— Так кому из них ты всучил свое занюханное кольцо? — шепотом спросил меня Артур.

— Вообще-то Ведьме, — ответил я, — но оно было ей великовато, и мне пришлось его забрать, чтобы отнести к ювелиру для подгонки на ее палец. — Тут я вспомнил, что голубая коробочка с обручальным кольцом лежит у меня в боковом кармане пиджака. А что будет, если я попаду под автобус, обожгла меня жуткая мысль, и кольцо вместе со всем содержимым моих карманов перешлют предкам?

— А кто следующий? — спросил Артур. — Никотиночка Лиз?

— Да нет, — сказал я. — Не все мои знакомые обречены на обручение.

— Запиши, когда-нибудь пригодится, — посоветовал Артур.

Тем временем Ритин словесный флирт с велосипедистами внезапно оборвался, потому что один из парней перешел границы дозволенного в такой трепотне. Хрипло рявкнув скандальным голосом фабричной девчонки: «А ну-ка пойди скажи своей матери, чтобы она тебя выдрала, сопляк», — Рита продефилировала к нам сквозь густой град осыпающих ее пошловатых шуточек. Да, парни вроде Штампа должны были клевать на нее со страшной силой — ведь в любом конкурсе красоты, где не имеет значения личность, ей было обеспечено призовое место. Она уже завоевала титул «Мисс Страхтон», а какие-то заезжие американские летчики трепались тут однажды, что с ней им, дескать, не страшен никакой звуковой барьер.

Артур соскользнул с высокой табуретки и прошелся по бару, почти не сгибая колен — как американский киноковбой.

— А ну-ка дайте нам, дорогая, две чашечки чая, черный бутерброд с красной рыбкой да белый пирог с черникой, — растягивая слова на американский манер, сказал он Рите — выхватил кусочек из не совсем еще отработанной у нас шутки «Янки в Йоркшире».

— Ишь ты, какой явился не запылился, — с деланным удивлением протянула Рита. — Ну прямо Марлон Брандо.

— Я взял тебя на пушку, сестричка, — уголком рта процедил Артур.

— Знаем, знаем, она у тебя игрушечная, — подхватила Рита. — А ты скажи нам что-нибудь новенькое.

Я встал, дурашливо поклонился Рите и сказал:

— Займись-ка ты, голубушка, своим прямым делом и налей нам по чашечке кофе. — Это была моя первая реплика.

— Можете сесть, сэр, — беззлобно отозвалась Рита и пошла к кофейному автомату. До сих пор никто из нас не подал виду, что мы обручены.

Один из парней, вроде Штампа, крикнул Рите, собираясь уходить:

— Заглянем сегодня вечером в «Одеон», Ритуля, посидим в последнем ряду, а?

Не потрудившись обернуться, Рита бросила:

— Сплюнь соску! Дети до шестнадцати не допускаются.

Все мои знакомые переговаривались штампами, но штампованные фразы Риты изготовлял, как мне казалось, какой-то совершенно безликий автомат по производству массовой продукции. Эти затертые, будто старые шестипенсовики, фразы от постоянного повторения почти полностью утратили смысл, и, желая выразить какую-нибудь немудрящую мыслишку — мудреные-то мысли ей просто в голову не приходили, — Рита полагалась не на значение слов, а на свою манеру говорить, на речевые, так сказать, ужимки. В минуты нежности ее голос затуманивался чуть заметной, словно прозрачный дымок сигаретки, хрипотцой, но слова человеческой доброты или нежности она давным-давно позабыла — если и вообще-то когда-нибудь знала.

Она резко, будто американский бармен, пододвинула нам чашечки с кофе и, слегка нагнувшись, оперлась локтями на стойку, так что ее грудь — рельефно отштампованный образец из модного журнала — обрисовалась гораздо отчетливей, чем обычно. Теперь, по ее мнению, следовало вслух намекнуть, что вчера вечером у нас состоялось важное свидание.

— Ты во сколько вернулся? — спросила она.

— Да что-то около часу, — ответил я. — Мой старик сегодня бушевал — страшно было слушать.

— Во-во, и моя мамаша тоже. Надо это дело кончать, с понедельника. А ты что — проморгал автобус или еще чего?

— Ага. Пришлось переть пехом, — сказал я, автоматически переходя на ее язык.

— Не ходит автобус — бери такси, — промурлыкал Артур на мотив одной из песенок «Западных Братьев».

— Ишь какой фон-барон выискался, — отшила его Рита. — А ты бы двинул прямо на Городскую площадь, там ночной автобус.

Рита привычно раскручивала киноленту дневной любви — так, по ее понятиям, полагалось продолжать вчерашнее любовное свидание.

— Да мне вообще-то нравится ходить, — сказал я.

— Парни маршируют по улицам ночным, — ироническим тоном, чтобы извиниться за цитату, отчеканила Рита, — Да тебе-то почему ж не ходить — у тебя-то с подметками небось всегда все в порядке.

На мгновение Ритнна последняя фраза сбила меня с толку, но, покопавшись в своей вчерашней трепотне, я вспомнил, что, делая предложение, пригласил ее к нам на воскресный чай, а в качестве бесплатного довеска сообщил ей, что мой старик — хозяин мастерской по починке обуви в Сабосвинцовом переулке.

— А? Ну да, — сказал я. — Так ты идешь сегодня в «Рокси»?

— Ага.

— Внутри или снаружи?

— Видали умника? — возмущенно воскликнула Рита. Но на самом-то деле она ждала от меня этой дежурной «шутки».

— Думал, ты сама за себя заплатишь, — сказал я. — Стало быть, в девять у входа. А на чай к нам придешь?

— Ага — если твои предки не передумали. Да ведь это дело не горит — вечером сговоримся.

Рита, разумеется, не знала, что все уже было решено. Отца на воскресенье вызовут в Харрогит — получать резиновые каблуки, а матушка, воспользовавшись удобным случаем, решит съездить к тете Полли в Отлей, и семейный чай будет отложен на неопределенное время. Но сегодня мне еще предстояло разобраться с «Рокси», куда я уже пригласил Ведьму. Артур, закрыв лицо ладонями, тихонько похрюкивал в пантомиме полного изнеможения. Я пнул его по ноге и, нащупав голубую коробочку в кармане пиджака, вынул Ведьмино обручальное кольцо.

— На-ка, примерь, — небрежно предложил я, пододвигая Рите коробочку с кольцом.

— Это ты мне? — туповато спросила Рита.

— А ты думала, твоей мамаше?

Рита открыла коробочку, вынула блестящее дешевое колечко и нерешительно, словно бы опасаясь подвоха, надела его на палец.

— В самый раз, — удивленно проговорила она. И с испугом добавила: — Так ты его что же — неужто купил?

— Украл, — перестав хрюкать, квакнул Артур и, глядя в потолок, принялся придушенно посвистывать.

— Ишь ты, а я думала, он язык проглотил, — ухмыльнулась Рита и, неумело попытавшись выразить голосом благодарность, сказала: — Большое тебе спасибо, Билли. Только я пока не буду его носить, они ведь все здесь охальники, ну их. — Я почти видел представившуюся ей картину — церковная свадьба, недорогой коттеджик с террасой, плетеная мебель, крахмальные покрывала в ящиках комода, старинное, с медными подлокотниками двойное кресло — и радовался, что доставил ей это маленькое удовольствие. Однако времени терять было нельзя: перенесши свадьбу в Амброзию, я приостановил и расстроил ее страстной речью о нашей несовместимости.

В середине моей амброзийской речи стеклянная входная дверь распахнулась, и в кафе ввалился ражий водитель здоровенного грузовика, безуспешно пытавшийся в свое время довести шашни с Ритой до победного конца.

— Надо же, кого принесло, — громко сказала Рита и, опустив коробочку в карман халата, привычно изобразила холодную приветливость равнодушной ко всему барменши.

Шагая рядом с Артуром в контору, я беззаботно улыбался.

— А ты-то чего лыбишься? — удивленно спросил Артур.

— Тот, кто дарит людям свет радости, никогда не будет ввержен во мрак, — ответил я.

— Чего-чего? — переспросил Артур.

— Надо знать свои фирменные календари, — наставительно сказал я. Календари, теплые и теперь уже мягкие, в эту минуту нисколько не мешали мне жить.

— Ох, парень, притянут тебя к ответу за твое треклятое многоженство, — предрек Артур.

С равнодушно-спокойным видом — дескать, много ты про меня знаешь — я небрежно сказал:

— Да мне все равно скоро уезжать.

— Ну, это-то мы слышали, — сказал Артур.