— В школе, — говорю, — учится она. А скажите-ка мне, дядя Володя, чем вы вообще занимаетесь? Насколько я помню, вы были пьяницей, вором и энурезником.

— Да я и щас вор. — Похвалился папин родственник. — Тока щас я ворую по-крупному.

В это я могла поверить. У меня папа за это уже отсидел.

— И про шубу правда? — Я всё ещё немножко не верила.

— Конечно. Вот она, шуба твоя. Лежит у меня перед глазами, искрицца на солнце. Я решил на свой вкус взять. Норку любишь?

— У меня лиса есть. А норки нет. Люблю, конечно.

— Замечательно! — Обрадовался дядя Володя. — А ты уже подумала, как ты будешь меня благодарить за подарки?

Я поперхнулась.

— Чо делать?!

— Благодарить. Благодарить меня. — Дядя Володя понизил голос. — Ты же потрогаешь мою писю?

В голове у меня сразу всё стало на свои места, я моментально исцелилась, и даже обрадовалась.

— Конечно потрогаю. И потрогаю, и подёргаю, и понюхаю. Ты когда уже приедешь-то, а?

— Подожди… — судя по возне в трубке, дядя Володя намылился подрочить. — Ты на этом месте поподробнее: как ты её будешь дёргать?

— Молча. — Обломала я дроч-сеанс дядя Володи. — Но, блять, с чувством. Когда приедешь, отвечай?

— Завтра! — Выпалил извращенец, и заскулил: — А может, ты писю ещё и поцелуешь?

— Непременно. Тока шубу не забудь. Засосу твою писю как Брежнев. Завтра жду.

И бросила трубку.

Одни сомнения у меня развеялись — дядя Володя действительно был неотдупляемый мудак, но появились и другие: у моего папы не может быть таких племянников, хоть ты обосрись. Пьющие — это да. Нарушители законов — запросто. Но не имбецилы же.

Помучавшись с полчаса, я пошла на доклад к папе.

Папа был суров лицом, бородат, и смотрел по телевизору "Кровавый ринг". Я присела рядом, и начала издалека:

— Пап, а ты своё генеалогическое древо знаешь?

— Конечно. — Папа не отрывал взгляда от Ван Дамма. — У нас в семье все алкоголики.

— А много их вообще? Алкоголиков этих?

— Уже нет. Остался я, и моя сестричка. — Папа крякнул, потому что на экране отрицательный герой с узкими глазами и неприличным именем Тампон, ёбнул Ван Дамму ногой.

— А помнишь дядю Володю с Урала? — Я стала подводить папу ближе к интересующей меня теме.

— Он мне не родственник. — Папа торжествующе улыбнулся. Ван Дамм ёбнул ногой Тампона. — Мы с Галькой сироты, нам опекуны полагались. Эти опекуны менялись как в калейдоскопе. Сиротам ведь квартиры отдельные давали. Поэтому опекунов у нас было хоть жопой ешь. Одни как раз потом на Урал уехали, а Володя — их сын. Я его сам один раз и видел, лет десять назад. А ты с какой целью интересуешься?

Я собралась с духом, и рассказала папе про нездоровую атмосферу жажды халявы, которая вот уже почти месяц как царит в нашем доме, и даже упомянула о дроч-наклонностях уральского пельменя.

Папа молчал. И это пугало.

Папа интенсивно шевелил бородой, и не смотрел на Тампона.

Потом папа встал, и вышел в прихожую. Там он порылся в комоде, достал из него потрёпанную записную книжку (никогда не подозревала, что у папы есть телефонная книжка, ибо ни он, ни ему никто никогда не звонил), и направился к телефону.

— Тётя Маша? — Минут через пять спросил в трубку папа. — Это Славик. Да, именно. Как здоровье ваше, как дядя Витя? Как Володя? Что? Даже так? Ай-яй-яй… И давно? Ой-ой-ой… И с чего? Ой, бля-бля-бля… Сочувствую. Ну, не хворайте там.

Я во все глаза смотрела на папу.

— Ты была так близка к разгадке, доча. — После минутного молчания сказал папа, и прижал меня к себе. — Володя уже пять лет как в дурдоме живёт. Говорят, совсем плохой был. По ночам звонил Бриджит Бардо и Валерию Носику, и приглашал их на ужин, на черепаховый суп. Черепаху, кстати, он действительно сварил. Пришлось с ним расстаться. Так что теперь надо позвонить в это прекрасное учреждение, и сказать, что их пациент дорвался до телефона, и теперь их ждёт километровый счёт за междугородние переговоры.

— А если он ещё будет звонить?

— Не будет. — Уверенно сказал папа, и пошевелил бородой. Теперь к телефону буду подходить я. А ты сегодня зайди в нашу шестую палату, и оповести больных, что ништяков не будет. Можешь даже рассказать им про дурдом. Это называется шоковая терапия. Они выздоровеют.

В шестой палате меня приняли недружелюбно, а мама сказала, что я всё вру. Вовка тоже открыл рот, но я ему напомнила про мёртвого кота, плохую наследственность, и врождённый порок мозга, как оказалось, поэтому он не стал со мной спорить. Машка так вообще разрыдалась, и заявила, что всё равно завтра будет ждать дядю Володю. Он обещал приехать на чёрном джипе, и привезти компьютер. И она ему верит, потому что он не из Могилёва, и не мамин родственник. И даже не папин, что ещё лучше. Значит, ничего не спиздит.

На следующий день Машка с утра заняла во дворе выжидающую позицию в засаде у бойлерки, и часам к пяти вечера ей пришлось менять место засады, ибо за бойлеркой собралось человек пятнадцать Машкиных подружек, тоже с нетерпением ждущих дядю Володю. Иногда в засаду заглядывала я, и издевалась:

— Машка, я только что дядю Володю на джипе видела. Он в соседний двор зарулил.

— Правда? — Велась Машка. — А ты точно знаешь, что это он?

— А то. Чёрный джип, из багажника торчат колонки и комп, из-под капота — шуба норковая, а к крыше стиральная машина верёвкой привязана. Стопудово это он.

И Машка вместе с подругами убегали в указанном мною направлении. Я всё-таки верила в шоковую терапию.

Когда, десять лет спустя, у Машки появился свой чёрный джип, и она приехала ко мне в гости хвалиться приобретением — первое, что она увидела, выйдя из машины — это меня, стоящую на балконе четвёртого этажа, и орущую во всю глотку:

— Ура! Дядя Володя на джипе приехал!

Машка показала мне фак, и крикнула в ответ:

— Спускайся! Надевай шубу и бери стиральную машину. Щас в Питер поедем!

Я не зря верила в шоковую терапию. Она помогает.

15-08-2007 12:54

И настал день.

И светило солнце.

И сломался у меня Тырнет во усадьбе моей.

И сделан был звонок телефонный в новую Тырнет-компанию, чтобы имела я возможность великую на порносайты дрочувать, да хуйню всякую по литресурсам распихивать.

И явились на следующий день во мои палаты три богатыря, красоты несказанной: Андрюха, аки Культурист чахоточный, Серёга, аки Терминатор доморощенный, да Колян, аки Морячек Папай.

И началось дело великое, закипела работа кипучая, да хуями обложено было пол города с крыш крутых.

Затащили они на чердак бухту кабеля да катили ее по мусору, да по говну голубиному, но уебал Коля своею головной костью могучей по балке кровельной и посыпалось на чела всем с балок говно голубиное. И молвил Коля "Йобтваю!", и отвечали ему все "МУДАБЛЯ!".

Стали тырнетчики делом правым занимацца, да протягивать кабель белоснежный через все палаты каменны, сквозь дверь парадную, да чрез счётчик электрический.

Два добра молодца за дверями миссию тайную выполняли, а третий богатырь, вельми мужественный, коварно к соитию меня склонял.

Я — девица честная, почти замужняя, и не хотелось мне погрязть во грехе разнузданном с Андрюхой, хотя и красив он был словно яблоко наливное, и в штанах его синих могуче вздымалась плоть мужыцкая, дрожь вызывающая.

И почти поддалась я искусителю с потенцией несравненной, да прикидывала хуй к носу где бы тайно ему отдацца, штоп остальные богатыри сиё не прознали, да корпоративного слияния не потребовали, чтоб справедливость восстановить нарушенную.

Но мысли мои сладкие, похотью пропитанные, нарушены были глухим стуком за дверями парадными, да криком богатырским: "Йобвашумать!"

Старая табуретка, коя опорой служила Серёге-Терминатору, не выдержала весу его критического, да подломились её ноженьки ореховые, и повержен был богатырь наземь, но жив остался, что характерно.