Они смотрели друг на друга и оба молчали. Собрав все силы, Джин тихо спросил:
— Она ничего не знает обо мне?
— Нет, — сказал Сергей Николаевич.
Джин облегченно вздохнул.
— Вы… вы видели ее в эти дни?
— Об этом вам следует забыть навсегда.
Сергей Николаевич встал, отдернул шторы. Поток солнечного света ворвался в комнату, закружились пылинки. Джин зажмурил глаза.
Шестой раунд.
«Соединенные Штаты против Джина Грина»
Non progredi est regredi[109]
Глава тридцатая.
«Братья по закону»
День обещал быть необычайно жарким для начала сентября: с утра — 55 градусов по Фаренгейту. Монмартрский собор Сакр-Кер прятался за лиловатой дымкой, над недвижными розовыми каштанами вдоль Сены дрожало желеобразное марево, раскаленный асфальт прожигал подошвы. По всем бульварам и улицам несся, нескончаемый поток «рено», «ситроенов» и «симок»; парижане не хотели проводить дни бабьего лета в столичной жаре и бензиновой духоте.
Выбравшись из этого потока, юркий обшарпанный таксомотор остановился у подъезда посольства Федеративной Республики Германии на тихой Рю-де-Лилль.
Джин вышел из машины и, путаясь в старых и новых франках, расплатился.
Мосье Такси, прикарманивая щедрые чаевые, смягчившимся взором посмотрел вслед элегантному молодому джентльмену в белом костюме яхтсмена и шляпе канотье а-ля Морис Шевалье. Этот американец, сразу видать, немало пожил в цивилизованных краях Старого Света: он прекрасно говорит по-французски и не ограничивает чаевые десятью процентами от суммы, показанной счетчиком. Щедрые чаевые!.. Если бы шофер знал, что этот «богатый» американец утром разменял свой последний стодолларовый банкнот!
Джин окинул взглядом импозантное белое здание посольства, приметив и бронзовый щит с черным орлом ФРГ, и флагшток над подъездом.
Сколько флагов сменилось на этом флагштоке! Много десятилетий назад на нем развевался флаг Гогенцоллернов с прусским Железным крестом, и по этим каменным ступеням поднимался к шпиону Шварцкоппену граф Эстергази, тот самый шпион Эстергази, что оклеветал Дрейфуса. Потом здесь висел забытый всеми флаг Веймарской республики. Его сменило красное полотнище с черной свастикой в белом круге, и уже через несколько лет этот зловещий флаг реял и на Эйфелевой башне, и всюду во Франции, и почти над всей Европой. В сорок четвертом нацистский флаг был сорван и сожжен восставшим Парижем. Прошло много лет, и вот вновь точит когти черный прусский орел…
Джину повезло. Он застал в посольстве помощника консула, с которым когда-то в каком-то ресторане его познакомил Лот.
Веселый толстый баварец с пивным носом и брылами в красных прожилках встретил Джина как старого друга. Вопреки этикету, несмотря на слишком ранний час, он даже предложил Джину выпить какой-нибудь коктейль, пиво «Кроненбург» или аперитив «Кампари», а когда тот отказался, угостил его бразильской сигарой.
— Очень рад! Очень рад! — щебетал он неожиданно тонким голосом евнуха, поглаживая брюшко размером с двенадцативедерный самовар. — Друг Лотара — мой друг! Ведь я служил одно время с Лотаром. Он всегда подавал большие надежды. Еще в Мариенбурге, когда мы были юнкерами. Чем могу служить? Кстати, должен выразить вам мое восхищение: я читал в газетах о вашей высылке из России, читал протест Министерства иностранных дел СССР… Я, разумеется, не стану задавать вам никаких вопросов. Однако я узнал, что Лотар тоже этим летом ездил в Москву, и сразу понял, что ваши люди не сидят без дела. И у нас признают, что разведывательная работа за «железным занавесом» вдесятеро труднее, чем в тылу врага в годы второй мировой войны. А сейчас вы откуда к нам пожаловали?
Джин был осторожен: всем известно, что в западногерманских посольствах, как и в американских, разведчиков куда больше, чем дипломатов.
— О наших делах в России, — сказал Джин по-немецки, оглядывая обставленный ультрасовременной мебелью кабинет, — мне и в самом деле не хотелось бы сейчас вспоминать. Черчилль был прав: Россия — это загадка, окутанная тайной, покрытая неизвестностью. После того как меня выдворили, я полетел прямо в Нью-Йорк, в страну франкфуртских сосисок и гамбургских котлет. Должен признаться, что был дьявольски рад увидеть наконец в Айдлуайлде, в аэропорте Кеннеди, темно-красный автомат для продажи кока-колы бутылками!..
— О, как я понимаю вас! — закивал пивным носом баварец. — Помню первый день возвращения из плена… Продолжайте, продолжайте, прошу вас!
— Дома меня ждали горькие вести: умерла моя мать. Не перенесла смерти отца… К тому же прочла о скандале со мной в России…
— О, какое несчастье! Как я вам сочувствую! И я, вернувшись из плена, не застал в живых своих стариков. Продолжайте, продолжайте!
Джин не стал, разумеется, рассказывать этому другу Лота о своем визите в «Манки-бар», где он снова встретился с глазу на глаз с Красавчиком Пирелли Применив два-три фортбрагговских приема, Джин упросил Красавчика рассказать ему последние новости. Оказалось, что еще два года тому назад Красная Маска полностью подчинила себе банду Пирелли. Выяснив адрес Чарли Чинка, Джин посетил и этого джентльмена. Чарли Чинк после соответствующих уговоров рассказал все без утайки, а главное, историю убийства старика Гринева, и открыл ему имя организатора убийства — Лота.
— Собственно, мне нечего рассказывать. Встретился с сестрой, Натали окончила театральное училище и репетирует роль Офелии в молодежном театре в Линкольн-центре.
— О, какая талантливая сестра!
— Да, из нее выйдет толк.
— Я слышал, ваша сестра вышла замуж за Лотара?
— Верно, хотя Натали чуть было не вернула ему кольцо, поссорившись с ним из-за войны во Вьетнаме. Сестра, видите ли, связалась в Нью-Йорке с этими «мирниками»…
— О бедная, несчастная девушка! И вам не удалось наставить ее на путь истинный?
— Боюсь, что нет. И вообще боюсь, что «голуби» у нас скоро заклюют «ястребов»!
— Пора вмешаться американскому орлу! — пошутил помощник консула. — Пора ему навести порядок на американской птицеферме, где царит слишком много беспорядка, именуемого Демократией.
— Я пробыл дома несколько дней, поклонился отцу и матери на кладбище, а потом прилетел сюда, в Европу, чтобы развеяться. Посетил Мадрид, где видел «Чудо Кордовы» — тореадора Мануэля Бенитеза Тереза. Потом — Лиссабон, Алжир, Рим, Тель-Авив, Афины. Вот уже целый месяц как скитаюсь один, соскучился по друзьям, вспомнил о Лоте. Я спрашивал о нем в посольствах, гостиницах, аэропортах. Два или три раза нападал на его след… Решил заглянуть в Париж. Искал его в «Ритце», «Георге Пятом», «Бристоле»… А вы случайно не знаете, где он сейчас?
— Да вам просто не везло! — воскликнул баварец. — Ваш шурин тоже ездил по Европе. Два дня назад он звонил консулу по каким-то делам из Лондона.
— Из Лондона?! — Похолодев от волнения, в свою очередь, воскликнул Джин. — Вот неудача! Да я третьего дня был в Лондоне, нанес там визит вашему послу на Бэлгрейз-сквере. Оказывается, посол Хассо фон Этцдорф хорошо помнит Лота как блестящего молодого офицера.
— О да! — с радостью предался воспоминаниям молодости помощник консула. — Ведь его превосходительство фон Этцдорф являлся личным представителем бывшего министра иностранных дел Риббентропа при ставке фюрера. А Лотар приезжал туда, чтобы получить из рук самого верховного главнокомандующего и рейхсканцлера Рыцарский крест за какое-то важное и секретное дело под Полтавой.
— Это интересно! — оживился Джин.
— Однако вашему невезенью пришел конец, — расплылся в улыбке баварец. — Со вчерашнего вечера Лотар здесь — в Париже!
— Превосходно! — обрадовался Джин, сдерживая поток нахлынувших на него чувств. — Может быть, вы знаете, где он остановился?
— Не знаю, но могу, пожалуй, узнать.
Помощник консула достал из ящика стола толстый справочник.