— Ну да! — воскликнул Джин. — Его так и дразнили. Он пел и крутил задом, а ребята свистели и кричали ему: «Элвис-Пелвис!»

Рубинчик хохотнул и лег на песок.

— Поехали, Марик! — сказал Джин. — Я одеваюсь.

Совершенно автоматическим движением он взялся не за свои китайские штаны, а за рубинчиковские джинсы с кожаной фирменной наклейкой «Wrangler».

— Ты чего мою фирму схватил? — тихо спросил Рубинчик.

Джин засмеялся, отбросил джинсы и стал влезать в китайские штаны.

— Ты знаешь, Жека, — сказал Рубинчик, — я часто вспоминал этого вашего Августа Калиньша. Вот заводила этот рыжий…

— Да, да, — сказал, смеясь, Джин, — рыжая бестия.

— Мы с ним часто назначали свидания чувихам на историческом рижском месте. Помнишь, часы на «плешке» возле Центрального рынка?

— Еще бы не помнить, — сказал Джин и хлопнул Рубинчика по животу. — Пошли, старик!

Рубинчик встал и пошел к морю. Возле самой воды он сел и обхватил колени руками. Джин надел майку, сандалии, повернулся — огромная мускулистая спина Рубинчика, похожая на спину гимнаста со знаменитой картины Пикассо, была неподвижна. Джин подошел к нему и положил руку на плечо.

— Поехали, старичок.

— Август Калиньш не рыжий, он черный, — задумчиво проговорил Рубинчик, глядя в море. — А часы и «плешка» рижская вовсе не у Центрального рынка. Она наискосок от кафе «Луна»… А пелвис — это, по-нашему, просто таз. И метода Табуки никто из наших студяр не знает, у нас известен метод Вишневского. А «свейке» — это по-латышски «привет». Мне кажется, ты неправильный парень, Женя, — он быстро взглянул на Джина и снова перевел взгляд на море. — Ты какой-то очень неправильный парень…

Джин захохотал, стукнул несколько раз Рубинчика по спине.

— Ты все-таки безумец, Марк! Я же над тобой подшучивал. Неужели не понял?

— Подшучивал, значит… — проговорил Рубинчик, не двигаясь с места.

Джин отошел от него и вынул из кармана куртки авторучку «пайлот».

Инструкция разведки самым категорическим образом рекомендует (точнее — приказывает): человек, который тебя подозревает, должен быть уничтожен при первом удобном случае. Более удобного случая придумать было нельзя.

Джин направил ручку тыльной стороной в сторону Рубинчика, повернул золотое кольцо сначала вправо, потом влево. Оставалось нажать обнажившуюся еле заметную кнопочку, и…

Джин поставил ручку на предохранитель и бросил ее на песок. Прыгнул к своей сумке, достал карандаш с парализующими капсулами и, не раздумывая больше ни секунды, выстрелил в широкую спину.

Марк хлопнул ладонью по спине. Ему показалось, что его ужалил москит. Секунду он сидел неподвижно, потом спрыгнул с камня и повернулся. Перед ним в напряженной позе стоял высокий светлоглазый парень, чужой парень. Страшная, окончательная догадка молнией пронзила Марка.

— Сука! — крикнул он, бросился вперед, и тут подкосились его ноги.

Джин оттащил бесчувственное тяжелое тело в маленький грот, последний раз взглянул на лицо неугомонного доктора, приподнял ему веки — зрачки безвольно закатились под свод черепа, обыскал одежду Рубинчика, вынул морской паспорт, быстро оделся и пошел прочь.

Он нарушил инструкцию. Он не убил этого первого советского парня, которого встретил на своем смертоносном пути. Этот парень ему просто понравился. Он не мог убить парня, который так ему понравился. Он парализовал его ровно на десять часов. За это время он успеет поставить радиомину на нефтяном причале вражеского порта.

В воротах порта Джин показал морской паспорт Рубинчика и его беспрепятственно пропустили. У нефтяного причала было второе КПП, но и здесь один лишь вид советского морского паспорта открыл ему дорогу.

Неторопливым шагом, как бы гуляя, Джин пошел вдоль причала. Громада танкера, покрытого шаровой краской, возвышалась над ним. С борта доносились веселые голоса, стук мяча. Там на огромном люке одного танка несколько парней играли в волейбол. Палубы спардека были пустынны, но, когда Джин приблизился, открылась одна из дверей, появился какой-то человек и стал развешивать на веревке мокрые тельняшки и трусы. Джин уже поравнялся с трапом, когда этот человек окликнул его:

— Эй, Евгений! Привет!

Джин поднял голову и увидел улыбающееся лицо Сергея Рубцова.

— Привет, Сергей! — крикнул он.

— А где ты Марика потерял? — крикнул Сергей.

— Он застрял в кафе, болтает с Фуонг.

Сергей захохотал.

— Все понятно! Романтическая любовь! Рыбы-то много наловили?

— Ты знаешь, он совершенно сумасшедший, этот ваш доктор! — крикнул Джин. — Заставил меня снимать его на фоне акул.

Сергей захохотал еще пуще.

— А в Гамбурге, в зоопарке, он позировал в вольере с белыми медведями. Шиз! Ну, поднимайся, Жека! Климашкин! — крикнул он вахтенному матросу. — Пропусти этого товарища!

— Я здесь Марка подожду, Сережа! — крикнул Джин. — Погуляю пока, посмотрю на порт. Он минут через десять явится.

— О'кей! — крикнул Сергей. — Сразу заваливайте ко мне, — он лукаво подмигнул. — Кое-чем располагаем.

Джин пошел дальше вдоль причала, миновал танкер, постоял с минуту, глядя на перспективу порта, и пошел вдоль забора, огораживающего газгольдеры. Часовой-вьетнамец на вышке не обращал на него никакого внимания.

Джин завернул за угол забора и остановился как бы по малой нужде. Здесь было очень удобное место, нечто вроде небольшой свалки: помятые железные бочки, какие-то пустые ящики.

Джин расстегнул «молнию» на сумке и достал с потайного дна небольшую плоскую коробку с надписью: «Кильки балтийские пряного посола». Это и была новейшая радиомина огромной взрывной силы. Осталось положить ее в отверстие одной из бочек и спокойно уйти. Затем из джунглей, где прячется его отряд, будет подан радиосигнал, произойдет взрыв, газгольдеры взлетят на воздух, пламя охватит все небо и перебросится на «Тамбов», начнется пожар в танках, и… и… погибнут третий штурман Сергей Рубцов, радист Игорь Драгунец, старший механик Андрей Фомич — «дед»… погибнут все эти русские, первые настоящие русские из России, с которыми его столкнула жизнь.

Ну, а он вернется в Сайгон, напьется до полусмерти, ляжет в постель с Тран Ле Чин, а наутро ему огласят приказ о награждении «Серебряной звездой» или о производстве в следующий чин. И большая денежная премия…

Если он не выполнит приказ и русские парни останутся живы, тогда… Тогда «драминг аут» в Брагге, барабанщик впереди, барабанщик сзади, спины презирающих его товарищей по оружию, долгие беседы с настырными ребятами из Си-Ай-Си и, конечно, еще кое с кем поинтересней, военная тюрьма в Ливенуорте, может быть, до конца его дней.

Сейсмическая служба на Окинаве и в Южном Вьетнаме дежурит круглые сутки, чтобы засечь взрыв. Неизвестный ему резидент ЦРУ бродит по Хайфону и тоже ждет взрыва…

Все эти мысли и картины пронеслись в голове Джина за несколько секунд. Он сунул бомбу обратно в сумку и пошел прочь от забора нефтехранилища.

Около получаса он блуждал по территории порта, по причалам и меж пакгаузов, мимо ящиков генерального груза и угольных гор, проходил под ногами портальных кранов, увертывался от юрких автопогрузчиков, пролезал под вагонами и, наконец, оказался на берегу какого-то грязного канала — вернее, бухточки — со стоячей и такой густой водой, по которой казалось, можно ходить. Здесь было нечто вроде кладбища кораблей. Тоскливую картину представляли стоящие борт о борт, изъеденные ржавчиной буксиры, пароходники и катера, построенные, должно быть, еще в прошлом веке, на французских верфях. Бухточку замыкала серая, наполовину бетонная, наполовину каменная дамба. Было безлюдно.

По дамбе проходила узкоколейка. Стоял запломбированный товарный вагон.

Здесь Джин и оставил свою коробку с кильками пряного посола.

И вновь закат гигантским веером вознесся над дельтой Бакбо. Возникла фантастическая страна, в которой, словно раскаленные пластины, сверкали прямоугольники залитых водой рисовых полей, где двигались странно и величаво тени священных белых аистов и покачивались черные полумесяцы буйволовых рогов.