– Отлично. Значит, у нас просто разный подход.

– К чему это упрямство, Джини? К чему? – Он сел рядом и взял ее за руки. – Милая, давай хотя бы в одном разберемся до конца. Ты могла думать все что угодно, пока он вел с тобой беседу, но ты же знаешь, что произошло потом.

– Не уверена. – Она посмотрела ему в глаза.

– Ну, ладно, – выдохнул он, пытаясь сдержаться. – Давай попробуем в последний раз. Когда он впервые прикоснулся к тебе: до телефонного звонка или после?

– После. Нет, до. Нет… Вообще-то я и раньше чувствовала, что нечто подобное вот-вот должно произойти. Он, ну… Он взял меня за руку. Он поцеловал мне руку.

– Раньше ты об этом не говорила.

– Значит, забыла. Он в самом деле поцеловал мне руку. И тогда я попросила его уйти – то ли перед этим поцелуем, то ли сразу после. Не помню уже. И как раз тогда раздался звонок. Кажется, это очень разозлило его. Во всяком случае, он выглядел злым.

– А как же, по-твоему, он должен был выглядеть? Триумфатором? Наверное, он же и подстроил все эти звонки. Послушай, Джини, да ты же сама все знаешь.

– Не знаю! И ты не знаешь.

– Спокойно. Все хорошо. Только успокойся. Значит, он взял трубку. А дальше что?

– Не могу сказать точно. Все произошло так быстро. Он начал говорить.

– Он целовал тебя?

– Да. Целовал.

Она впервые решилась на это признание. Лицо Паскаля стало мертвенно-бледным. Он развел руками. Жест получился нелепым, как никогда.

– Ты хочешь сказать, что позволила ему? Не понимаю…

– Нет. Говорю же тебе, ничего я ему не позволяла. Я велела ему остановиться. Но все произошло так быстро. И он оказался таким сильным, а мне было страшно. Сначала я сопротивлялась, но тут до меня дошло, что это, судя по всему, ему нравится. Возможно, мое сопротивление только ухудшало дело. Я дождалась удобного момента, чтобы ударить его. После моего удара он остановился.

Наступило молчание. Паскаль устало провел рукой по своему лицу.

– Джини, – начал он, – догадываешься ли ты, что сейчас со мной творится? Когда я думаю обо всем, что с тобой произошло? Мне очень больно, меня тошнит. Мне невыносимо плохо. Как же ты можешь говорить, что веришь этому человеку? Он рвет на тебе блузку, припирает тебя к столу. Он едва не изнасиловал тебя…

– Нет. Не совсем так. Очень похоже, но я не могу с уверенностью утверждать, что все было именно так.

Тягостное молчание вновь встало между ними стеной. Паскаль болезненно вздохнул.

– Какой же вывод я должен сделать? Значит, он не принуждал тебя к близости? Ты не оказывала сопротивления?

– Да нет же, Паскаль, я сопротивлялась. Зачем рубить с плеча?..

– Так он применял к тебе силу или нет?

– Применял.

– Очень хорошо. Так почему же теперь ты его выгораживаешь? Почему, Джини?

– Сама не знаю. Назовем это просто инстинктом. Знаешь, все то, что он говорил… И то, как он выглядел… Да и тот факт, что он все же остановился. И после…

Она оборвала фразу. Паскаль отстранился от нее. Его лицо стало холодным и чужим.

– Вот как? Значит, и потом что-то было? А ведь до этого ты мне ничего не говорила Значит, было еще кое-что?

– Нет, не было. Я совсем не о том. Он больше пальцем ко мне не притронулся. Я же сказала тебе, что он ушел почти в ту же минуту. Но он, знаешь… Он извинился.

– Вежливый поступок, что и говорить.

– Он сказал, что это… недоразумение. Он выглядел – нет, я не могу передать тебе, как он выглядел. Глядя на него, можно было подумать, что он только что лишился всего в своей жизни и полностью осознает свою потерю. Знаешь, Паскаль, это было ужасно.

– Вообще-то, мне глубоко плевать, как он выглядел, – холодно отрезал Паскаль. – Если в природе есть ад – а я надеюсь, что он все-таки существует, – то ему там самое место. И очень надеюсь, что этот тип угодит прямиком в пекло. Поделом ему. Так что, Джини, не говори мне, как он выглядел. Меня интересует только то, что он сказал тебе.

– Но ведь одно неотделимо от другого.

– Еще раз прошу, скажи, что он тебе наплел.

– Хорошо. Если тебе так угодно, то он оправдывался. Повторяю тебе еще раз. Он сказал, что все это произошло по недоразумению. Сказал, что неверно истолковал сигналы с моей стороны. Он имел в виду, что подумал, будто я сама хотела этого. Но ошибся. Вот и все.

Джини замерла, понурив голову. Наступившее молчание было пронизано болью. Она с содроганием ожидала новой вспышки гнева, но ничего подобного не случилось. Подняв голову, она увидела, что лицо Паскаля полностью изменилось. От ярости, тревоги и недоумения не осталось и следа. Паскаль протягивал ей руку.

– Иди ко мне, – позвал он.

Она поднялась и шагнула ему навстречу. Нежно обняв ее, он заглянул ей в лицо и расплылся в радостной улыбке.

– Каким же идиотом надо быть, чтобы так ошибиться, – пробормотал он. – Почему же ты мне сразу не сказала, Джини?

– Не знаю. Стыдно было. И еще я думала, что ты разозлишься.

– Господи, какая злость? Ты не представляешь, какой камень свалила с моей души. Разве ты не видишь, милая? Он просто врал. Какие еще сигналы? Не могла ты давать ему никаких сигналов. Я же знаю. Кто угодно, только не ты. Это исключено. Вот он и прибегнул ко всем этим мелким уловкам, дешевым оправданиям, которые у таких типов всегда наготове, чтобы выпутаться из щекотливой ситуации.

– Ты в самом деле так думаешь?

– Не думаю, дорогая, – знаю. Прости, я виноват перед тобой. Не следовало мне приставать к тебе со всеми этими бесконечными расспросами. Просто… Просто я никак не мог взять в толк, как ты можешь защищать его. А теперь понимаю. Все понимаю. Он хотел, чтобы ты почувствовала себя виноватой, и это ему вполне удалось. Ты измотана, сбита с толку, расстроена. Но ничего – наступит утро, и все для тебя станет ясным как день. Ты увидишь его в истинном обличье… Нет-нет, дорогая, не отворачивайся, не надо. Посмотри мне в глаза. Да, я ревновал тебя, был зол… А сейчас давай-ка ляжем, ладно? Ты слышишь меня? Дождь уже кончился. А завтра нам предстоит еще так много сделать. Все тревоги почти позади – я чувствую это. Еще денек-два, и мы сможем навсегда забыть обо всем этом. А потом…

– Паскаль…

– Ни слова больше! – Он прижал палец к ее губам. – Тебе нужно отдохнуть.

В постели, когда их обступила темнота, Паскаль обнял ее. Ни дождь, ни ветер не нарушали ночной тишины.

– Какая тихая ночь, – прошептал Паскаль.

– Я хочу тебя, – позвала его Джини.

– Ты уверена?

– Да.

Он мягко целовал ее и нежно гладил ее спину, шею, груди. Из всех любовных наслаждений это было самое медленное – и сладостное. Это чувство было сродни обещанию высшего блаженства. В конце концов, когда Паскаль уснул, она заплакала – и от переполнявшего ее счастья, и от наслаждения, но отчасти еще и потому, что наперекор всем утехам любви, столь медленным и сладким, наперекор взаимному доверию, вновь воцарившемуся в их отношениях, призрак Хоторна все равно напоминал о себе, и все доводы Паскаля, какими бы блестящими и разумными они ни казались, рассыпались в прах.

Проснувшись рано утром, Джини увидела Лондон преобразившимся. Паскаль все еще спал. Отдернув краешек занавески, она выглянула из окна спальни на просторную лужайку. Трава была белой от инея, зато с неба, на котором не осталось ни единого облачка, щедро лило свои лучи солнце. Джини осторожно приоткрыла окно. Свежий воздух был сух и обжигающе холоден. При вдохе казалось, что легкие мгновенно наполняются искорками льда.

Закрыв окно, Джини, стараясь не шуметь, выскользнула из комнаты. Была суббота. Сегодня утром им предстояло обосноваться в Сент-Джонс-Вуде, в снятом на время доме, с тем чтобы Паскаль задолго до полуночи успел установить свои фотокамеры. Налив себе кофе, она села за кухонный стол и принялась обдумывать этот план. Рассматривая его со всех возможных сторон, она в то же время спрашивала себя, достанет ли ей смелости объявить Паскалю, что наутро в ней ничего не изменилось: убежденность в собственной правоте не оставила ее. Сегодня она верила словам Хоторна не меньше, чем накануне ночью.