– Я ехал в вашем вагоне 10 числа, у меня даже билет сохранился, могу показать… – он потянул бумажку из-за пазухи, но женщина жестом дала понять, что ее это не интересует.

– Моя фамилия Авдеев, – ласково продолжил Игнат. – Игнат Андреевич Авдеев. Я тогда выкупил все купе. Первое. Прямо рядом с вашим. Собирался ехать один, но ночью у меня оказался попутчик. Мы долго сидели, разговаривали, все такое… Утром его уже не было. И на перроне я его не встретил. Вы не могли бы мне помочь? Мне надо найти этого человека. А, Мария?

Что-то подсказывало Игнату, что у него ничего не получится. Он хорошо знал этот тип женщин. Они вечно смотрели на всех с подозрением и всегда боялись, что от них чего-то потребуют – кошелек или жизнь, сочувствия или помощи. Очевидно большой опыт общения с негодяями заставлял их в каждом незнакомце видеть потенциальную угрозу. А тут еще несколько пассажиров так некстати подошли со своими билетиками в озябших пальцах. Игнат вздохнул и отступил.

– Так, места пятое, шестое, третье купе, проходите, – придирчиво осмотрев очередную партию уезжающих, распорядилась проводница, затем в поле ее зрения вновь попала заискивающе улыбающаяся физиономия Игната.

– Так, я не поняла, – она собрала лоб, мучительно соображая, что нужно этому проходимцу, и как от него быстрее избавиться. – У вас что, украли что-то? Нет? Тогда что? Вас я не помню, вон у меня сколько народу, – она показала на пустой перрон. – А кто там у кого по ночам сидит и чем занимается, это вообще не мое дело.

Внезапно Игната осенило: как же он не додумался, ей надо было дать денег! Или, хотя бы, показать их для начала. Он изменился в лице и полез в карман, но проводница, как полицейский, растревоженный опасным жестом задержанного, шагнула назад и заголосила.

– Да что же это такое! Гражданин, имейте совесть! Ходят тут всякие, работать не дают! Проходите, проходите, товарищи, – неожиданно зазывно обратилась она к подошедшей продрогшей парочке, – готовим билетики, паспорта, багаж без присмотра не оставляем…

Игната оттеснили в сторону, и он в сердцах сплюнул себе под ноги.

– Вот тварь безмозглая, – процедил он сквозь зубы.

«Тварь», вцепившись в документы отъезжающих, уже отчитывала их за какие-то фантастические грехи, вроде того, что чемодан у них слишком красный. Игнат потоптался еще немного и, подняв воротник пальто, ни с чем направился прочь. Надо же, что за люди! Так ничего и не узнал…

Его спина уже маячила где-то у последних вагонов, когда в проеме двери появилась хрупкая миловидная девушка. Казенная шинелька ловко сидела на ее стройной фигуре, каракулевая пилотка была кокетливо сдвинута, светлые волосы аккуратно прибраны.

– Нинуль, ну как ты тут? Не замерзла?

Девушка проворно выбралась на перрон.

– Нормально, – пробасила Нинуля.

– Спасибо, что подменила, – девушка осмотрелась и улыбнулась, то ли снегу и морозу, то ли парочке проходивших мимо пассажиров.

– Ходят тут всякие, – просипела за ее плечом Нинка.

– А что такое?

– Да был тут один тип, чуть не довел меня. Странный такой, одет, вроде, хорошо, а глаза больные. Ну, просто психический. Шел, шел по перрону и вдруг – шасть ко мне. Я аж перепугалась. Мало ли ненормальных-то! А он ну спрашивать, помню ли я его, и с кем он почти две недели назад пил в купе? Представляешь? И так пристал, ну просто насмерть. За тебя меня принял, – хихикнула наконец она. – Все Марией называл.

– Да, а где он? – внезапно заинтересовалась проводница.

– Где-где? – передразнила ее Нинка. – Ушел. Прогнала его. Нечего тут выспрашивать.

Маша, посерьезнев, всматривалась в глубину вокзального дебаркадера.

– Ладно, Нина, ты иди внутрь. Я теперь сама тут постою, – предложила она.

Нет, не зря она не хотела отходить. Как будто чувствовала, что за эти несколько минут на перроне произойдет что-то нехорошее. Нинка, подобрав полы огромной шинели, кряхтя и отдуваясь, полезла в вагон, а продрогший Игнат, кутаясь в пальто, уже подходил к своей машине.

– Никакая это не Мария, – пробормотал он. – Я вспомнил. Та молодая была, хорошенькая. А эта – крокодил крашеный.

Один из поездов под визгливые звуки мелодии прощального марша дернулся и плавно покатил вдоль перрона. Некоторое время машина Игната двигалась параллельно ему, затем ушла влево и заплясала в темноте по ухабам в сторону большой дороги. Игнат глянул на часы на приборной доске. Они показывали одни нули.

Пробило полночь, когда Кир наконец почувствовал, что вот-вот заснет. До этого он все вертелся в постели, но навязчивые мысли и запахи краски не давали ему покоя. За всевозможными вечерними заботами Кир упустил момент, когда можно было упасть головой в подушки и мгновенно заснуть. Сначала в квартире лопнуло сразу несколько лампочек, и они с Настей забегали из одной комнаты в другую, предупреждая, что стекла острые и нельзя за них хвататься. Потом мальчик ни с того ни с сего разрыдался. Лежал, всхлипывая, ничком, обняв подушку, на вопросы не отвечал, на уговоры не поддавался, и Кир сидел рядом, выжидая, когда иссякнет фонтан слез. Потом он еще долго оставался в детской и рассказывал сказки, но почему-то в тот вечер казалось, что его никто не слушает. Мальчик, выдохшись, похоже, задремал, а девочка лежала, глядя в потолок и думая о чем-то своем. Настя еще возилась на кухне, когда Кир осторожно вышел из детской и, пожелав ей спокойной ночи, скрылся у себя. Он промаялся почти час, не зная, чем заняться. Ничего особенно делать не хотелось, но и сон не шел.

Наконец, он лег в постель, закрыл глаза и постарался представить давнюю подружку своей бессонницы – фиолетовую водоросль. Немного покапризничав, она появилась, горделиво изгибаясь во всех направлениях, подчиняясь воздействию невидимых течений. И дно, и морскую глубину, и проплывавших мимо рыб Кир видел нечетко. Его внимание было приковано к длинным листьям, изящно извивавшимся в странном танце в тишине подводного царства. Они переливались всеми оттенками фиолетового и сиреневого, а по краям пробегали искры цвета электрик. Кир так увлекся этим медитативно-эстетическим упражнением, что вскоре, наконец, почувствовал подступающую дремоту. Раскачиваясь вместе с волшебной водорослью в плавном ритме, он уже почти заснул, когда уловил за стеной возню и шепот. Кир прислушался, но не так, как наяву. Совсем небольшим усилием воли он увеличил возможности ушной мембраны и приблизил все шорохи и звуки.

– А ты уверена?.. – явно уже не в первый раз шепотом выспрашивал совсем не сонный мальчик.

– Уверена, уверена, – нетерпеливо, но тоже тихо отозвалась девочка. – Ты давай, мешай.

– Да я мешаю, мешаю, – засопел он и удвоил свои усилия в неизвестном деле, сопровождавшимся странными звуками. – Хорошо бы, что б он прямо посинел! Чтоб ему страшно до чертиков стало. И он бы вообще упал, свалился под стол. И все бы как заплакали…

Тут раздался вполне определенный звук подзатыльника.

– Эй, ты чего дерешься? – плаксиво протянул он.

– Ничего. Давай сейчас тихо, пока никто не проснулся и не пришел проверять – спим, не спим. Хватит болтать. Мешай лучше.

– Да я мешаю, мешаю, – вздохнул мальчик.

Кир, если бы и хотел проснуться, уже не смог бы и со спасительной мыслью, что вся эта подозрительная возня – лишь плод его воображения, глубоко вздохнул и растворился во сне.

Не доехав до дома, Игнат свернул в знакомую арку и тут же припарковал машину. В темноте светилась вывеска «Продукты 24 часа». Игнат осмотрелся: кругом никого, только этот надоевший до смерти снег – и толкнул дверь.

Внутри его встретили тепло, свет и ласкающие глаз плотные ряды бутылок со спиртным. Игнат прищурился, выискивая среди них свою единственную на сегодняшний вечер, но отвлекся на шорохи и шепот из угла. Он прислушался. Возбужденная женщина, захлебываясь, рассказывала.

– …ну он и застукал свою ляльку с этим типом. Тому морду набил, а ее изувечил. Шумели так, что соседи милицию хотели вызывать.