Когда ее сердце перестало бешено колотиться и затикало в привычном режиме, Соня на ощупь закрыла кран ванной, открыла кран умывальника и вымыла с мылом руки, на ощупь нашла сушащееся на змеевике батареи полотенце, вытерла руки и полотенцем же насухо протерла выуженную за шнур бритву. Запахнув халат, вернулась в комнату.

Запасной халат с целыми пуговицами висел в шкафу, Соня опять натянула исподнее, переоделась и стала ждать возвращения гостьи.

Пепел открыл глаза. Увидел собственные ноги в испачканных креозотом брюках и грязный металлический пол. И что-то не то творится с руками… Пепел пошевелился, желудок содрогнулся от спазмов, волна тошноты окатила рот горькой отрыжкой. Сергей отхаркнул густой слюной, которая безвольно сползла с губы на подбородок. Что же это происходит? Пепел двинул головой — в затылке петардой разорвалась боль. Боль окунула сознание в полузабытье.

В этом полуобморочном состоянии, в этом мираже сознания вдруг ясно выстроилась цепь. Цепь из воспоминаний, замелькавших, как картинки в комиксах, заканчивалась на электрической казни бычка…

Сергей заставил себя открыть глаза и осторожно повернуть голову. Превозмогая головокружение, тошноту и кинжальные сполохи в затылке.

Он в вагоне. Да еще в каком вагоне! Ну, это ладно. Хуже другое — его руки обмотаны у запястий проволокой и привязаны к поручню.

Пепел приподнялся насколько смог. Вокруг — задворки депо, в большом количестве ручные стрелки и переезды, дорога, спускающаяся к путям, угол какого-то цеха. За дорогой — холмик, как могильный, вместо креста — сооружение из шпал. Ну да, тупик, в который зарываются рельсы одного из путей.

А вагон, в котором лежит Сергей, вполне годится для съемок фильмов про железнодорожный апокалипсис. Поручни на боковинах сидений — одно из немногого, что уцелело помимо самой вагонной коробки. Еще разве ящики под сиденьями, торчащие и свисающие железные культи поручней, да всякая мелочь на полу: гнутые болты, винты, шайбы и гайки. Ржавчина на всем. На месте одной из дверей — дыра от пола до потолка, с обугленными и словно разорванными краями. Ну и, наконец, на полу у самых ног валяется пустой водочный «малек».

С вагонной судьбой ясно — списали по старости, загнали на глухие деповские пути. Где его «раздели» работяги: кое-что хозяйственно прибрали для дач, кое-что — на запчасти. Но почему эта рухлядь сейчас движется?!

Нет, как болит голова! Затылок пульсирует, будто туда вселилась тварь из фильма «Чужие-2». Тело не слушается… В глазах все вертится и гаснет… И жжение в желудке, тошнота и металлический привкус во рту.

В вагон с грохотом, сотрясся пол, влетела железная вага, следом за ней ловко вскарабкался вензелевец.

— Поехали! Слышь, ты, сука подлая! — с каким-то неестественным восторгом прокричал вояка. В его глазах кубиками льда в стакане перекатывался сумасшедший блеск.

И как-то враз у Пепла состыковались и срослись детали происходящего.

Как этому придурку удалось сдвинуть вагон с места — не ребус. Вытаскиваешь из-под колес «башмаки», снимаешь вагон с ручного тормоза. Засовываешь лом или вагу между колесом и рельсом, упираешь его конец в шпалу, работаешь им как рычагом. Иногда достаточно одного толчка ломом, потом чуть потолкаешь руками и, если путь имеет наклон в сторону толчка, вагон покатится как миленький. Если наклон постоянный — вагон начнет разгоняться без посторонней помощи, а, набрав скорость… ну, понятно. Главное, правильно перевести стрелки, выстроив желаемый маршрут.

Но зачем ему эта возня?! Что за идиотизм?!

— Пригодится, вдруг застрянем, — пояснил Аника-воин, запихивая вагу в ящик сидения. — Я тебе с твоим другом придумал красивую смерть.

— Если я умру, никто не узнает, где спрятано золото Акелы.

— А мне с прибором на все золото, ты Ашота Еще Парочку гробанул, лепшего корефана. Я — не Принцип, если ответку не зашлю, за одного Еще Парочку двоих не раскрошу.

Боец с выразительной кликухой Принцип показал рукой куда-то Пеплу за спину. Сергей оглянулся… чуть не потеряв сознание от резкого движения головой.

Из раскуроченнного (не иначе — кувалдами) ящика, с которого было снято сиденье, выглядывала рука, перехваченная в запястье браслетом из дутого золота. Рокки. Выходит, Рокки жив? Тогда почему этот придурок его не связал? Впрочем, какая сейчас разница…

— А Вензель?

— Старик узнает в деталях, что ты на вагоне сматывался, да перестарался.

А вагон очень медленно, но катился. Пепел видел, как перемещается цех, как выплывает из-за угла скрытый ранее бульдозер, как ближе становится башенный кран. Размахивая руками, куда-то бегут люди в оранжевых жилетках. И, конечно, Сергей слышал колесный перестук и слышал, что ритм учащается.

Оставалась надежда на стрелки, их до ворот вроде бы две. Если вагон не наберет скорость до въезда на них, может, и станет. Пока этот хмырь вылезает, толкает… Задержка, какая-никакая… Шанс.

— Теперь нам никто не помешает. — Принцип перебрался в начало вагона. И встал впередсмотрящим в торцевом проеме.

«Ну, хватит страдать и валяться бревном! — заводил себя Пепел. — Пора заканчивать этот дурдом в свою пользу. Первая задача — освободить руки».

Задача была не из легких, но не казалась невыполнимой. Поручень, к которому привязаны руки, держится на одном болте. Другие болты, видимо, пооткручивали хозяйственнные мужики, а этот или забыли, или он не поддался по причине заржавелости. Однако, как говорят чукчи, если хорошенько вдарить по стойке, к которой крепится поручень…

— Едем! Едем! — радостно завизжал Принцип.

Вагон мотыльнуло — ага, въехали на стрелку. Ну! Пеплу показалось — движение замедляется. Ну же… Сергей закрыл глаза. Остался один стук в ушах и отдача колесных перекатов. Фиг… Вагон набирал разгон.

Пепел чуть переместился, примерился, собрался.

— Ты не хочешь знать, куда едешь? — донесся веселый голос сбрендившего бандюка.

Становились все ближе распахнутые ворота и за ними путь, уложенный на бетонные шпалы. Полотно заметно забирало вниз, и вело оно… и без подсказок известно, куда вело. К подножию холма, на котором расположено депо, к пересечению железнодорожного пути с проспектом Стачек. Сейчас вагон находится на вершине холма. А дальше ведь под гору, только под гору.

— Может, хватит этой детской железной дороги. Пока не поздно. Еще успеем остановить. После ворот не получится. — Пепел постарался придать голосу успокаивающей мягкости.

— Все только начинается, — обернулся Принцип.

А вагон набирал и набирал ход. Вот он въехал, покачиваясь, на вторую и последнюю деповскую стрелку, от которой до ворот дюжина метров.

— А тебе самому жить вконец наскучило, что ли?

— Мне?! Еще чего! Я сойду на своей остановке. А вы поедете дальше. Ту-ту!

— А-а, тогда понятно.

Пепел отклонился назад, насколько позволила проволока; отклонился, наплевав на боль, раскаленными обручами обвившую запястья там, где тонкая сталь впивалась в кожу. Сейчас это ржавое корыто на колесах заденет створку ворот, потом не миновать ему поцелуя с брошенными рядом с рельсовой колеей цыганскими «жигулями». Грохоту и лязгу хватит. За грохотом и лязгом этот урод ничего не услышит, а оглядываться ему не интересно. Ему, гаденышу, нравится смотреть вперед, только вперед, и никуда, кроме вперед, в светлое будущее без Пепла.

Вагон вплыл в ворота. Поравнялись и остались позади разведенные створки, копейные острия воротных прутьев. После чего вагон ожидаемо врезался в «девятку», отбрасывая машину прочь со своего пути.

Врезал и Пепел. Каблуком по стойке, вложив в удар всю массу тела и всю свою злость. Поручень из крепежа не вылетел. Однако… однако не все так гнусно — болт до половины вылез из резьбы. Теперь еще разочек…

Они вырвались из владений метрополитена. Скорость возрастала с каждым метром. Они мчались между двумя гаражными кооперативами, разделенными рельсовым путем напополам. Справа тянулся глухой забор, слева на уходящем вниз склоне виднелись островерхие крыши гаражных сарайчиков, а среди них — вышка гаражной охраны. Крыши мелькали уже словно карты в руках опытного игрока.