— Поссым, и по рыбке? — Виновато спросила я у Сёмы, глядя как она трясущимися руками стягивает с себя штаны фирмы "Хунь Пынь Чоу".

— По пивку, и в Москву. — Твёрдо ответила Сёма, и тихо, по-фашистски, пукнула. — Ебала я в рот такие километровые хуи, ага.

… Вы были на даче у моего деда? Конечно, нет. Что вы там забыли? Я и сама там не была уже лет десять. Да и хуй пустил бы вас мой дед к себе на дачу… Нахуй вы там ему были бы нужны?

А вот я бы пустила.

И настоятельно рекомендовала бы посетить знаменитый клуб "Старый Замок".

Ведь, если вы никогда не были на дансинге в "Старом Замке" — вы прожили бессмысленную жизнь.

Поверьте моему опыту.

25-01-2008 00:40

— Так, записывай… — командовала в телефонную трубку Сёма: — Три пачки гидропирита, три флакона перекиси водорода, пузырь нашатырного спирта…

*Титры: Сёма. Шешнаццати лет от роду. Судя по первичным половым признакам — баба. Вторичные отсутствуют. Имеет старшую сестру — ученицу парикмахерского училища, и обширную лысину на затылке, полученную в результате неудачной попытки стать блондинкой. Тем не менее, услугами Сёмы как парикмахера пользуюцца все, кому жалко тратить бабки на салон красоты.*

— Угу… — кивнула в трубку я, не изменяя своей привычке во время телефонного разговора жестикулировать так, будто меня на том конце провода видят.

*Титры: Лида. Шешнаццати лет отроду. Судя по первичным половым признакам — баба, судя по вторичным — баба, которой суждено умереть девственницей. Такое ебать никто не станет. Имеет рыжую волосню по всей башке, хочет превратица в платиновую блондинку. Мозги отсутствуют.*

— Хуле угукаешь? Ноги в руки — и в аптеку! — скомандовала Сёма, и бросила трубку.

…Через полчаса я сидела на табуретке, замотанная по шею в мамину праздничную скатерть, а Сёма, вывалив язык, старательно хуячила толкушкой для пюре большые белые таблетки.

— Это что такое? — спрашиваю, и боюсь уже чота.

— Это такая поеботина, — важно отвечает Сёма, и добавляет в фарфоровую миску нашатырный спирт, — от которой волосы становяцца белыми. У меня Светка всегда так делала, когда девок своих красила.

— Ты хоть одну девку после этой процедуры видала? — Спрашиваю, и нервничаю такая.

— Неа. — Спокойно отвечает Сёма, и льёт в миску перекись водорода.

— Слыш, а вдруг они потом облысели? — Я ещё больше занервничала, если кто не понял.

— Может, и облысели… — философски отозвалась Сёма, почесав свою плешь, — а может, и нет. Жизнь покажет. Погнали!

С этими словами Сёма вылила мне на голову аццкий раствор, воняющий кошачьими ссаками, и принялась размазывать его по моим рыжим волосам. Голова нестерпимо зачесалась.

— Жжёт? — осведомилась Сёма.

— Пиздецки.

— Это хорошо. Значит, гидропирит свежый. Реакция идёт. Шапочка для душа есть?

— Есть.

— В ванной?

— Угу, на крючке висит.

— Щас принесу. Штоп процесс шол быстрее, надо штоп башка в тепле была.

Сижу. Глаза слезяцца. Нос распух от вдыхания миазмов. Башку щиплет, и что-то там потрескивает.

Возвращаецца Сёма, неся в руках полиэтиленовую шапочку и папину ондатровую шапку.

— Сиди, не шевелись. — Командует она, и напяливает на меня поочерёдно шапочку для душа, и папашины меха.

— А папа меня не атпиздит? — тихо спрашиваю я, и морщусь. Под этими девайсами стало нестерпимо жарко, и башка зачесалась так, слово среди размоченного в кошачьем ссанье гидропирита, миллиардами вшей было затеяно соцсоревнование "Кто быстрее выжрет Лиде моск"

— Атпиздит конечно. Если с работы вернёцца раньше. — Сёма всегда была реалисткой. — Он во сколько приходит с работы?

— В восемь… — отвечаю, и зубами скриплю. Терпеть больше сил нету никаких.

— Значит, час у нас ещё в запасе есть, не сцы. Тебе ещё десять минут сидеть осталось.

Последующие десять минут были самыми страшными в моей жизни. Пару лет спустя, лёжа в родильном кресле, я не орала как все порядочные бабы, а мерзко хихикала, вспоминая те десять минут. Ибо родить мне было легче, чем выдержать ту нечеловеческую процедуру.

— Всё. Смываем.

Голос Сёмы прозвучал как в тумане.

— Мир вашему дому, чукчи. — слева послышался совершенно не Сёмин голос. — Ушы мёрзнут, доча?

Пиздец. Вернулся папа.

*Титры. Папа. Триццати семи лет отроду. Мужыг. С бородой. Характер суровый, но чувство юмора всё окупает. Пизды точно не даст, но заподъёбывать может до смерти*

— Я крашу волосы. — Ответила я, и, наклонившись, вытерла слезящие глаза о папин рукав.

— Зачем ты красишь волосы мочой? — серьёзно осведомился папа, и склонил голову на бок.

— Это не моча. Это краска.

— Никогда не видел краску, которая воняет ссаньём! — развеселился папа, и поинтересовался: — моя шапка должна добавить твоим волосам пышности и блеска? Дай позырить!

С этими словами папа содрал с меня девайсы, и заорал:

— Вы ёбнулись, девки??!!

Я тоже заорала, ещё не зная даже почему.

— Ну что вы её напугали, а? — Сёма попыталась выпихнуть моего папу из комнаты, и пояснила: — этот дым от неё идёт, потому что гидропирит был свежый очень, понимаете?

— Не понимаю. — ответил папа, и не пожелал выпихивацца из комнаты.

— Сразу видно — вы не парикмахер. — Отрезала Сёма, и потрогала мои волосы. — Идём смывать. Кажецца всё.

Я встала, и на негнущихся ногах пошла в ванную. Папа шёл за мной, размахивая газетой "Московский Комсомолец", и открывая по пути все окна и двери в доме.

Сёма поставила меня раком над ванной, и принялась смывать с меня свежый гидропирит душем.

Я одним глазом смотрела вниз, на то, что смывалось с моей головы, и поинтересовалась:

— А почему твой гидропирит так похож на волосы?

— Он похож на таблетки, дура. А это твои собственные волосы. Таблетки свежые были, я ж сразу сказала. Ну, пережгли мы тебя немножко, с кем не бывает?

Не знаю, с кем не бывает. Со мной всегда бывает всё, что можно и нельзя себе представить. Волосы отвалились? Хуйня. Гидропирит зато попался очень свежый, теперь я сама это видела.

Сёма выключила воду, вытерла меня полотенцем, и сказала:

— Ну-ка, дай я на тебя посмотрю…

Я выпрямилась, хрустнув позвоночником, и с надеждой посмотрела на Сёму:

— Ну как?

Сёма нахмурилась, сделала шаг назад, ещё раз на меня посмотрела, и громко крикнула:

— Дядя Слава, а до скольки у нас аптека работает?

— До восьми! — Раздался ответ. — Только там парики не продаются.

Я задрожала, и стала рвацца к зеркалу. Сёма сдерживала мой натиск всем телом.

— Дядя Слава, а вы не сбегаете щас в аптеку за гидропиритом? Надо бы ещё разок Лидку прокрасить…

Раздались шаги, дверь ваной распахнулась, и на пороге появился папа.

Повисла благостная пауза.

— Зелёнка и йод у нас есть. В аптеку не пойду. — Почему-то сказал папа, и мерзко захихикал.

— А зачем мне зелёнка? — я уже поняла, что на башке у меня полный понос, но зелёнка меня смущала.

— Это не тебе. Это для Сёмы. Ты же щас в зеркало посмотришь, да?

— ДА!!! — заорала я, со всей дури пихая Сёму, и прорываясь к зеркалу…

Лучше бы я этого не делала.

Амальгамная поверхность показала мне зарёванную девку с распухшим носом, и с разноцветными кустиками волос на голове.

Чёлка получилась ярко-оранжевой, концы волос — жёлтыми, корни — серо-пегими, а вдоль пробора торчал весёленький гребень. Как у панка.

— ЫЫЫЫЫ?? — Вопросительно взвыла я, и ткнула пальцем в гребень.

— Гидропирит был свежий… Волосы отвалились… Но они ещё вырастут, Лид… — из-за папиной спины ответила Сёма, после чего быстро съебнула куда-то в прихожую.

Я посмотрела на папу.

— Знаешь, чо я вспомнил? — сказал папа, поглаживая бороду, — Когда мне было шестнадцать — в моде хиппи были. И друг у меня имелся, Витя-Козява, пиздецкий хиппарь. Приходил на танцы в будённовке, в дермантиновых штанах и в тельняшке. А на шее у него висела унитазная цепь… Но это всё хуйня. На этой цепи болталась пробирка, спизженная из кабинета химии, а в ней ползала живая муха. На танцах все бабы смотрели только на него. У меня шансов не было.