Джин снова нырнул, включил двигатели реактивного пояса и, взявшись за рули, пошел в глубину.

Ориентироваться в кромешной тьме он мог только чутьем. Когда глубина достигла, по его расчетам, десяти-пятнадцати метров, он перешел в горизонтальное положение и поплыл по направлению к хайфонскому порту.

Реактивный пояс работал безотказно. Дыхательная смесь исправно поступала из акваланга. Временами Джин сжимал укрепленную на груди тубу, выпуская очередную порцию противоакульей жидкости. Помогая ластами двигателям, Джин плыл и плыл, и как ни странно, голова его в это время была занята мыслями, отнюдь не связанными с предстоящей операцией.

Три дня назад, за час до отъезда на аэродром, Джин со своей сайгонской подругой Трап Ле Чин сидел в многолюдном баре отеля «Де Виль». Транни в легких, обтягивающих брючках, в голубой рубашке с закатанными рукавами была просто пугающе хороша.

Глядя на ее уверенные жесты, на раздого рода игриво-вызывающие салютики, которыми она приветствовала многочисленных знакомых американцев и вьетнамцев, на всю ее повадку «хозяйки Сайгона», Джин почти не верил, что еще совсем недавно она лежала в его объятиях.

В руках у них были стаканы с «дайкири», кристаллики тертого льда поблескивали в тонком луче солнечного света, и Транни, отнимая от своих пухлых вишневых губ стакан, тихо спрашивала:

— Куда же ты летишь, милый?

— На север, к медведям, — усмехнулся Джин.

— Ну хорошо, — шептала Тран Ле Чин, — нельзя говорить, не надо. Скажи мне только одно: это опасно?

— Не более опасно, чем пить «дайкири».

— Какие там женщины, Джин?

— О, женщины там огромные, как айсберги, и на четыре пятых скрыты под водой.

— Да ну тебя!

Вошел белл-бой и, сложив ладони рупором, прокричал:

— Телеграмма для мистера Грина! Мистер Грин, на ваше имя получена телеграмма!

Джин махнул ему рукой.

Прочитав телеграмму, он не удержался от удивленного возгласа. Она была из Пномпеня от Ширли.

«Мой лейтенант, уикенд в Камбодже превосходит все ожидания. Принцы и принцессы ждут тебя с нетерпением. Немедленно прилетай. Беру на себя все неприятности. Салют. Твоя Ш.».

Взмах узкой смуглой руки, перехват телеграммы, прочтенье оной, надутость, каприз, ревность — все это приятно покалывало мужскую гордость через три дня в чреве Б—26, да и сейчас, когда он скользил на глубине двадцати футов в кромешной тьме к вражескому берегу.

Джин усмехнулся, вообразив себе поверхность бескрайнего моря, все море и себя в нем — животное средних размеров, плывущее в обществе скатов и акул и вспоминающее любимых женщин, вкус «дайкири», запах сигар… Он посмотрел на светящийся циферблат. Прошло полчаса, и пройдено пять миль. Пора вынырнуть и определиться.

Высунув голову из воды, он увидел прежде всего яркое пламя на берегу, освещенные этим пламенем контуры домов и заводских труб, прочерки трассирующих зенитных снарядов. Прямо над ним пронеслось звено МИГов. Он понял, что Стэнли произвел отвлекающую бомбежку, и отвернул к югу.

Джин был уже на внешнем рейде хайфонского порта. В двух кабельтовых справа, словно празднично иллюминированный остров, стоял танкер. Слева видны были контуры древнего грузовоза с высокой прямой трубой.

Все-таки Стэнли сбросил свои зажигалки слишком близко к порту. На воде дрожали огненные блики, отчетливо были видны краны, мачты и надстройки ошвартованных судов. В довершение неприятностей прямо по курсу стоял сторожевик, бешено палящий в небо из скорострельных зениток.

Джин снова ушел в глубину и стал забирать к югу, в более темный квадрат акватории порта. Через некоторое время голова его ударилась о какую-то невидимую преграду. Удар, по счастью, был несильным, потому что он шел на самой малой скорости. Он включил фонарь, вмонтированный в рукав костюма, и в мутном свете увидел прямо перед собой переплетения стальной проволочной сети.

Он сбросил пояс и поплыл в обратную сторону от ворот порта. Первый вариант операции провалился.

Утром Ганс Ульрих Рудель повез знатного гостя на «ландроувере» по окрестностям своей лесной крепости.

Отто Скорцени не приходилось бывать раньше в аргентинской провинции Рио-Негро. В «сельскохозяйственную колонию» к Руделю он прикатил на «джипе» накануне, уже после захода солнца, и потому не успел как следует рассмотреть живописные и дикие окрестности.

Это был нелюдимый край гористых джунглей с водопадами, таинственными пещерами и зачарованными тихими озерами в ста милях севернее деревни Сан-Карлос-де-Барилоче, которую Скорцени накануне увидел проездом уже в закатных лучах солнца.

Водитель, пожилой нацист с бычьим загривком, искусно вел «ландроувер» по укатанной грунтовой дороге.

Скорцени хотел было спустить стекло в боковом окне, чтобы получше рассмотреть высокие снеговые горы на горизонте за джунглями, но Рудель сдвинул на затылок тропический шлем и сказал:

— Не стоит, Отто. Ты только впустишь зной в машину. Она ведь снабжена воздушным кондиционером.

— Я слышал, что вы купили эту землю у аргентинского диктатора Перона? — спросил Скорцени, закуривая предложенную ему Руделем сигарету «Генри. Упман».

— Да, в сорок пятом, — ответил бывший ас, любимец фюрера, ставший по секретному завещанию Гитлера его преемником. — Десять тысяч квадратных миль. Перон, ты знаешь, был большим поклонником фюрера. Вот уже семнадцать лет, как мы осваиваем этот край. Старина Гиммлер рассчитывал на мировую с англо-американцами, мечтал занять место фюрера и канцлера. Да, «верный Генрих» предал нашего Ади. А я, как тебе известно, оставался преданным фюреру до конца. Тайная покупка этой земли и соглашение с Пероном были только частью нашего плана спасения фюрера.

Скорцени молчал, попыхивая сигарой. В отношении Гиммлера старина Рудель, конечно, прав. Однако ему не следовало бы забывать, что его гость был в те времена человеком рейхсфюрера СС, его диверсантом номер один. Этот Рудель никогда не отличался тактом и никогда не прощал соперникам в борьбе за власть, даже мертвым.

— В первую очередь, — продолжал первый ас «третьего рейха», — нам необходимо было в самой глубокой тайне собрать деньги для финансирования всей этой операции.

Скорцени позволил себе усмехнуться тем краем рта, который не был виден Руделю Чего-чего, а денег у них хватало. Партия — НСДАП — располагала капиталами, награбленными СС и вермахтом во всех странах Европы и в Африке, от Нордкапа до Эль-Аламсина, от острова Джерси в Ла-Манше до волжских утесов и Астрахани. Этих капиталов и сейчас хватает скуповатому Руделю, чтобы финансировать неонацистов во всех частях света, скупать пакеты акций в сотнях промышленных картелей и компаний всех стран. Кто-кто, а он, Скорцени, прекрасно знает, что Рудель отнюдь не обеднел за эти годы, а неслыханно разбогател, да и вся нацистская колония преуспевает.

За час до обеда Ульрих и Скорцени вернулись в крепость через контрольно-пропускной пункт, охраняемый вооруженными молодцами, похожими на штурмовиков.

— Вас здесь никто не беспокоит? — поинтересовался Скорцени.

— Лишь изредка не в меру любопытные туземцы из деревень Сан-Карлос-де-Барилоче и Пасо-Флорес да еще более любознательные газетчики и разведчики разных держав, — ответил Рудель. — С последними мы не церемонимся. Бывают у нас и знатные гости, сочувствующие нашему движению. На днях на вертолете прилетал с рекомендательным письмом от самого Мосли, лидера британских фашистов, некий сэр Бэзил Сноумен.

Этот Сноумен, вспомнил Скорцени, приезжал и к нему в Ирландию. Но об этом надо молчать, раз он не сообщил тогда о своих контактах с Мосли Руделю. Скорцени ненавидел Руделя. Ведь этот выскочка по чистой случайности сделался фюрером. По тому секретному завещанию Гитлера его наследником был объявлен Геббельс, но Геббельс последовал за обожаемым фюрером. Преемником же Геббельса Гитлер приказал назвать того офицера, который удостоится к концу войны наибольших и наивысших наград рейха. И надо же было случиться, что таким офицером оказался не рейхсдиверсант номер один, а рейхсас номер один — Ганс Ульрих Рудель, полковник Люфтваффе.