Чуть погодя Джини осторожно возобновила разговор.

– Это совсем не то, на что вы намекали чуть раньше сегодня вечером.

– Знаю. И не сомневаюсь, что вы заметили, сколь тщательно я подбирал слова. Я солгал вам лишь однажды, но ни разу больше. Я сказал, что люблю жену. Нет, я не люблю Лиз и не любил никогда. На самом деле она мне просто отвратительна.

И опять – тишина. Взгляд его глаз был пристален. Джини смотрела на Хоторна со смятением в душе. Она чувствовала, что настоящий, реальный Хоторн где-то очень близко, возможно, на расстоянии всего лишь одного вопроса. Склонив голову, она чуть-чуть подтянула рукав блузки – на каких-нибудь пару сантиметров, чтобы увидеть краем глаза циферблат часов. Было полдесятого. Паскаль опаздывал на полтора часа. Беспокойство снова шевельнулось в ее душе, сменяясь страхом, но она заглушила его в себе. Подняв глаза на Хоторна, Джини увидела, что лицо его по-прежнему искажено от волнения и боли.

– Вы хотите, чтобы я ушел? – отрывисто спросил он. – Наверное, мне в самом деле пора.

– Вы говорили, что хотели мне что-то рассказать, – напомнила Джини с замиранием сердца. – О вашем браке? О Лиз?

– Косвенно – да. – Он быстро поднял руку, словно слабо защищаясь. – Только таким образом я могу разговаривать о Лиз. С моей стороны это не очень честно… – В его взгляде читалась нерешительность. – Я не мог открыто говорить в присутствии вашего отца и Мэри, но вы, должно быть, слышали немало сплетен обо мне, о других женщинах, о супружеской неверности с моей стороны… Так?

– Так.

Казалось, прямой ответ обрадовал его. На губах Хоторна появилась кривая усмешка.

– Вот об этом я и хотел поговорить с вами сейчас. О других женщинах в моей жизни. Думаю, что могу поведать вам правду.

– С чего бы это?

– С чего бы? Ну-у, отчасти оттого, что вы, как ни отрицайте, все же охотитесь за мной. Вот я и подумал: ну и пусть, отчего бы не сдаться? К тому же, – запнулся он, нахмурившись, – вы мне нравитесь.

– В самом деле?

– В самом деле. – Он отошел от нее на несколько шагов. – Вы понравились мне с первого взгляда, с первой встречи. Вам тогда было тринадцать лет, и были вы со своей юной подружкой, которой отчаянно хотелось пофлиртовать, но как-то все не получалось. Помните? Вы мне понравились и тогда, когда я вновь встретил вас у Мэри. Не думаю, что стоит доискиваться причин, почему вы мне нравитесь. Иногда человек просто нравится, иногда – нет. Может быть, в другой обстановке я невзлюбил бы вас и не стал бы вам доверять. А может, я вовсе не люблю вас и не доверяю вам, но вы просто оказались рядом со мной в нужный момент… Кто знает?

Хоторн подошел к столику у стены, на котором стояла бутылка шотландского виски и несколько стаканов. Взяв бутылку, он принялся отвинчивать пробку.

– Вы позволите? Может, составите компанию? – Он улыбнулся, но улыбка быстро сошла с его лица. Хоторн замер на месте. Джини поняла, что он к чему-то прислушивается. Она с удивлением огляделась по сторонам в комнате, где царила тишина, и тоже услышала. За окнами, на улице, раздавались чьи-то мерные шаги.

Хоторн по-прежнему сжимал в руке горлышко бутылки. Выражение его лица было теперь настороженным.

– В квартире безопасно?

– Безопасно?

– Она прослушивается?

– Не знаю, – огорошенно промямлила Джини. – Может быть.

Хоторн издал долгий, медленный вздох.

– Знаете, а мне наплевать, – произнес он с какой-то странной бесшабашностью. – Хоть так, хоть эдак – гори все синим пламенем. Прямо сейчас и прямо здесь.

Подавая ей стакан, он дотронулся до ее руки. Хоторн опять не подал виду, что почувствовал это прикосновение. Снова сев на стул напротив нее, он принялся задумчиво созерцать девушку. Внутри Джини вновь забился мелкий, нервный пульс.

– Вы помните мою речь в «Савое»? – спросил Хоторн. – О гласности. О частной жизни общественного деятеля.

– Да, помню. Вы тогда еще сказали, что когда известному человеку нечего скрывать, то нечего и бояться.

– Именно. Исходя из этого принципа, если бы заявления о моей семейной жизни, сделанные чуть раньше сегодня вечером, соответствовали действительности, то у меня не было бы причин опасаться Макмаллена, не так ли? В худшем случае он мог распускать слухи, сплетни. А я бы уж как-нибудь с этим справился. Ни он, ни вы, ни кто-либо еще не смог бы раздобыть доказательства моей вины. – Его глаза обдали Джини холодом. – К сожалению, не все так просто. И вы, полагаю, это поняли. Да, в моей жизни были другие женщины, были супружеские измены. Стоило вам поднатужиться и покопаться как следует, и вы наверняка в конце концов откопали бы кое-что пикантное. Что ж, я вам помогу в этом. Я все расскажу сам.

Откинувшись на спинку стула, он смерил ее долгим, оценивающим взглядом.

– Вы молоды и многого можете не понять. И все же… Вот как все началось…

Было уже полседьмого, когда Паскаль отъехал от дома Мэри. Оглянувшись единственный раз, он увидел Джини и Мэри у входной двери. Больше Паскаль не оглядывался, зная, что, стоит ему дать слабину, и он не выдержит – развернется на полном ходу и понесется обратно. Джини только что весьма раздраженным тоном дала понять, что не желает его присутствия, поэтому он мчался прочь во весь опор, чтобы не подвергать себя искушению.

Мотоцикл летел по темным мокрым улицам и площадям Кенсингтона. Ему было все равно, куда ехать. Потом, поняв, что на такой скорости недолго свернуть себе шею, он заехал в неприметную улочку и нажал на тормоз.

Предстояло убить полтора часа. Паскаль медленно побрел на Кенсингтон-Черч-стрит, не обращая внимания ни на прохожих, ни на ярко освещенные витрины магазинов. Ноги сами привели его в укромный переулок, где гостеприимно светилась вывеска бара. Судя по рекламе, там подавали не только спиртное, но и кофе. Бар оказался наполовину пустым. Паскаль устроился в закутке, в глубине зала, и заказал себе тройной эспрессо. На соседнем стуле кто-то забыл вечерний выпуск «Стандард». Взяв газету, он по профессиональной привычке быстро пробежал глазами основные разделы. Строчки сливались в однообразное месиво. Паскаль свернул газету и отложил в сторону.

В голову назойливо лезли мысли о Джини и словесной перепалке между ними, предшествовавшей поездке к Мэри. Он вновь и вновь проигрывал в уме фрагменты этой сцены: полупризнания, недомолвки, тягостные паузы, затаенная неприязнь. Был момент, когда оба испытали приступ безмолвного панического страха, чувствуя, как теряют нечто очень ценное для них двоих. Эта потеря взаимного доверия наступила как-то внезапно. Еще минуту назад Паскаль непреклонно верил: надо поговорить с ней, задать еще один вопрос – и намечающуюся трещину удастся замазать. Но эта минута прошла, и он увидел, что заблуждался. Следующий вопрос и последовавший ответ безнадежно все испортили. Трещина превратилась в пропасть. Тут уж Паскаль испугался не на шутку.

Открывшиеся перед ним зловещие дебри были хорошо ему знакомы. Он провел там, как в западне, значительную часть своей супружеской жизни. Ему было известно, что и Джини было знакомо это состояние. Об этом свидетельствовала цепь ее скоротечных любовных увлечений, хотя она и рассказывала о своем прошлом очень скупо. Теперь он понимал, что после Венеции проявлял недопустимое благодушие. И Джини, наверное, тоже. Они беспечно поселились в райских кущах, где царили взаимная привязанность и доверие, не омрачаемые ссорами и спорами. Теперь же обоим было больно видеть, насколько быстро эта взаимная привязанность рассыпается в прах. Они вдруг вновь оказались в постылом, мелком мирке – два любовника, воюющих друг с другом, чье несогласие с пугающей скоростью превращалось во враждебность, презрение и пошлую подозрительность.

«Я не дам этому случиться, – убеждал себя Паскаль. – С кем угодно, но только не с нами». Погруженный в эти раздумья, он просидел в кафе битый час, не замечая никого и ничего вокруг. Сейчас его занимало только одно: что сказать и сделать, когда он вновь увидит Джини? Как спастись? Ведь должен же быть какой-то выход для них обоих. Подумаешь, ссоры… Все любящие ссорятся, спорят и воюют друг с другом, убеждал он сам себя. В ссорах даже есть какая-то польза, своеобразное утверждение равенства двух людей, и нечего этих ссор бояться, лишь бы не страдало главное – верность друг другу. Эта мысль согрела его. Он заказал себе еще кофе, закурил сигарету и взглянул на настенные часы. Их стрелки потихоньку подбирались к восьми. Вот-вот будет без пятнадцати восемь. Тогда он и направится к дому Мэри. Им овладело почти непреодолимое желание встать и поехать прямо сейчас, не откладывая. Ему страстно хотелось увидеть Джини, поговорить с ней, сделать так, чтобы в их отношениях все снова стало ясно и хорошо.