— Ему самому на кефир хватало, — исказила бескровные губы Сони коварная улыбка. — А меня впереди ждет красивая жизнь.

— А про маску он от тебя узнал?

— Он вообще не знал про маску. — Улыбка дочери антиквара стала еще злее. Нацеленный в грудь Сергея пистолет издал глухой щелчок, но выстрела не последовало.

— Вот и я считал, что рановато тебе в мужские игры рубиться, — наконец и сам улыбнулся Пепел. — Понимать надо, что не оставил бы нас в живых этот Таныч при куше в сто пятьдесят фишек, будь у него маслины. Кто ж поверит в сказку про третьего не лишнего? А так, когда на понт не взял, то просто красиво ушел. — Пепел повернулся к спутнице: — Пошли отсюда, Маша, за нечестную игру дольщик исключается из команды.

Но Маша, не послушавшись, вдруг яростно бросилась на предательницу и вытянутыми вперед кулачками, будто таранами, ударила в грудь:

— Тварь! Тварь! Тварь!!!

И такой силы был толчок, что Соня отлетела назад, колени подшиб борт чана, и, воздев облако ядовитых молочно-зеленых брызг, дочь антиквара плюхнулась в хлорковый водоворот.

Пепел поймал Машу за шиворот и поволок на выход, выговаривая:

— Это ты зря!.. На нее убийство отца вешают… ее отпечатки на стволе, из которого этот Таныч массу людей наверняка положил… Это ты зря!..

А спины их хлестал душераздирающий визг барахтающейся в разъедающем кожу растворе гадючки. И еще был слышен топот, только не ясно, подоспевшая милиция бежала к чану, или пожарники.

— Делаем так, — учил на бегу Сергей. — Ты — к своим рокерам. Пусть тебя, как обещали, с аппаратурой вывозят… Ключи у тебя сохранились? Попадешь в квартиру, отсчитаешь сто тысяч… хватит, чтобы у Ромы твоего лепшего продюсерский центр выкупить… Полтинник мне оставь… Я, как выберусь отсюда, на него уеду из Питера… Достал меня этот город!

— А ты выберешься?!

— Я выберусь. Я обязательно выберусь!..

Перекосившийся, с заколоченными ставнями бревенчатый дом остался за спиной. И сейчас Пепла от бесхозного дома отделяли кривая улочка, единственная в деревне Бердники, лес крапивы и кладбищенская облупленная ограда.

Сергей Ожогов опоздал не меньше чем на год, отдавать простенький алюминиевый крестик Позитрона было некому, его можно было только оставить у гораздо большего высушенного солнцем до серости креста. Деревянного, с еще не окончательно изъеденной ржавчиной табличкой «Лидия Ивановна Поплавская 1940 — (дальше ржавчина)», водруженного в изголовье могильного холмика. Но сначала следовало приструнить буйствующий бурьян.

Пепел стал с корнем рвать зеленые космы, не обращая внимания на впивающиеся в ладони иголки репейников. Он не выполнил волю Коли Позитрона, в горле стоял комок.

— Лидия Ивановна вам кем-то приходилась?

Сергей распрямился и оглянулся, за могильной оградкой стоял деревенский батюшка в испачканной по низу глиной рясе. Глаза у батюшки по-славянски были пронзительно-голубые, нос картошкой.

— Дружок просил навестить, — не нашел причины врать Сергей.

— Так вы из тюрьмы?

— Из зоны, отец.

— У нас двое ваших по переписке на доярках женились, в третьем и седьмом доме. В третьем ладно живут, а в седьмом крепко запил. Вы тоже с намерением оглядеться?

Пепел понял, что здесь так принято — сразу о важном, здесь все друг про друга все знают и живут открыто.

— Увы, отец, я б тут с тоски загнулся.

— А я все жду, когда Коля вернется. Он малым был хорошим. И трактор треклятый, прости меня Господи за богохульство, этот на спор угнал.

— Не вернется он уже никогда, — вздохнул Сергей и только скрипом зубов загнал поглубже рвущийся по горлу наружу спазм. — Вот, крестик его сохранился, да не успел я его матери этот крестик передать.

— На все воля Господня. А вы возложите крестик на могилку, все ближе к сердцу покойницы будет.

— Я и хочу, только приберусь.

— Извините слугу божьего, что худо за могилками ухаживаю. Один я здесь, моя старуха тоже два года тому… А и церковь наша Бердниковская сил отбирает, ветхая. Только успеваю дыры латать. Прихожан — пяток старух, разве за всем уследишь, вот оградку красить надо, а цены, сами знаете. Или вы только освободились? Так что ж мы тут воду толчем? С дороги давайте в дом, чем Бог послал…

— Не надо, батюшка, спасибо за доброе слово. Я сейчас есть не смогу, лучше вот что, вот, возьмите. — Пепел вынул из-за пазухи полиэтиленовый сверток с пятьюдесятью тысячами долларов. — Тут и на оградку хватит, и церковь во имя невинно убиенного раба божьего Коли Позитрона новую отстроите. И еще икона там, в пакете, отнял у злых людей, здесь ей будет самое место.

— Что ж я, твои в тюрьме горбом заработанные деньги возьму, а ты по миру пойдешь?

— Это заработано не горбом, а кровью, — прошептал Пепел, чтоб батюшка не расслышал, а то еще не возьмет, и громче: — Я себе на первое время оставил, остальные руки жгут. — Пепел надеялся, что Господь его за это вранье простит. — А сейчас оставьте меня здесь, я, как сорную траву выполю, зайду умыться. — Сергей врал и дальше, заходить в церковь он не собирался. Закончит с бурьяном, тихонько вернется к жигуленку и уедет, куда — в закадычный город Питер. На дальнюю дорогу ведь денег не осталось.

— Ну, тогда я — ставить самовар, — смиренно ответил попик и направился к выглядывающей за ельником луковке купола.

По лицу Пепла скользнула тень. Мысль встревожено подсказала, что это опять в небе кружит ворон. Но нет, на ветку кладбищенской яблони, совершенно не боясь Пепла, присоседилась синица и тонко, но радостно пискнула.