…Когда же глаза его наконец привыкли к темноте, Рыжий увидел прямо перед собой стол, заваленный бумагами. За столом сидел еще совсем почти не старый господин в круглых черных очках, холщовых налокотниках и толстом вязаном шарфе. Это и был Вай Кау, адмирал-протектор, гроза, гром и мрак всех девяти судоходных морей. Правда, его еще дразнили «Старый Крот», но за таковские дерзкие речи можно очень даже запросто загреметь на спицы. А ты, друг мой, по своей вечной глупости уже нечто подобное сболтнул, и это хорошо еще, что пока все обошлось, а не то…
Вай Кау был как будто неживой, не шевелился… потом вдруг хмыкнул и спросил:
— Так это вот тебя и обкормили Яблоком?
Рыжий кивнул и, оглядевшись, сел на приемный табурет — стоять приказа не было, а стоя отвечать он не привык.
— Забавно! — снова хмыкнул адмирал. — Забавно: обкормили — и сделали скотом, надеялись, что так, скотом, ты и умрешь… Да нет, какое там подохнешь! Скоты, они ж не умирают, они просто дохнут. А ты вдруг взял да все и вспомнил! Ведь вспомнил, да?
Рыжий опять кивнул. Вай Кау продолжал:
— Конечно, что там спрашивать! Не вспомнил бы, не прибежал. А так бы и сидел в своем трактире. А что! Жена у тебя есть, и жена молодая, монеты тоже есть, дом собственный, крепкий, доходный. И еще от сограждан почет. Во сколько было у тебя! Во, предостаточно! Да и вообще, скотам, им же много не надо! А ты вдруг это все…
И тут Вай Кау замолчал и головою покачал, даже причмокнул… и продолжил:
— А ты вдруг это все взял да и кинул. А почему? Да потому что пересилил Яблоко. Так сказать, отрезвел. И сразу сделал трезвый выбор. О, я ценю таких! И потому… Да ты вот сам посмотри, посчитай! Еще вот только один день прошел, а на тебе уже полковничий лантер. Не жмет? И еще ты сидишь теперь рядом со мной как равный с равным. Вот разве что…
И адмирал вдруг поднял лапу, поднес ее к очкам…
И Рыжий весь похолодел: ходили слухи, будто бы у Крота под очками…
Но он их не снял, а только немного подправил, чтоб лучше сидели, и медленно опустил лапу. И продолжал, как ни в чем не бывало, как будто он совсем их и не трогал:
— Да, ты пришел в Ганьбэй своей волей. И я еще раз говорю: ты сделал правильный, трезвый выбор. Но почему ты теперь молчишь? Ведь ты же пришел ко мне не для того, чтобы сидеть вот так вот, как скот, и молчать, и слушать мои россказни. Нет! Ты пришел для того, чтобы кое-что у меня выпросить, кое в чем уговорить и даже кое в чем убедить. Наглость, конечно, беспримерная! Ну да и ладно. Я же добрый. По крайней мере, вот прямо сейчас. Ну так чего тогда молчишь? Рассказывай. Проси, пока я добрый!
Рыжий молчал, он растерялся. Ибо он никак не ожидал, что все вот так вот круто обернется. Ему хотелось бы вначале присмотреться, поговорить о том о сем, а уже только потом, когда что-нибудь прояснится…
— Н-ну, хорошо, — насмешливо сказал Вай Кау. — Я помогу тебе. Сам начну. А потом ты уже сам продолжишь. И чтобы не вилял, потому что я этого очень не люблю! Итак…
Но тут он словно спохватился и, на мгновение замолчав, воскликнул:
— Э-э! Чуть не позабыл! — и…
Снова взялся за очки и стал их медленно снимать. Р-ра! Р-ра! Рыжий вскочил!..
Вай Кау тихо рассмеялся и сказал:
— Не слушай ты их, дураков. Это совсем не страшно. Так, разве что, ну, с непривычки…
И снял-таки очки. И действительно, ничего особенного, смертоносного не случилось и даже не открылось. Глаза у адмирала, как оказалось, были маленькие, красные, как угольки в ночном костре… Да-да, вот именно, совсем как угольки — они даже немного светились. И теперь, от этого самого глазного адмиральского свечения, весь адмиральский кабинет оказался залитым слабым красным светом — стол, стены, карты на стене, а наверху, на потолке — какие-то замысловатые таблицы, чертежи…
— И это все! — сказал Вай Кау. — Вот, только свет, но так даже удобнее. Чего нам как кротам сидеть во тьме, не правда ли?
— Д-да, правда, — с трудом выдавил из себя Рыжий.
— Тогда сядь. В стопах правды нет.
Рыжий послушно сел. Вай Кау поморгал — свет в кабинете замигал…
Да нет, подумалось, какой же это свет?! Да это ж как туман — кровавый, ядовитый, который проникает тебе внутрь и жрет тебя, и душит тебя, обжигает, и ты — это уже почти не ты, а так, как дичь покорная, как скот… Да, именно — как скот. Прав адмирал, мудр адмирал, всесилен, так покорись ему и будь ему как…
Тьфу! Видение! Обман! Рыжий прекрасно это понимал… А сил-то противиться этому не было! И потому он и сидел теперь обмякший, оробевший, и жрал его туман, душил его туман… А адмирал — довольный, враз повеселевший — спросил, победно улыбаясь:
— Хочется узнать, а что это такое у меня с глазами? А ничего, пустяк. В Башню подглядывал. А мне за это… спицами! В глаза! В глаза! — и адмирал, мотнувши головой, даже привстал, подался к Рыжему и повторил: — В глаза, друг мой. А спицы — раскаленные — шипели. Кому-то небось думалось, что мне теперь хана! Х-ха! Косари! А я не только не ослеп, а… Понял теперь, да?
Рыжий, сжав челюсти, кивнул. Вай Кау сел, самодовольно выпятил губу, немного помолчал, а после…
— Да, — сказал он. — Мы что-то отвлеклись. Я же обещал тебе помочь, а то ты все стесняешься меня попросить. Даже начать стесняешься. Ну ладно, тогда начну я. Итак… Ты, беглый варвар с Севера, пробрался в Бурк и там сошелся с тайнобратьями и что-то изучал у них, вынюхивал. А после вы там что-то не поделили, пока не важно что, ты отвалил от них, пообрубал концы, зашился у себя в гостинице и там взялся лепить свой собственный трактат. Какой?
Вай Кау замолчал, но он не ждал ответа, нет. Он просто так сидел, жевал губами, щурился, смотрел перед собой на стол, заваленный бумагами… и наконец сказал:
— Я справлялся у дельных ребят и узнал: ты там занимался картографией. А это очень интересно! Тогда я снова их попросил… И вот! — Вай Кау указал на стопку вкривь и вкось исписанных листков, лежавших перед ним, и продолжал: — И вот она, та копия, которую один мой друг снял с твоего трактата. Узнаешь?
Рыжий привстал и — в алых всполохах пристального адмиральского взгляда — прочел две-три строки… сел и сказал:
— Узнаю. Из четвертой главы. Варианты.
— Да, в точности, — кивнул Вай Кау. — А подлинник нам достать не удалось. Сэнтей опередил нас и сжег. А жаль! Ибо вот здесь, — и адмирал вновь указал на рукопись, — есть довольно любопытные рассуждения. И вообще, для, извини, для поганой сухопутной крысы ты заглянул на юг уж очень, ну даже очень, очень далеко! И… что ты там увидел?
— Землю.
— Землю! — глаза у адмирала оживленно замерцали. — И что, вот так вот сам, воочию? Да?
— Н-ну, почти.
Вай Кау потер лапы, ощетинился. Сказал:
— Ну так и поведай мне про это «почти». И… не смущайся, не смущайся! Я ведь тебе не Сэнтей, я не собираюсь обкармливать тебя всякой гадкой отравой. И я не Юрпайс — я и перебивать тебя не стану. Я даже сигары тебе не подам. Сигары, это, кстати, очень вредная привычка, сигара отшибает нюх, а мы без нюха кто?! А от тебя вон как разит табачищем! Ну ладно, все, рассказывай, я затыкаюсь, я теперь весь внимание — как прокурор!
И адмирал поправил налокотники, уперся ими в стол, закрыл глаза — и в кабинете снова наступила темнота. А темнота — это покой. А не хочешь покоя, так будешь покойником. Это, говорят, одна из любимых присказок Вай Кау. Да и опять же, для чего ты сюда шел, точнее, рвался?! То-то же. И Рыжий принялся рассказывать — конкретно, обстоятельно, без суеты, от факта к факту; посылка — ломка — осмысление, вторая сторона, еще посылка, перевертыш — и сведение, итог, еще итог; течения, склонения, зенит, надир, подчистки в чертежах, приписки и лакуны в вахтенных журналах… Ну, и так далее. И Рыжий говорил и говорил и говорил… Вай Кау же, как он того и обещал, молчал, не шевелился. И лишь только когда Рыжий сказал: «Вот, собственно, и все», — только тогда он, адмирал, открыл глаза — и снова все вокруг залилось слабым красным светом, — затем поправил шарф и протянул лапу к бумагам, еще раз поперебирал их, пошуршал, задумался… и наконец опять заговорил:
