– Нет. Я чувствовала, что в истории Брэда есть какая-то недосказанность, но об этом даже не думала. – Она помолчала. – А вы? Вы не догадывались?
Карл не ответил. Оливия так и не поняла, слышал ли он ее вопрос. Карл по-прежнему смотрел вдаль невидящим взглядом. Когда он, наконец, повернулся и пошел в дом, она заметила на его глазах слезы.
В душе у Карла росла обида на Натали за все годы, что ему пришлось прожить без нее, играя роль второй скрипки при Александре и веря в то, что Брэд – сын другого мужчины.
Но, поднимаясь по лестнице наверх, он увидел Натали у двери в комнату Брэда, и весь гнев его куда-то исчез. Она стояла в длинной ночной рубашке, расшитой кружевами, склонив голову и опустив руки, и выглядела такой печальной и беззащитной, что его обида и злость растаяли сами собой. Он любил ее более семидесяти лет. Он верил ей все эти годы. И даже после того, как она вышла замуж за другого, он верил в ее любовь к нему, Карлу.
И вот теперь это…
Его одежда промокла насквозь, он смертельно устал, все тело ныло. Но внутренняя боль заставила забыть об усталости.
Карл подошел к Натали и прислонился к стене.
– Я мечтал, чтобы он был моим сыном. Вернувшись сюда после войны, я часто смотрел на него, пытаясь отыскать в нем свои черты, но видел только тебя.
Ее голос дрогнул:
– Между вами всегда было взаимопонимание, которого у него не было с Элом.
– Александр знал?
– Нет. Он был против того, чтобы я чересчур опекала Брэда, но не догадывался, почему я это делаю. – Она зябко обхватила плечи руками и прошептала: – Да, я баловала его. Брэд – единственное, что у меня было от тебя. А потом я потеряла и его.
По ее щеке скатилась слеза. Карл вытер ее щеки и взял ее лицо в ладони.
– Ты никогда не теряла меня. Я всегда бы с тобой.
Натали подняла на него заплаканные глаза.
– Я хотела сказать тебе о нем, Карл. Ты и представить себе не можешь, как часто я собиралась раскрыть тебе эту тайну. Но каждый раз говорила себе, что это принесет нам еще больше горя. – Она прижала платок к лицу. – Я часто смотрела на вас и видела, как ты любишь его. И тогда решила, что правда разобьет нашу семью и причинит боль Брэду, моему мальчику. Судьба позволила мне любить его. И я любила его всем сердцем, потому что та же судьба не позволила мне любить тебя. – Она снова поднесла платок к лицу.
Карл задумался. Что бы изменилось, узнай он правду? Натали права. Ее брак распался бы, но сделало бы это Карла счастливым? А Брэда, который счел бы себя виноватым в распаде семьи? И прожил бы он дольше, если бы знал, что его отец – Карл?
Трудно сказать. Единственное, в чем Карл был уверен, так это в том, что Натали любила его все эти семьдесят лет, как он любил ее.
Прижав ее к себе, он обнял ее, и она заплакала у него на груди. Когда она немного успокоилась, он поцеловал ее в лоб и тихо проговорил:
– Все прошло. Давным-давно. Мы ничего не можем изменить. Мы можем только идти вперед.
Он заглянул ей в глаза и увидел в них безграничную любовь и понимание. Натали еще постояла, набираясь сил и решимости в его объятиях, потом, взяв его за руку, осторожно открыла дверь в комнату Брэда.
Войдя в холл, Оливия заметила открытую дверь в конце коридора. Проходя мимо, она увидела в комнате Натали и Карла. Они стояли спиной к ней перед полочками, на которых были разложены любимые игрушки одиннадцатилетнего мальчика, так рано ушедшего из жизни. Она поспешила прочь. Довольно и того, что ей уже пришлось видеть и слышать. Эта скорбь – слишком личная.
Поднявшись к себе, она сначала вошла в комнату Тесс, которая мирно посапывала в кровати. Оливия задернула шторы, чтобы дневной свет не беспокоил дочку, и приняла душ. Выходя из ванной, она увидела в своей комнате Саймона. Он сидел на подоконнике, бессильно опустив руки и свесив голову. Ее пронзила жалость к нему.
Стараясь хоть как-то его приободрить, она шутливо заметила:
– Мне кажется, коснись я тебя пальцем, ты рухнешь на пол от усталости.
– Да, – сказал он без улыбки. – Я смертельно устал. Так устал, что не могу заснуть, а если и засну, то на час-два, не больше. Надо будет приводить в порядок ферму. – Он поднял на нее глаза. – Я… ничего не могу. Я только хочу обнять тебя.
У нее перехватило дыхание. Ни один мужчина прежде не говорил ей таких слов.
Мысленно спрашивая себя, что же ей делать со своим сердцем, которое замирает при одном взгляде на Саймона, она разобрала постель, а он тем временем пошел в душ. Он мылся всего несколько минут и тут же вышел, вытирая волосы и обмотав полотенце вокруг бедер. Бросив одежду на пол, он лег в постель и крепко обнял Оливию. Все было так, как он сказал, – он не снял полотенца. Близости не было. Саймон прижал ее к себе и уснул почти мгновенно.
Оливия заснуть не могла – как можно потерять хотя бы один миг этого счастья? Она лежала, ощущая каждой клеточкой своего тела его прикосновение, запах, размеренное дыхание. В конце концов, она задремала и проснулась, только когда он перевернулся на спину.
Тогда она села в постели, обхватив руками колени, и стала смотреть на него. Он лежал рядом с ней – человек, о котором она мечтала всю жизнь.
Но она мечтала не только о нем, и почти все ее мечты сбылись. Нашла мать. Обрела финансовую независимость. Подыскала школу для Тесс. Теперь у нее есть работа, и даже в некотором роде семейная.
Так много перемен произошло с ней за это лето, и перемен неожиданных. С деньгами, школой и работой все понятно. Но Саймон…
Она смотрела на его широкие мускулистые плечи, покрытые ровным загаром. На них выступили веснушки, а руки более загорелые, чем спина. Одну руку он заложил за голову, другая лежит на простыне ладонью вверх. Оливия внимательно рассматривала каждую ссадину и мозоль на его ладони, потом приложила свою руку для сравнения.
Его рука гораздо больше и сильнее, чем ее. Как его тело и его воля. Ведь он до сих пор не сломал эту стену, которую воздвиг вокруг себя после гибели жены и дочери. Но Оливия, уставшая от этой стены, теперь была готова ее разрушить.
Но как это сделать, она не знала. И поэтому решила сделать то, что всегда делала в трудную минуту. Потихоньку одевшись, она побежала к офису Натали. Очутившись там, села в глубокое кресло.
На другом возлежал Ахмед. Обычно он гордо восседал в присутствии Оливии, как и положено благородному персу. Но сегодня, переутомившись за ночь, он спал вместе со всеми, вальяжно развалившись и положив голову на вытянутые передние лапки с острыми когтями. Оливия хотела было погладить его, но передумала.
Ей сейчас так хочется нежности и мягкости. Но если она попытается взять кота на руки, он тут же вырвется и убежит.
– К счастью, кошки не похожи на мужчин, – заметила Натали, входя в комнату. – Мужчин можно приручить. Кота – нет.
– Вы думаете? – спросила Оливия.
– Уверена. – Натали подошла к ее креслу и положила руку на спинку. – Прости, если была резка с тобой вчера. Просто я очень переживаю за тебя, Оливия. За тебя и за Тесс. Вы принесли с собой что-то новое, чего раньше не было в Асконсете. Я это предчувствовала, еще, когда впервые увидела вас на фотографии.
Оливия насторожилась.
– На какой фотографии?
Натали ответила не сразу и только молча смотрела на нее с виноватой улыбкой.
– Что за фотография, Натали?
– На которой ты вместе с Тесс. На вас костюмы танцовщиц.
– Эта фотография висела над моим столом в мастерской Отиса. Когда вы там были?
– Когда впервые обратилась к Отису, предложив ему реставрировать мои снимки. Я остановилась у него дома на выходные, и он показал мне мастерскую. Тогда я впервые увидела эту фотографию. Вы выглядели такими жизнерадостными и одновременно такими беззащитными.
Оливии пришла в голову странная мысль. Должно быть, и на лице ее отразился испуг, потому что Натали поторопилась развеять ее сомнения:
– Нет, Оливия, нет. Я не придумала эту работу только ради тебя. Мне нужна была помощница, и я вспомнила о тебе, зная, что Отис уходит на пенсию. Но я не думала, что такая работа тебя заинтересует. Ведь это же только на одно лето.
