Катрин вся отдалась своему нынешнему положению. Когда ребенок начал шевелиться в ней, она испытала невероятное наслаждение. Катрин стала думать, как будет чудесно держать ее, баюкать ее, говорить с ней. В том, что родится девочка, она ни минуты не сомневалась. Карло ждал мальчика. Но после всех его нежных улыбок она не тревожилась по этому поводу.

В какой-то момент она заскучала. В дождливые зимние дни прогулки прекратились, и Катрин снова пристрастилась к чтению. В доме было не так много книг, и молодая женщина с грустью вспоминала громадную отцовскую библиотеку. Но она читала все подряд. Однажды она наткнулась на французскую книгу, засунутую между другими на книжной полке. Маркиз де Сад. «Жюстина». В мозгу словно звякнул далекий колокольчик. Она прочла. Книга взволновала ее и вызвала резкое неприятие. Сексуальное насилие над невинной жертвой.

Карло обнаружил книжку на столике возле ее кровати. Он нахмурился.

– Вряд ли это подходящее чтение для будущей матери, – пробурчал он и унес книгу.

Катрин отыскала ее снова. Внимательно изучила предисловие. Оно изобиловало терминами: садизм, мазохизм, извращение. Эти термины часто встречались ей в те времена, когда она листала книжки, стоявшие на полках Жакоба, эти слова часто повторялись в их тогдашних беседах. Так что термины были более или менее понятны.

Катрин все чаще стала задумываться. Она складывала руки на животе и думала, думала. О себе. О Карло. Согласно описанию, она была мазохисткой. Она получила удовольствие от боли, от унижения. Подобное открытие сразило ее, она не могла думать ни о чем другом. Страшные сны вернулись. Огромная, непомерно разбухшая Сильви. Не реальная фигура Сильви, но ее голос, атмосфера жестокости, оскорблений, резких жестов и ругани. Лгунья, обманщица. Или наоборот – ощущение того, что Сильви вне пределов досягаемости, не замечает дочь, не желает дотрагиваться до нее.

Она, Катрин, совсем маленькая, недавно научилась ходить, тянет ручонки в пустоту, хочет дотронуться до мамы и не может. И потом пощечина, удар. Она здесь. Мама здесь. О, какое счастье! Мама видит ее. Касается ее. Но прикосновение причиняет боль. Слова, жестокие, оскорбительные. Она – лгунья. Катрин – лгунья, обманщица, неряха. Грязные трусы. Но все же мама видит ее, замечает, трогает ее. Катрин плакала. Рыдала одна в постели. Неряха. Но она существует. Ее видят. Трогают. От прикосновения наступает облегчение. И наслаждение.

Обхватив руками свой живот, свою дочь, Катрин думала. Блуждала в лабиринтах памяти. Анализировала. Дочь своего отца. Дочь своей матери. Боль лучше, чем ничто, чем пустота неузнавания. Боль означала удовольствие. Стремление убежать от боли, от унижения превратилось в наслаждение. Боль стала эротичной. Маленькая Кэт боролась за существование в этом мире.

К Катрин приехала Фиалка. Бодрая, энергичная. Обнимая ее, Катрин с удивлением обнаружила, что по-настоящему рада встрече. Фиалка была вся переполнена новыми проектами. Она бросила работу и собиралась стать адвокатом. Как ее муж.

– Нечего и говорить, что Мэт в восторге. Думаю, она в своих мечтах видела себя адвокатом. А тут я наконец готова претворить мечту в жизнь.

Фиалка весело, заразительно рассмеялась.

А она переменилась, подумала Катрин, стала менее резкой, менее строгой.

Та, казалось, прочла ее мысли.

– Да, я счастлива. Насколько это возможно.

Они сидели в ресторане на пьяцца Навона.

– А ты? Выглядишь ты чудесно. Беременность идет тебе. – Она ласково поглядела на огромный живот Катрин.

– Да, все нормально.

– Сказать по правде, сама мысль о беременности всегда приводила меня в ужас. – Фиалка погладила ее по голове.

– Меня тоже, – призналась Катрин. Но она не стала рассказывать Фиалке о том, как шевелится внутри ребенок.

– А что Карло? – Фиалка испытующе поглядела на Катрин. – Впрочем, можешь ничего не говорить. Я и так знаю. Он самый счастливый будущий папаша во всем мире, – хмыкнула она, потом посерьезнела. – Ну а как вам вместе? Вы счастливы друг с другом?

Катрин уже готова была выложить все Фиалке, поделиться хоть с кем-то своими чувствами. Но она не знала, как к этому подойти, с чего начать. Как вытащить на свет божий ее потаенные и темные страхи? Поэтому Катрин просто кивнула.

– Ну и слава Богу, – задумчиво произнесла Фиалка и тихо повторила: – Слава Богу.

На следующий день Фиалка пришла к ним на ужин. Она восхищалась их домом, охала и ахала, разглядывая фрески ручной работы в детской и горы игрушек. За ужином разговор не умолкал ни на минуту, Фиалка, как всегда, была переполнена забавными рассказами, и хозяева то и дело заливались смехом. Катрин решила не замечать восхищенных взглядов, которые Карло бросал на Фиалку.

Да и к тому же он так ласково обращался с самой Катрин, так заботливо следил, чтобы она ела и пила как следует. Она привыкла к мысли, что муж обращается с ней как с неким священным сосудом, в котором заключается будущее. Что ж, роль не хуже любой другой.

Она рано ушла к себе. На последнем месяце беременности Катрин постоянно хотела спать, предпочитала не сидеть, а лежать. Раздеваясь, она вспомнила, что собиралась дать кое-что Фиалке для Матильды. Это была статья, которую Катрин вырезала из «Корьере делла сера». Там упоминалось о школе, которую принцесса Матильда и Жакоб основали в Париже много лет назад. Катрин ничего об этом не знала.

Она взяла статью и пошла назад в гостиную. Они стояли под одной из роскошных пальм, глядя друг другу прямо в глаза. Рука Карло сжимала плечо Фиалки. Катрин остановилась и, презирая себя, начала подслушивать.

– Ты придешь. Позже. Я хочу тебя, – голос Карло дрожал от напряжения.

Фиалка покачала головой.

– Нет.

– Извините, – спокойно проговорила Катрин. – Я только хотела отдать это Фиалке для Мэт.

Фиалка залилась краской. Карло рассерженно отвернулся.

Катрин легла в постель и уставилась в потолок. Сердце колотилось. Она убеждала себя, что это для нее никакое не открытие. Фиалка была с ним прежде. Но сейчас… Катрин не тешила себя иллюзией, что Карло хранит ей верность. Не требовалось особых доказательств, чтобы сообразить, что Карло встречается с женщинами. Это в порядке вещей. Общество допускает подобное. Мужчина, настоящий мужчина, не может жить аскетом столько месяцев. Когда Катрин размышляла об этом отвлеченно, все не казалось таким уж ужасным. Но столкнувшись вплотную с реальностью, с этими взглядами, с рукой Карло на плече Фиалки, Катрин почувствовала, что едва не сходит с ума.

Она погладила свой живот. Когда родится дочка, все изменится. Она об этом позаботится.

Натали Марина Негри делла Буонатерра родилась первого июля 1968 года. Катрин твердо знала, что ее ребенок – самое чудесное создание на земле. Она часами глядела на дочь, на ее крошечные ручки, хватавшие воздух, на такой смешной темный пушок на голове, на ясные глазки, на розовый бутон ротика, который хватал грудь и начинал сосать, сосать. Катрин гладила девочку, укачивала, носила на руках и не желала никому отдавать ее даже на мгновение.

Карло, после недолго длившегося периода сожаления, что ребенок оказался не мальчиком, смотрел на свое чадо с обожанием. Он тоже брал дочку на руки, раскачивал ее, распевал ей оперные арии, заваливал подарками. Первые несколько месяцев после рождения ребенка они были счастливейшей семьей на свете. Сотни фотографий подтверждали это: вот все трое в клинике в пригороде Рима, вот – дома в детской, вот – в палаццо графини; Натали в самых разных видах: у груди Катрин, на руках Карло, одна – болтает голыми ножками.

Приехал Жакоб поглядеть на обожаемую внучку. С облегчением он подумал, как был тогда не прав. Дочь довольна. Все это его страхи, отцовские бредни. Карло хорошо к ней относится, до самозабвения обожает ребенка.

Катрин с удовольствием встречалась с отцом, с другими посетителями, но держалась от них на некотором расстоянии. Все ее мысли и чувства были неразрывно связаны с Натали. Она спала, когда спал ребенок, просыпалась одновременно с дочкой; они с девочкой составляли единый организм. Когда крошечные губки впивались в сосок, когда раздавался крик младенца, Катрин в первый раз в жизни почувствовала, что кому-то нужна в этой жизни. Нужна существу, дороже которого у нее никого не было.