Пузырек, тень

оба-на

Вспышка молнии

"Оба-на", говоришь пролив суп на стол - Конечно мало приятного, но скользящий-сквозь-мир должен радоваться всему происходящему, быть беззаботным пышущим радостью засранцем - (пышущим бедствием) - так что если удар молнии разнесет Джека Дулуоза в его Одиночестве на куски, Старина Татхагата насладится этим как оргазмом, вот и все

Пссст, пссст, говорит ветер, несущий грозу и пыль ко мне - Клик, говорит громоотвод, получая разряд электричества от молнии ударившей в пик Скэджит, могучая сила неслышно и бережно проскальзывает по моей защитной мачте, проводам и растворяется в земле одиночества - Никакого грохота, чистая смерть - Пссст, клик, и лежа в своей кровати я ощущаю как содрогнулась земля - Кажется большой пожар бушует в пятнадцати милях к югу восточнее Рубиновой горы и где-то возле ручья Пантеры, здоровенное оранжевое пятно, в 10 часов электричество тянущееся к огню бьет в этот место опять и пожар разгорается до катастрофических размеров, далекое бедствие и я не удерживаюсь от "Ох-о-ох" - Кто-то там выжигает себе глаза рыданиями?

Гроза в горах

металл

Маминой любви

И в насыщенном электричеством воздухе что-то вдруг напомнило мне Лэйквью Авеню около Лапин-Роуд где я родился одной грозовой летней ночью 1922 года, ночью песка на мокром тротуаре, наэлектризованных и блестящих трамвайных рельсов, промокших лесов на заднем плане, апокалипсическая паратоманоитическая[10] детская коляска гугукает на блюзовой веранде, влажная, под грушевым глобусиком лампочки, и все это слышится мне в песнях Татхагаты, песнях горизонтящихся молний и грома барабахающего из утробных глубин, Храм в ночи

Где-то около полуночи от непрерывного глядения во тьму за окном мне уже везде мерещатся пожары, даже у себя под носом у самого Грозового ручья я вижу три светящиеся ярко-оранжевые огненные вытянутости призрачного пламени, которые вспыхивают и гаснут в моих напряженных и наэлектризованных зрачках Гроза то затихнет ненадолго то крутанувшись где-то в пространстве обрушивается на мою гору опять и в конце концов я засыпаю - Просыпаюсь в дождевую морось, серость, на небе к югу от меня обнадеживающие серебристые просветы - на 177o 11'' где вчера был большой пожар я вижу теперь странную коричневую заплатку на заснеженной горе отметившую где огонь бушевал шипя под ночным дождем, возле Грозового и Коричного никаких признаков ночных призрачных пожаров - Сочится туман, моросит дождь, такой весь трепещущий и восхитительный день и в полдень я чувствую первозданность Северной зимы принесенной ветром с Хозомин, ощущение Снега в воздухе, железная сероватость и стальная синева скал - "Эгегей, ну и дела!" ору я моя свою посуду после вкусного превосходнейшего завтрака с блинами и черным кофе.

Дни проходят

им не остановиться

И мне не понять

приходит мне в голову когда я обвожу кружочком 15 августа в календаре и смотрю на часы, уже 11.30 и значит полдня уже прошло - Выйдя во двор влажной тряпкой я оттираю от летней пыли свои полуразвалившиеся ботинки, прогуливаюсь и размышляю - Петли двери в прихожую разболтались, из печной трубы вывалился камень, настоящую ванну я смогу принять не раньше чем через месяц и мне на это наплевать - Дождь опять начинается, теперь уж точно зальет любой пожар - Во сне мне приснилось что я поругался с Эвелин, женой Коди, что-то такое насчет их дочки, дело происходит в солнечном домике на барже в солнечном Фриско, и она угощает меня самым злобным из всех ненавидящих взглядов за всю историю человеческой ненависти и бьет электрическим разрядом, от которого меня всего корежит до самых кишок, но я почему-то не должен подавать вида что боюсь ее и продолжаю невозмутимо разглагольствовать сидя в своем кресле - На той самой барже где в одном из моих старых снов мать развлекала адмиралов - Бедная Эвелин, она слышит как я соглашаюсь с Коди что с ее стороны было глупо отдать единственный в доме торшер Епископу и ее сердце колотится над ее тарелками - Бедные сердца человеческие, повсюду-то они колотятся.

В этот дождливый день чтобы сдержать обещание данное себе в тот апрельский день когда Джерри приготовил для нас в своем домике в Милл-Волли восхитительнейшее китайское блюдо из риса я делаю на жаркой печи обалденный китайский кисло-сладкий соус состоящий из зеленой репы, кислой капусты, меда, черной патоки, красного винного уксуса, свекольного рассола (очень темного и горького) и пока все это булькает на плите и крышка на кастрюльке с рисом начинает приплясывать, я выхожу во двор и говорю " Китайска обеда всегда осень-осень холесая!" и вдруг вспоминаю отца и "Чин Ли" в Лоуэлле, я вижу краснокирпичную стену за стеклом ресторанной кабинки и дождь, пахучий и краснокирпичный дождь, дождь китайских обедов в Сан-Франциско, через унылые равнины и горы я вспоминаю плащи и обнаженные в улыбке зубы, это необъятное неотвязное видение подернуто скудными обрывками - тумана - тротуаров городов, дыма сигар и звяканья монет за прилавком, и того как китайские повара загребают круглым черпаком из котла рис, подносят к нему маленькую китайскую чашу, переворотом черпака перекидывают в нее круглый комок дымящегося риса и приносят в кабинку со всеми этими сумасшедшими ароматнейшими соусами - "Китайска обеда всегда осень-осень холесая!" - и я вижу поколения дождей, поколения дымящегося риса, поколения краснокирпичных стен со старомодными красно неоновыми рекламами сверкающими на них теплыми огнями кирпичной пыли, ах милый неописуемо зеленый рай светлых попугаев, тявкающих дворняжек, старых Дзенских Безумцев с их приколами и китайских фламинго, которые изображены на восхитительных вазах династии Минь и других менее славных династий - Дымящийся рис, его аромат такой густой и древесный и он чистый как облака, несущиеся над озерной долиной в сегодняшний день "китайской обеды", когда ветер подталкивает их молочно-струящихся над порослью молодых пихт к первозданным мокрым скалам

Мне снятся женщины, женщины в трусиках, женщины в комбинациях, одна из них сидит возле меня стыдливо отодвигая мою расслабленную руку от места где ее тело мягко закругляется но хоть я не делаю никаких усилий к этому так или иначе но моя рука остается там, другие женщины и даже тетушки наблюдают за мной - И в определенный момент эта мерзкая высокомерная стерва, которая оказывается моей женой, встает и выходит в туалет, фыркнув и сказав что-то пренебрежительное, я смотрю на ее узкую задницу - я последний дурак, домашний узник, приговоренный вожделеть к ненавидящим меня женщинам, они призывно возлагают свою плоть по всем диванам, комната превращается в котел забитый мясом женских тел - сплошное безумие, я должен освободиться, пережевать их всех, рвануть на товарняке вон отсюда[11] - Я просыпаюсь и радуюсь что надежно защищен дикостью гор - И ради этой грушевидной пухлой плоти с влажной дыркой я готов был просидеть ужасающие тысячелетия в серых комнатах освещенных серым солнцем, окруженный полисменами и алиментщиками, у дверей и в ожидании тюрьмы? Это кровоточащая комедия. - Великие Ступени Мудрости горестного понимания свойственного Величайшей Религии оставляют меня при виде гарема - Эх, да что там гарем, все мы на небесах - благослови же их всех их мычащие сердца - Некоторые агнцы женского пола, у некоторых ангелов женские крылья и все это приходит к материнству так что простите мне мою язвительность - извините мою похоть.

(Хрю хрю хрю)