– Ну, – поторопил его Ренке.

– Осмелюсь доложить – ректификат.

– Спирт? Гм… Поставьте это на стол. Разрешаю вам, ефрейтор Дрихель, взять один стакан для производства анализа.

Третья по счету приятная неожиданность раздразнила аппетит коменданта. Он счел необходимым усилить строгость обыска.

– Должен сказать вам, ефрейтор Дрихель, – сказал он, – что вы сделали большое упущение, не обыскав карманы плаща, одетого на этом субъекте, – там может быть оружие.

Здесь последовала неожиданность, больше всех поразившая доктора Великанова и даже лишившая его на время способности что-либо понимать. Еще минуту назад он был готов поклясться чем угодно, что карманы его плата пусты. Но они не были пусты… Мало того, их содержимое было столь неожиданно для доктора, что он был вынужден снять и протереть очки. Извлеки ефрейтор Дрихель из его карманов живую змею или мешок с бриллиантами, доктор не был бы поражен так, как поразило его появление на свет колоды порядком засаленных карт и не менее засаленной книги издания 1807 года, с длинным и витиеватым заглавием: «Новейший Брюссов планетник или предсказатель судьбы с присовокуплением сферы небесной со знаками зодиака».

Пока доктор Великанов последовательно проходил все стадии удивления и собирался с мыслями, Ренке с помощью переводчицы успел понять смысл сделанной находки и сразу пришел в веселое настроение.

– О, эти русские! – воскликнул он. – Этот старый человек, называющий себя врачом, совмещает ремесло странствующего акушера с ремеслом гадателя!.. Замечательно!

Мало-помалу доктор не только успел придти в себя, но и вспомнить, что утром Ульяна Ивановна надевала его плащ. Он метнул в ее сторону такой выразительный взгляд, какого она еще не видывала. О, как много может выражать человеческий взгляд! Ульяна Ивановна прочитала в блеске докторских очков бешенство, презрение и – что было ужаснее всего – бесконечную душевную боль глубоко опозоренного человека. И, прочитав это, Ульяна Ивановна стала словно меньше ростом и потупилась. Она была виновата и виновата непоправимо. В решающий момент доктор Великанов – сам доктор Великанов – предстал перед миром в жалком и смешном виде!

– Гадатель! – повторил комендант. – Это замечательно… Мне известно, что большевики предосудительно относятся к подобной деятельности, и я не ошибусь, предположив, что данный субъект не может быть ни большевиком, ни партизаном.

Обер-лейтенант самодовольно оглянулся на переводчицу и ефрейтора Дрихеля. Ему показалось, что он сказал нечто страшно умное, имеющее большое значение.

– Что вы думаете по этому поводу, ефрейтор Дрихель?

– Полагаю точно так же, как полагает господин обер-лейтенант.

– Но, тысяча чертей, я хотел бы знать – каким образом этот человек оказался неподалеку от запретной зоны?

К счастью, ни комендант, ни ефрейтор не заметили, что доктор Великанов ответил на вопрос, не дожидаясь услуг переводчицы.

– Конечно, я никогда не попал бы к вам в руки, – прочувствованно сказал он. – Причина этого – гнуснейшее предательство Мазепы…

Неизвестно, какой эпитет обрушил бы доктор Великанов на голову хитрого животного, если бы его не перебила переводчица, насильно мобилизованная немцами старая учительница.

– Предательство Мазепы? – удивленно воскликнула она.

– Конечно! Этот скот дважды нас предавал.

Переводчице не оставалось ничего, как добросовестно перевести услышанное.

– Это же сумасшедший! – воскликнул Ренке, повернувшись к Дрихелю. – Он вспомнил Мазепу – этого величайшего украинского деятеля, помогавшего немецкому королю, кажется, Фридриху Великому, одержать блистательную победу над русскими… Итак, мне предстоит решить, что сделать с этим полусумасшедшим, полугадателем.

Обер-лейтенант погрузился в глубокое размышление.

«Любопытно, что выдумает этот идиот?» – думал доктор Великанов.

Это было действительно весьма любопытно, ибо ход мыслей господина Ренке, несмотря на свою примитивность, был весьма своеобразен. Сытость переполняла его не то чтобы благодушием, но просто тяжеловесным физическим довольством. Перед ним на столе лежали часы и добротный воротник, вид которого также способствовал его умиротворению. Наконец, высказанное в присутствии подчиненных и переводчицы весьма глубокомысленное суждение о том, что гадатель не может быть ни большевиком, ни партизаном, обязывало обер-лейтенанта Ренке к некоторой последовательности.

Величественным жестом Ренке потер лоб.

– Переведите им: пусть старуха сейчас же собирает все это тряпье и убирается куда ей угодно. Что же касается старика-гадателя, то…

Комендант взглянул на лежащие перед ним воротник и часы. Потом взор его остановился на развернутой небесной сфере с вещими знаками зодиака.

– Вот что, ефрейтор! Направьте его к этому старому плотнику, который работает в сарае, пусть он ему помогает.

Довольный логичностью своего распоряжения, комендант махнул рукой, давая понять, что все разговоры о докторе Великанове закончены.

– Теперь о лошади…

Ренке встал и подошел к окну, чтобы взглянуть на Мазепу.

– Это – рослая и упитанная лошадь, хотя, кажется, и не очень молодая. Мы оставим ее для работы при комендатуре. Решено. Можете идти.

Некоторая торопливость, проявленная под конец Густавом Ренке, объяснялась очень просто: ему не терпелось вытащить заветную книжку, истосковавшуюся по приятным неожиданностям.

Еще более веские основания торопить события имел ефрейтор Дрихель, спешивший приступить к анализу бесцветной жидкости.

В результате всего этого доктор Великанов с необыкновенной быстротой был доставлен в дощатый сарай, расположенный во дворе школы, и водворен там.

Легко, очень легко было доктору Великанову сказать Ульяне Ивановне: «Нам остается одно – действовать смотря по обстоятельствам», но смириться перед этими обстоятельствами было невозможно. А они, начиная с предательской выходки Мазепы, наподобие бурного потока, увлекали доктора все дальше в туманную неизвестность…

«И эти немецкие остолопы хотят еще, чтобы я для них работал! – размышлял доктор. – Ни за что! Никогда в жизни!»

С этим «никогда» он переступил порог сарая, где и был оставлен на произвол судьбы торопившимся ефрейтором Дрихелем.

В сарае, после блеска летнего дня, казалось темно и очень вкусно пахло стружками. Белые и золотые, завитые самым причудливым образом, они весело хрустели под ногами. Из дальнего угла сарая доносилось неторопливое, монотонное шипение пилы. Сделав десяток шагов, доктор рассмотрел высокую фигуру коренастого старика, пилившего кусок дерева, положенный на самодельный верстак. Исподлобья взглянув на доктора, старик продолжал работать.

«Пусть заговорит первый», – решил Великанов и сел на бревно.

Несомненно, плотник, работавший в сарае, был опытный и ловкий мастер – инструменты в его руках творили настоящие чудеса. Достаточно было пяти минут, чтобы корявый, покрытый лишаями кусок бревна превратился в красивый, геометрически правильный брусок.

«Интересно, какое это дерево – береза, сосна или клен? – раздумывал доктор. – Во всяком случае нужно отдать должное старику – он прекрасно знает свойства материала. Возьмись за эту работу я, получилось бы черт знает что: либо дерево раскололось бы, либо все поползло бы вкривь и вкось».

Но, любуясь ладной и спорой работой, доктор вспомнил, что она производилась по приказанию врага, а следовательно, была враждебна и преступна.

При этой мысли его охватило чувство такой обреченности, такой тоски, что ему захотелось заплакать.

«Все равно работать для них я не буду», – еще раз мысленно повторил доктор, и это твердое решение несколько его успокоило.

Дальнейшие его размышления были прерваны грубым и совершенно неожиданным окриком: