Где-то между четвертым и пятым этажом за пазухой зазвонил телефон, словно забилось второе сердце. Игнат посмотрел на номер – это была мать. Он некоторое время полюбовался на нестройный ряд цифр и отключил звук. О чем тут было говорить? Мать, как и все остальные, двигалась в горизонтальной плоскости, Игнат и сам не понимал, почему, выбрал вертикальную прямую своих перемещений.

«А потому что я только так и могу, – подумал он, в который раз приземляясь на первом этаже, – болтаться между небом и землей и нигде не задерживаться».

Может, Игнат так и прокатался бы до глубокой ночи в сопровождении мрачных мыслей и нервничающих жильцов. Может, заснул, осев в углу на корточки. Но внезапно к нему в лифт заглянул гражданин из породы тех, кому всегда до всего есть дело. Такие даже в бане проявляют инициативу и в обычной пьянке поднимают тост за мир во всем мире. Взгляд этого профессионального дружинника, в отличие от взгляда пожилой сумасшедшей, был полон брезгливой неприязни.

– Так, друг, ну-ка, давай-ка на выход, – решительно произнес он, норовя ухватить Игната за воротник. – Кончай жильцов пугать.

– Мне на седьмой, в тридцать пятую, – промямлил Игнат, в доказательство своих слов показывая на нужную кнопку.

– Вот и давай себе в тридцать пятую, – подбодрил гражданин. – А я проверю. И если что, учти, тебя весь дом видел. Мы тебя на куски разорвем. Если что! Понял? – со значением повторил он.

Игнат кивнул, все было понятно: если сегодня ночью у кого-то из жильцов голова разболится, придут в тридцать пятую валять его в смоле и перьях – и сошел, наконец, на лестничную площадку своего этажа. Он достал ключи и уже собирался начать царапать ими замок, как вдруг какая-то мысль остановила его и задержала занесенную в воздухе руку. Показалось, что вот-вот он все поймет… но тут, громыхнув цепями, отворилась соседняя дверь. Так и не пойманная догадка тут же испарилась.

– Здрасьте, – выдохнул Игнат.

Он узнал старика. Тощий, в растянутых штанах, в грязной майке, с подозрительным взглядом и длинным носом, он подслеповато таращился на Игната и всматривался в тени за его спиной.

– Как собачка ваша? – Игнат сам удивился тому, что помнил о жалкой шавке соседа.

– Сдохла, – ответил старик.

Игнат состроил печальную мину, а старик насупился и пожевал губами.

– Я что хотел спросить, – прошамкал он. – Это. А чего рябят-то не видно?

– Не видно?

– Ну да. Вона, который день все нету и нету. Только тебя и встречаю.

– А я что, не нравлюсь? – глядя в слезящиеся прозрачные глаза, спросил Игнат.

Старик не понял.

– А ты тут причем? Ребят, я говорю, не видно. Вона, сколько времени прошло…

– Так уехали они, вона их и нету, – ответил Игнат.

– А вы, я извиняюсь, кто будете?

«Странно, – подумал Игнат. – Откуда этот черт взялся? Умирать его, что ли, сюда доставили? А что, – оживился он, – хорошая мысль – свозить в дом всех тех, кому пора на тот свет. Как в накопитель перед большим путешествием».

– Я? – вслух переспросил он. – Я жить тут снова буду. Понял? Это теперь мой дом. Моя хата. Я здесь свои порядки наведу. Дождусь, когда ты копыта откинешь, и твою хибару к рукам приберу. Ну, как тебе, мухомор старый? Будешь со мной дружить или как?

Разгневанный и напуганный таким поворотом, старик отступил в коридор и в сердцах захлопнул за собой дверь. Игнат удовлетворенно кивнул и, отделив нужный ключ, уверенной рукой вставил его в замочную скважину, дважды энергично провернул, нащупал на стене выключатель и вошел в квартиру.

В коридоре была вкручена энергосберегающая лампочка, которой требовалось время для того, чтобы разгореться в полную силу. Игнат, задумавшись, встал в потемках и машинально принялся перебирать ключи, сверкая брелком-бутылкой. Он прошел в кухню, налил воды из крана, выпил тут же, стоя у раковины. Присел на табурет и замер, словно заснул. В квартире было тихо, цокали часы на стене, наверху у соседей что-то тяжелое упало на пол, и от удара здесь на кухне чуть качнулась зеленая лампа на длинной цепи. И тут события последних дней словно сцепились одно с другим, восстановились причинно-следственные связи, и по шее Игната пробежал холодок.

– Ключи… – вдруг произнес Игнат и вздрогнул, услышав звук собственного голоса. – Ключи!

Он побледнел, встал и уставился на связку. Машинально встряхнул бутылку и в пластиковой ловушке заметался снег…

На этот раз Игнат не стал дожидаться лифта, а стремглав бросился вниз по лестнице. За спиной остался теперь уже ярко освещенный коридор пустой квартиры, кран с неплотно закрытой водой и вся его жизнь, такая жалкая, такая нескладная…

Игнат мог сесть в свою машину или поймать такси, но вместо этого побежал. Поскальзываясь, спотыкаясь и падая на шарахающихся от него прохожих, он мчался из одного бермудского треугольника городских тупиков в другой, стремясь пересечь реку, как спасительный Рубикон. Над центральной ТЭЦ стелились хвосты пара, подсвеченные кроваво-красными огнями рекламы. Но Игнат не видел рекламы, он видел только противоестественно алые облака, и его и без того напуганное сердце переполнялось тревогой. Ему чудилось, что он отчетливо слышит топот у себя за спиной, чувствует, как невидимая армия догоняет его, Игнату казалось, что уже кто-то хватает его сзади за пальто и за шею, и он из последних сил прибавлял скорость. Порой «преследователи» обгоняли его и, превратившись в обычных прохожих, поворачивали навстречу, шли, равнодушно или с неприязнью заглядывая в безумные глаза. Но стоило им разминуться, как у него за спиной они тут же превращались в бесплотные тени и вновь бросались в погоню, дыша в затылок загнанной жертве, норовя сбить ее с ног и столкнуть под колеса автомобилей.

Пока были дыхание и силы, Игнат бежал, чувствуя, как замирает душа от страха и… неожиданного противоестественного счастья. Счастья, потому что он слишком долго ждал освобождения, мечтал о том, чтобы захлопнуть за собой дверь, выбраться на улицу и броситься прочь, убегая ото всех видимых и невидимых преследователей. Вперед, не оглядываясь, не задумываясь, не вспоминая о прошлом – в новую прекрасную жизнь…

На волне своей эйфории Игнат едва не сшиб с ног прохожих. Ему навстречу из арки, как привидения, выплыли две девушки или двое юношей – Игнат не разобрал – с волосами угольного цвета, бледными лицами и глазами, щедро подведенными тушью. «Готы», – подумал он и остановился перевести дух, опершись рукой о стену какого-то особняка. Готы с опаской покосились в его сторону и бесшумно скрылись в соседней подворотне, а Игнат вдруг представил, как он выглядит со стороны – распахнутое, мятое и потерявшее всякий вид пальто, всклокоченные волосы, опухшее побитое лицо, воспаленные глаза…

Мимо него с грохотом промчался переполненный трамвай. Странное дело, на мгновение оглушенному и ослепленному Игнату показалось, что весь город движется в обратном направлении. Машины поехали назад, пешеходы заспешили задом наперед, и даже парочка бездомных собак затрусила по своим собачьим делам совершенно противоестественным образом. Игнат потер глаза и потряс головой, стремясь вернуть миру его привычный поступательный порядок.

– Эй вы! – внезапно раздался громкий окрик. – Нечего тут стоять! Проходите, проходите, я говорю!

Игнат осмотрелся.

– Да вам это я, вам! – толстопузый охранник в черной форме, действительно обращался к нему. – Проходите, нечего здесь отираться!

Игнат взглянул на фасад. Типичный старомосковский особнячок. Колонны, герб с вензелями на фронтоне, светлые стены, легкие пропорции и неожиданно враждебно и густо зарешеченные окна. Страшно подумать, что находилось внутри, если до здания нельзя было дотронуться снаружи.

– У вас там что, ядерная кнопка? – спросил он охранника.

– 25-й, я 24-й, отбой, все нормально, – не обращая на него никакого внимания, доложил тот по рации. – Пьянь какая-то, то ли бомж, то ли городской сумасшедший. Ничего, уже уходит.