Юрий Витальевич взмахнул рукой, будто отгоняет муху, и заговорил в трубку неожиданно спокойно и взвешенно:

— День добрый, Михаил Ильич, Кудрявцев беспокоит… Это вы будете долго жить… Вашими молитвами… Как бизнес?.. Повод пустяшный, не приносили ли вам на последней неделе по перечню? — Майор придвинул измятый листок и начал читать: — Часы марки «Brenets», карманные, с откидывающейся крышкой, серебряные. На циферблате стоит дата «тысяча восемьсот сорок третий год» и надпись — «Mepailles dor Lapalme»? Следующее: золотое кольцо пятьсот восемьдесят третьей пробы с восемью алмазами огранки «роза», общий вес ноль семьдесят сотых карата. Общий вес кольца — три целых, девяносто восемь грамма. Следующее — фигурки Королевских датских мануфактур: фигурка девочки, прижимающей подол платья от ветра «Bing and Grondahl», фигурка детей «Побег в Америку», «Rohal Copenhagen „три волны“», и фигурка фавна с серином «Rohal Copenhagen „три волны“». Последнее: пепельница в виде спящей собаки. Голова и лапы выполнены из серебра. Надпись по кругу «Fraget n plaque»… Пусто?.. Вы, Михаил Ильич, правильно спросили — увы, все из собственности покойного Семена Моисеевича… А как с моей просьбой на той неделе?.. Ну, ладно, если что, я на связи. — Юрий Витальевич положил трубку на рычаг и сказал, глядя в потолок: — Похоже, не врет. Ладно, еще десять тысяч ведер, и золотой ключик у нас в кармане.

Соня поставила чайник на плиту, движения ее были плавны и медлительны. Кудрявцев, сам не зная зачем, глянул в распечатку личного дела Пепла, поскреб затылок и взъерошил волосы. Шанс через двух пиночетовских шестерок выйти на Сергея Ожогова, в текущий момент начиненного тайной Акелы, будто осетр — икрой, казался не ахти каким, но других ниточек не было.

— Чайку, дочка, это ты здорово придумала. — Юрий Витальевич перевернул страницу в записной книжке и набрал следующий номер. — Алло, Дмитрия Даниловича можно услышать?.. Кудрявцев Юрий Витальевич спрашивает… День добрый, Дмитрий Данилович, впрочем, ни к черту не добрый… Не буду долго отрывать, не приносили ли вам на последней неделе по перечню. — Майор начал перечислять уже по памяти: — часы марки «Brenets», карманные, с откидывающейся крышкой, серебряные. На циферблате стоит дата «тысяча восемьсот сорок третий год» и надпись — «Mepailles dor Lapalme»? Следующее: золотое кольцо пятьсот восемьдесят третьей пробы с восемью алмазами огранки «роза», общий вес ноль целых, семьдесят сотых карата. Общий вес кольца — три целых, девяносто восемь сотых грамма?.. Что?!.. (Есть! — радостно крикнул Кудрявцев заваривающей чай девушке.) А фигурки Королевских датских мануфактур?.. Нет?.. А пепельница в виде барбоса калачиком? Голова, лапы… Сегодня с утра?!.. Конечно, изымать не буду, я же приличный человек… А как он выглядел?.. — Кудрявцев слушал трубку еще минуту, потом скупо поблагодарил и отключился.

Соня поставила перед ним чашку, но майор к чаю не притронулся.

— По приметам, безделушки в антикварный салон сдавать носит Клепа, хотя и на чужой паспорт. Спер мандат где-то наш клоун. Является дважды в день, как штык — экономить эти акробаты не научены. Но датский фарфор еще не приносил. Значит, принесет сегодня к вечеру. Тут мы его и… Но главное не это. Главное в том, что Дмитрию Даниловичу уже звонили. Причем, звонил «некто майор Горяинов», это мой на данный момент основной враг, рука Москвы. И этот Горяинов спрашивал, как и я только что: «Не приносили ли чего» по липовому списку, который мы с тобой эксклюзивно для капитана составили.

— «Карманные часы Павла Буре, тысяча девятьсот третий год, серебро, — угрюмо изогнула губы Соня, — с именной подарочной надписью „От Николая Второго за отличную стрельбу“. Состояние идеальное»?

— И «состояние идеальное», и «фигурка Оле Лукойе — героя сказки Андерсена», и «большая пепельница с крабом».

— Дядя Юра, они все против вас?

— Уж всяко любящий покурить мои сигареты капитан меня сдал. Еще хорошо, что я вовремя это раскусил.

Наступила такая тишина, что, казалось, можно расслышать, как плавится воск свечей. И в этой черной дыре молчания спокойно и даже чуточку насмешливо Сергей объявил:

— Мизер!

— Пас, — злобно скрипнул зубами Володар. Перед финальной игрой он настоял, что лично будет вести запись, достал огрызок карандаша, наверняка, фартового. Возможно, над этим огрызком в Сашином таборе старухи исполнили пару-тройку магических ритуалов «на счастье». И вот теперь грифель от нажима предательски хрустнул.

— Пас, — тяжело вздохнул певец, поскольку до конца игры оставалась десятерная, а лидировал русский.

Открыв прикуп, Пепел только рассмеялся, хотя привалили к голой даме пиковые туз и король. В трефе у Сергея были король, валет, девять, семь. Бубна — с валета до последней фоски.

Противники встретились взглядами, и в этих взглядах читалось торжество.

— Играю в открытую, — еще шире улыбнулся Пепел и, не пряча, снес пиковый марьяж.

Легли и противники. На правой руке — туз, дама, десять, восемь треф, туз, король, дама в бубне и девять, восемь, семь в черве.

— Чистый, — разрезал нависшую тишину Сергей, — с пики под меня захода нет, бланкованный туз не ловится. — По одной, факирским приемом переводя внимание с себя на карты, выложил их перед собой картинками вверх. Встал с низкого неуклюжего табурета, с хрустом и смаком потянулся. — Партия окончена. Гоните денежки.

— Ты читаешь наши карты по рубашке! — прошипел Володар.

— Это предъява? — в глаза Саше презрительно улыбнулся Сергей, помня про должок.

— Нет, — после повисшей паузы в десять гулких ударов сердца отвел взгляд Саша Володар.

— Не ловится, — развел руками певец.

Зрители купились. Тут же набежали болельщики, и взмыл под своды сумбурный гомон:

— Бланкованный туз!!! Надо свое отожрать и зайти с пики!

— А как ты с нее зайдешь?!

— А если зайти с бубны?

— А если…

— А если…

Пепел отступил в темноту. Сейчас его никто не опекает, сейчас о нем все забыли. Четыре чемодана денег стучат в цыганских сердцах и умах.

Пепел еще до игры присмотрел несколько вариантов, как выбраться из собора в обход двери. Присмотрел, когда компания с корабля заявилась в собор и до стартового свистка окруженные свитами претенденты разбежались по интересам. Карузо сидел, погрузившись в себя, Володар угрюмо цедил вино с товарищами по табору, а Пепел, взяв Верку под ручку, осмотрел, каная под туриста, старую деревянную церковь. Больше всего Пеплу понравилась стремянка, поставленная под одним из окошек храма. С этой лесенки, поди, протирают стекла, снимают паутину, подсчитывают, сколько прибавилось древоточцев со вчерашнего дня.

Стремянка ябедно скрипела. Окно, открываясь, хрустально звякнуло. Но Пепел не дрожал, что его услышат. Слишком заняты сейчас опекуны, чтобы обращать внимание на скрипы и звяки.

— А все-таки, если попробовать в пику? — бесновался один из болельщиков.

— Нельзя было русских пускать на «джелем»! — вторили радикалы.

Пепел выбрался на скат. Единой крыши у архитектурной достопримечательности не имелось. Зато имелось несчитано-немеряно луковок-куполов, под каждой из которых располагалась своя небольшая крыша в виде той же луковицы. Сергей перебирался со ската на скат легко и быстро, как слаломист, огибал луковки-маковки. Он спускался на землю с той стороны собора, откуда не заметишь ни с колокольни, ни от ворот. Зря он, что ли, прежде чем войти, обошел вокруг собора, якобы любуясь знаменитым безгвоздевым строением? Впрочем, и любуясь тоже. Что-то в этом есть. Типа Русь изначальная, мшистое дыхание старины и все такое.

Бар назывался «Парк Юрского периода», естественно, в оформлении — резиновые и пластиковые динозавры «Мейд ин Чайна». На полочках, на стойке и по одному, намертво приклеенному, чтоб не сперли, на каждом столе между солонкой и перечницей. Где-то рядом находился какой-то институт, и хозяин бара явно ориентировался на студенчество. Пиво подешевле — «Степан Разин», да «Калинкин». И музыка из динамиков — оглохнуть можно: