тебя такая убежденность в том, что он невиновен? Ни он, ни твой отец не представили тому ни единого доказательства. Хорошо, будем считать, что они изложили тебе убедительную версию. Но это же только одна из множества, Джини, и не более того.

– Все было не так. И не тогда. – Она замялась, увидев, как напрягся Паскаль.

– Хорошо. Пусть позже. В какой же момент? Когда ты осталась наедине с Хоторном?

– Он начал убеждать меня, еще когда мы были у Мэри. И мой отец тоже. Может быть, сыграло свою роль то, что он вмешался, не позволив отцу ударить меня.

– Могу себе представить. Весьма удобная возможность, и он не преминул ею воспользоваться.

Джини пропустила эту колкость мимо ушей.

– Это трудно объяснить, Паскаль, – вздохнула она. – Дело даже не в том, что он говорил, а в том, как он говорил. Когда рассказывал о своем браке, других женщинах… Я знаю, что все это было правдой.

– Господи, Джини! – развел он в отчаянии руками. – Послушать тебя, так перед нами предстает прямо-таки невинная овечка, благороднейшая душа… И как же этот благородный человек поступает, когда вы с ним остаетесь вдвоем в твоей квартире?

– Знаю, согласна. Но до этого он долгое время только и делал, что говорил.

– Хорошо, говорил. О чем же? О женщинах. О любви. Господи, Джини, да это же избитый прием. О том, как жена его не понимает, не удовлетворяет…

– Он не о том говорил.

– А ты и рада была клюнуть на его удочку. Ты бы хоть капельку подумала, Джини. Ведь не ребенок уже. Весь этот разговор был насквозь провокационным.

– Нет, не был.

– Опомнись, Джини! – раздраженно повысил голос Паскаль. – Сколько можно говорить об одном и том же! Да он же плел тебе о своих любовных интрижках, ночных похождениях, о том, в конце концов, как засаживал то одной, то другой. Разве не так? Уж если ты не в состоянии разобраться, то я вижу его насквозь. Я-то знаю, почему мужики рассказывают бабам все эти байки. Сам тысячу раз… видел это и слышал. Это же элементарное приглашение в постель – сама прекрасно знаешь.

– Нет, все звучало не так. Это не было спланировано заранее. Он был честен со мной, и я ему поверила.

– Ну, ладно, ладно. – Паскаль поднял руки, показывая, что сдается. Поднявшись со стула, он пересек комнату несколько раз. Джини видела, как он пытается подавить в себе гнев и раздражение. Сев опять на стул, Паскаль напряженно посмотрел на нее.

– Ну хорошо. Попробуем разобраться еще раз. Мне это не доставляет ровным счетом никакого удовольствия. Тебе тоже. Но помучиться все равно придется. Ладно, первая часть твоей истории принимается. Ты провела с папашей вечер, наполненный эмоциями. Хоторн приходит к тебе на помощь. Везет тебя домой. Ставит для тебя Моцарта, Господи, спаси и помилуй. Просит у тебя разрешения зайти к тебе. Ты разрешаешь. Глупо, конечно, но что теперь делать! Он усаживается поудобнее и заводит с тобой пристойный, честный разговор – никаких грязных намеков, никаких скрытых предложений. И ты начинаешь испытывать к нему расположение. Прав я или нет?

– Не могу сказать, что начала испытывать к нему именно расположение, – задумчиво произнесла Джини. – Скорее я была восхищена им.

– Что?!

– Я была восхищена им. Как личностью. Это вовсе не означает, что он мне понравился, вызвал с моей стороны одобрение. Но то, что он был мне интересен, – бесспорно. Это очень сложный человек. Осторожен. Раним. Порой даже честен в ущерб собственным интересам.

– Да ты почти влюбилась! И в кого! Во всяком случае, выглядит это именно так… Боже мой, Джини, я ничего не понимаю! – Он разъяренно взмахнул рукой и поднялся со стула. – Нет, мне определенно нужно чего-нибудь выпить. Ты будешь?

– Нет. Я хочу лечь. У меня больше нет сил пережевывать все это снова и снова. И смысла в этом я не вижу.

– Смысл заключается в том, что ты отнеслась к этому человеку абсолютно иррационально, глупо, если угодно, чисто по-женски, – сверлил ее взглядом Паскаль. – Твое отношение к нему построено исключительно на инстинктах, интуиции.

– Ну и плевать. Все равно я права.

Наливая себе бренди, Паскаль оглянулся на нее.

– Надеюсь, ты даешь себе отчет в том, что такой подход к работе недопустим, – произнес он еще более сухо. – Это глупо, и я не намерен продолжать в том же духе.