— Значит, ваш отец оказался знаком с пришедшими преступниками?

Соня в который раз тяжело вздохнула, отрешенно посмотрела за пропитанные табачным дымом шторы в давненько не мытое окно. Выдержав паузу, Соня ответила, как учил Кудрявцев:

— Я не знаю. Они называли его по имени, он их не называл. Вон, во всех газетах только и пишут, что бандиты заранее следят за своими жертвами. — На лице должна быть задумчивость, в необходимой пропорции смешанная с искренним желанием угодить.

— Что вы из себя дурочку-то, Софья Семеновна, корчите? И ежу понятно, что это было никакое не ограбление. — Капитан привычно строчил дешевой одноразовой ручкой. Его пальцы покрывали похожие на заживающие синяки никотиновые пятна.

В кабинете был и компьютер, снятый со стола и задвинутый в угол. На нем лохматой стопкой пылились какие-то лиловые папки. На обросшем бархатной пылью экране можно было рисовать пальцем. Помещение обширное, но узкое, длинное от двери до зарешеченного окна, и неестественно высокое, метра четыре до потолка, а может быть, и все пять. В углу, у самого окна, большой железный шкаф, выкрашенный коричневой краской небрежно, с потеками.

— Я плохо помню происходившее. Я очень сильно перепугалась.

— Но кто именно стрелял в вашего отца, вы помните? И, кстати, вы составили перечень пропавших вещей?

— Да. — Соня протянула мелко исписанный лист.

— Ого, сколько тут понаписано. А вы говорите, что не ограбление!

— Это мелочи. Гораздо больше сгорело. Да и пожарники «постарались»…

— Софья Семеновна, у следствия крепнет впечатление, что вы не хотите нам помочь. Ведь вы что-то скрываете? — У капитана — редко мигающие прозрачные глаза, русая шевелюра пирожком и маленький, но заметный шрам на верхней губе.

— У меня разболелась голова, можно мне наконец пойти домой?

— А ведь я вам не враг, я на вашей стороне. А начальство требует раскрытия, слишком уж громкое дело. А знаете, что в моей практике случаи, когда родственники заказывают родственников ради наследства, очень даже…

И опять вопросы, вопросы, вопросы…

— Вы, конечно, догадываетесь, что нас интересует?.. Так уж совсем и не догадываетесь?.. Отец вам говорил, на кого отписал завещание?.. Вы знакомы с Семеном Ефимовичем Матушкиным?.. — Так сколько, вы говорите, пропало из квартиры ценных вещей?.. Вам ничего не говорит кличка «Майданный»?.. Часто ли вы сорились со своим отцом?.. Зачем вы утверждаете, что не знакомы с Иваном Андреевичем Мариновичем?.. Что вы можете сказать по поводу деятельности якобы мало знакомого вам Николая Карповича Быстрых?.. Так сколько, вы говорите, пропало из квартиры ценных вещей?.. У вашего отца были недруги?.. Кому выгодна смерть вашего отца?.. Часто ли вы сорились со своим отцом?.. Отец вам говорил, на кого отписал завещание?.. Лично у вас были недруги среди знакомых отца?..

Распахнулась дверь.

— Кешка, извиняй, что от дел отрываю, я проездом на минуточку, пошли — перекурим. — С порога неузнающе глянул майор Кудрявцев на Соню. И широко улыбнулся ведущему дело о насильственной смерти Семена Моисеевича капитану.

— Ладно, Софья Семеновна, на сегодня вы свободны, распишитесь, пожалуйста, здесь, здесь и вот здесь.

Соня, прежде чем расписаться, стала читать составленную бумагу. Муха в кофе сдалась. В одном месте Соня непреклонно вычеркнула капитанскую импровизацию, на что капитан только поморщился. Юрий Витальевич в дверях нетерпеливо притоптывал подошвой и продолжал рассматривать Соню с таким интересом, будто видит впервые.

Соня, получив капитанскую подпись в пропуск, ушла.

— Угостишь «аполлоном», а то…

— …Так жрать хочется, что и переночевать негде. Это дочь антиквара? — когда приятели обосновались пообочь фаянсовой урны в курилке, невзначай поинтересовался майор. Не курить в оставленном кабинете у знакомых имелись уважительные причины.

— Темнит красавица, — выуживая из протянутой Кудрявцевым пачки сигарету, вздохнул капитан. — А дело мутное, ниточек миллион, и за какую ни дергай, скелеты в шкафах трясутся. Ты ж этих антикварщиков, как родню, знаешь, подсказал бы чего?

Здесь они могли говорить откровенно, благо прочие сослуживцы проходили мимо. Чуть мешал стук молотка и визг ножовки — бригада работяг реставрировала милицейский сортир.

— Знать-то знаю, только чего? Стукачи воды в рот набрали, как один, значит, дело не антикварное. Надо бы пошелестеть страницами, чего ты уже накопал, авось что-нибудь и подскажу.

— Не вопрос. Дай огоньку.

— Нет. Сейчас мне некогда. Вот завтра с утра… Кстати, клоун, может, за тебя и покурить? — Юрий Витальевич чиркнул зажигалкой.

— Насчет завтра — заметано. А губы у меня собственные.

Из сортира понесся беззлобный мат, работяги заспорили, что раньше — класть плитку или штукатурить стены?

— А сейчас мне взаимоуслуга нужна. Нужно поднять, что у нас есть на некоего Сергея Ожогова. Только мне по своим каналам не резон. У нас московская проверка — слыхал? Начнут доставать: что, зачем и как? А я пока ничего конкретного не нашел, да, может, и не найду никогда. — Майор и сам считал свои объяснения малоубедительными, но зато был готов платить.

— Без проблем. Кстати, у тебя сотню до получки перехватить можно? — притворно тяжело вздохнул капитан.

— Земную жизнь пройдя до половины, не накопить и на квартиру? — холодно улыбнулся майор. — Без проблем. — И протянул капитану заранее приготовленные в ладони четыре золотые монеты номиналом по 25 рублей со знаком Скорпиона.[12] — А это, — Кудрявцев к взятке присовокупил клочок бумаги, — этапы большого пути Ожогова, чтоб в архивах легче найти. — Майор отпустил окурок в урну. — Ну, я побежал.

— Дай еще сигаретку, а лучше — пару, — виновато улыбнулся капитан. — И не забывай расписку. — Тут же, на подоконнике, капитан написал, выдрав страницу из блокнота: «Я, Иннокентий Иванович Вернидуб, получил от Кудрявцева Юрия Витальевича в долг сто рублей, каковые обязуюсь вернуть в течение месяца». Теперь к взяточнику было не придраться, пусть прямо на этом месте их обоих скрутят парни из Службы внутреннего надзора.

— Держи уж всю пачку, побирушка.

Майор небрежно спрятал расписку, пожал приятелю руку и уверенной походкой двинул к лестнице. Капитан убрал подаренную пачку, жадно трижды затянулся и вслед за майором прогулялся до лестничного пролета. Поздоровался с поднимающимся коллегой:

— Привет семье!

— Красные штаны — два раза «ку»! (Вчера по Первому каналу вечером давали «Кин-дза-дзу»).

Спускаться капитан не стал, а, приподнявшись на цыпочки, заглянул вниз. Он увидел плечо и затылок покидающего дом приятеля и, кажется, остался доволен.

Вернувшись в кабинет, капитан придвинул к себе телефон. Звонил он ни кому иному, как московскому потрошителю майору Горяинову.

— Алло, Инокентий Вернидуб беспокоит. Как вы и предполагали, Кудрявцев у меня появился… Да, четыре золотых… Да, очень интересовался делом и притворился, что дочь убитого не узнает… для отвода глаз попросил меня найти досье на какого-то урку… Завтра!

Они открыли дверь большого салона, когда патриарха «джелем-джелем» Джафара Матибрагимова вели к сцене, где его уже поджидал один из черножилеточных молодцов. Молодец держал внушительный деревянный молоток, которым патриарх должен ударить в гонг. Отбить начало второго раунда.

— Мы приносим извинение за опоздание. — Запыхавшийся Пепел догнал патриарха у самой сцены, ухватил за рукав халата и виновато заглянул в выцветшие глаза. — Не наша вина.

Хотя формально они, конечно, успели — гонг еще не прозвучал.

Джафар ожег гадже взглядом. Этот взгляд предназначался даже не Пеплу — всем собравшимся давалось понять, что старец очень не в восторге от присутствия нецыганских личностей на празднике цыган. В прежние времена, наверное, с этим делом было строже.

Рокки, который был чернее тучи, демонстративно отступил от Пепла. Дескать, перед вами русский, что с него возьмешь! Мол, я сам не рад, что вынужден сопровождать этого гадже, не по своей воле, мне приказали.