— Р-ра! Р-ра! Р-ра!
И вот сбежал в кормежную. А там уже, кроме смотрителя, метались трое ветеранов, кухарка, сторож и еще какой-то незнакомец. Всех растолкав, Рыжий пробился к выходу, глянул на улицу. Бой шел уже невдалеке, возле распивочной. Бились всерьез — даже весьма. Матросы, разметав оборонявшихся, ворвались в здание. Так, хорошо: пока они его еще разграбят…
Рыжий прыгнул к камину, схватил головню. Крикнул:
— Столы! На окна! Живо!
Все бросились к столам. А Рыжий уже встал в дверном проеме, взял головню наперевес, оскалился. Бегут уже! Кричат. Он оглянулся…
Х-ха! Столами завалили окна, а из скамеек уже выстроен еще один завал — это на случай отступления, отменно! Крикнул смотрителю:
— Еще огня!
А ветеранам:
— Кройте!
Те дружно встали позади него. И…
Началось! Матросы наскочили! Он бил их, тыкал головней, крушил, топтал, швырял! Хр-р! Р-ра! Дверной проем был узок; не обойти его, не сбить. Так им! Так! Так! Смрад, чад.
— Огня! Еще огня!
Бил. Жег. Дым застилал глаза. И вдруг…
Бомм! — грохнул колокол. Бомм!.. Бомм!..
Значит, отбой. Потеха кончилась. Матросы отступили. Поволокли товарищей. Рычали. Рыжий отбросил головню, вошел в столовую, сел по-дикарски — прямо на пол. Шерсть вздыблена, сердце колотится. И — гнев! На что? И на кого? Ганьбэй и есть Ганьбэй. Везде Ганьбэй. Весь мир Ганьбэй. И ты ганьбэец, да, вон озверел-то как! Тьфу! Р-ра! Закрыл глаза…
Смотритель опустился перед ним, спросил участливо:
— Вина?
Рыжий молчал. Смотритель вновь спросил:
— Может, желаете вина?.. Полковник…
— Нет! — и Рыжий вскочил, закричал: — Спать! Р-ра!
Поднялся и ушел к себе. А там закрылся на засов и сразу завалился на пуфарь, накрылся с головой алым лантером. Алым, как кровь. И сразу — тьма. И лес кругом. И все бегут — на четырех. И ты бежишь — как и они — на четырех, на четырех, на четырех! Тебе кричат:
— Наддай! Еще наддай!
Ты наддаешь. И падаешь. И снова падаешь. И снова. Снова. Снова. И так — всю ночь. Куда? В Ганьбэй! Тьфу! Р-ра! Проснуться бы — так нет! Беги, Рыжий, беги! Смерть не про нас: пока мы живы, ее нет, а как она придет, так нас уже…
— Наддай! Наддай! Ганьбэй! Бей! Бей!..
Глава вторая — ВАЙ КАУ, АДМИРАЛ-ПРОТЕКТОР
Солнце уже поднялось высоко, а Рыжий все еще лежал у себя в номере, укрывшись с головой лантером, и ровно, глубоко дышал. Сны больше не тревожили его, он крепко спал. Шум, крики, ругань за окном — он ничего этого не слышал. Казалось, что он вообще потерял всякую осторожность.
Но это так только казалось! Ибо лишь только в коридоре заскрипели половицы, как Рыжий тотчас же подскочил и сел спиной к стене. Грозно спросил:
— Кто там?!
Дверь медленно, бесшумно отворилась. На пороге стояли смотритель и еще какой-то незнакомец в форменном бушлате и с шейным платком полосатой ганьбэйской расцветки — значит, из младших адмиральских офицеров. Он, этот младший офицер, и спросил:
— Полковник Рыш?
— Да, это я, — с достоинством ответил Рыжий.
— Вас на аудиенцию.
— Извольте, — и Рыжий встал, надел лантер, прошелся к зеркалу и осмотрел себя со всех сторон, пригладил шерсть, потом долго искал сигару и прикуривал… и лишь потом сказал:
— Пошли!
Рыжий и младший офицер спустились вниз. Рыжий, конечно, шел вторым на всякий случай. Офицер и не спорил. На улице их уже ждал рикша. Сели, поехали. Ганьбэй и есть Ганьбэй, ночной потехи словно бы и не было пальмы, магнолии, жара. Матросы подметали улицу. В разгромленной распивочной стучали молотки. А возле амулетной лавки сидел слепой старик и тренькал на басуне. Рикша бежал легко, грыз семечки, поплевывал; на площади Веселого Огня он круто лег на правый галс (то есть свернул направо) и уже явно не так бойко, с трудом, потащился в гору. С горы вид открывался просто изумительный — рейд, башни Дальних Подступов, Злодейская Таможня, плантации обманки, Смертный Пляж. Цок-цок подковки, цок. Рикша запыхался, спешил. Хрипел. Тропа петляла, прижималась к самым скалам, ибо чуть в сторону — и в пропасть, и…
Ф-фу! Вот и форт. Ворота нараспашку. При виде подъезжающих наряд вскочил во фрунт и браво отдал им честь. Рыжий лениво отмахнулся. Цок-цок проехали. А вот и адмиральский плац, мощенный красным кирпичом. Возле флаг-мачты рикша развернулся и резко встал, сбросил с себя хомут, утерся. Рыжий сошел с тележки, осмотрелся. Да, здесь все было точно так, как он того и ожидал. Справа — госпиталь, главный колодец, а слева обер-лоцманская школа, Казенная Башня. В Башне одна-единственная дверь, на ней — девять замков, по замку на эскадру. И это правильно. В Казенной Башне хранится их общая добыча, а посему и подступать к ней заведено только сразу всем сообща. То есть открытие Башни случается только тогда, когда в Ганьбэй съезжаются все девять адмиралов разом, и каждый со своим особым ключом. Абсолютно логично! Но Казенная Башня — вот, снова Башня, р-ра! — это слева по борту… Да просто слева она, слева! А прямо впереди, по курсу, возвышался мрачный, неприступный дворец, сложенный из черных, массивных коралловых блоков. Все окна в том дворце были круглые, забранные толстыми железными решетками, на плоской крыше были видны три катапульты, при них катапультный расчет, все в шлемах и налобниках. А внизу, у входа, красовались два высоченных золоченых якоря. Вход — или, по-ганьбэйски, трап, был такой: шаткая канатная лестница без лееров довольно-таки круто поднималась сразу на второй этаж дворца, к узкой, конечно же тоже без лееров площадке перед люком. Люк — это значит дверь. Вот оно как здесь все неприступно. Ну-ну! Рыжий задумался…
— Прошу, — напомнил офицер.
Они пошли вверх по трапу — впереди офицер, за ним Рыжий. Трап бешено трясся, шатался, офицер, наверное, нарочно его расшатывал. Небось надеялся, что Рыжий не взберется, упадет.
А вот и не упал, вот и взобрался! Остановившись на площадке, Рыжий пригладил вспотевшую на лбу шерсть, глянул на офицера. Тот козырнул ему. Рыжий ответил. Офицер пошел вниз. Шел да еще приплясывал. Форсил, значит. И ладно! Рыжий сглотнул слюну и повернулся к люку, чуть склонился перед низкой притолокой, потом, опасливо переступив через порог, густо утыканный акульими зубами, — вошел в пустой, просторный, обшитый корабельной дранкой холл. Там он походил по нему, посмотрел, ничего не нашел, сел на стрелковую приступку у окна — а больше в этом холле садиться было не на что, насторожился, замер, весь обратился в слух…
И все равно не уследил! Из-за единственной, стоявшей прямо посреди холла колонны вдруг словно пробка со дна кружки вынырнул поджарый адмиральский адъютант — а у них, у адмиральской челяди, у всех зеленые атласные бушлаты, — смерил Рыжего пристальным взглядом, сказал:
— Вас ждут. Пройдемте.
Поднявшись на еще один этаж — крутая винтовая лестница была устроена прямо в колонне, — они потом еще прошли по подвесной зеркальной галерее и там свернули раз, второй, потом еще, потом еще… И очень скоро Рыжий окончательно запутался в своих кривых несчетных отражениях и отблесках горевших там и сям свечей, зажмурился — и дальше уже так, вслепую, он, ведомый адъютантом, еще не раз сворачивал и поворачивал, пока наконец не сошел на твердый пол и остановился. Только тогда он и открыл глаза…
И увидел, что оказался в темном узком коридоре перед широкой, опять же приземистой дверью, обитой толстой листовой броней. Адъютант отступил на шаг и застыл, задрав вверх голову. Рыжий тоже застыл. Но только голову не задирал — смотрел прямо на дверь, искал в ней замочную скважину, но все не находил, не находил, не находил. В коридоре было абсолютно тихо. Даже дыхания адъютанта не было слышно.
Вдруг едва слышно брякнул колокольчик — и дверь отворилась как будто сама по себе. Из-за двери пахнуло сыростью, мышами. И было там, за дверью, непроглядно темно. Но тем не менее Рыжий сразу, стремительно вошел в ту темноту, дверь за ним тут же с лязгом затворилась…
