Г) И самое главное, из-за чего стоит посетить этот магазин — там всегда можно что-то спиздить. Ибо видеонаблюдения нет, а охранник в „Выгоде“, как правило, дед-подагрик в бифолокальных диоптриях, или рахитичный юноша, сутками разглядывающий в казённое зеркало свои прыщи.

„Семейная выгода“ находится в пяти минутах ходьбы от моего дома, и на первом этаже Юлькиного. Хорошо устроилась баба. Теперь у неё дома всегда есть неиссякаемый запас резинок для волос, пузырьков с блёстками, консервных ножей, и всего того, что можно спиздить, не боясь огрести по горбу от прыщавого охранника.

— Привет, вшивая. — Уважительно поздоровалась со мной Ершова, стоя на пороге „Выгоды“.

— Здравствуй, воровка тампаксов. — Громко ответила я на приветствие, отчего Юлька набычилась, а охранник чудо-магазина просканировал Ершову взглядом.

— А сказала б ты это на полтона ниже, — наклонилась к моему уху Юлька, — был бы у тебя щас бесплатный годовой запас шампуня. Но теперь у тебя будет бесплатный хуй на воротник.

С этими словами Ершова повернулась лицом ко входу в магазин, и тут случилось ЭТО.

Трудно сказать, что произошло в ту секунду. Я сразу и не поняла. Лишь по отчётливой вибрации, исходящей от Юльки, я догадалась, что что-то произошло.

— Лида, это ОН… — Враз посиневшими губами прошептала Юлька, и на них запузырилась слюна.

— Кто? — Я пыталась понять, куда смотрят Юлькины глаза, но они смотрели в разные стороны, что усложняло мою задачу. — Вова-Невопрос?

Вове-Невопросу Юлька уже год торчала пятьсот баксов, и отдавать их не собиралась, несмотря на то, что ей неоднократно передавали Вовины пожелания: „Встретить бы эту убогую — и жопу ей порвать“.

— Нет… — Стучала зубами Юлька. — Вот ОН! — И она страшным Виевским жестом указала на охраника магазина. — Ты посмотри, как он похож на Рики Мартина!

Я посмотрела. На мой дилетанский взгляд, я гораздо больше похожа на Рики Мартина, чем указанный Юлией охранник. Он, скорее, был похож на Дроботенко. Но Юля продолжала вибрировать, и тащила меня в магазин.

— Слушай… — Ершова, не глядя, сметала с полок всё подряд: пачку памперсов для взрослых, освежитель для туалета, резиновую шапочку для душа и бальзам Дикуля от артрита. — Ты веришь в любовь с первого взгляда?

— Ты ёбнулась, Юля. — Я вырвала из Юлькиных непослушных рук керамическую негритянку с одной сиськой. — Так не бывает. В кого ты влюбилась? Вот в эту сироту вокзальную?

— Что?! — Ершова выдрала у меня негритянку-ампутантку. Её глаза метали молнии и бомбы. — Он похож на Рики Мартина, и мою детскую мечту одновременно! Он охуителен!

— Даже я в детстве не так голодала. — Злость на Юльку сразу испарилась. — Хотя у меня папа алкоголик. Ну, чо трясёшься? Иди, познакомься.

— Лида, — Юлька нащупала на полке лампу-ночник в виде безносого колобка-сифилитика, и положила её в корзинку. — Я не могу. Вот, хошь верь — хошь нет — не могу. Ноги как ватные… Может, ты подойдёшь? Только, умоляю, не позорь меня. Давай так: щас мы выйдем отсюда, я покурю на улице, а ты задержись тут, типа чота забыла купить, и подойди к нему… Ну и… Блять, сама придумай, чо ему сказать. Твоя цель — всучить ему мой номер телефона. Если он позвонит, с меня… — Ершова беспомощно огляделась по сторонам, заглянула в свою корзинку, и вздрогнула: — С меня вот этот колобок, и вот этот прекрасный бальзам от артрита.

Конечно же, бальзам решил. Так бы я хуй ввязалась в эту авантюру.

— Пиздуй курить. — Я подтолкнула Юльку к кассе, а сама начала наворачивать круги по магазину, одним глазом выбирая шампунь от перхоти и блох, а вторым следя за предметом Ершовской страсти. И у меня это даже получилось. Захватив на кассе ещё три зубных щётки с покемонами, пузырёк с блёстками и резинку для волос, и забыв спиздить кассеты для бритвы, я оплатила покупки, и уверенно подошла к охраннику.

— Витя? — Сурово кивнула я на его бейджик.

— Паша… — Испугалось воплощение Ершовского временного (я надеялась) слабоумия.

— А почему написано Витя? — Я выпучила грудь, и честно отрабатывала артритную мазь.

— Он болеет, а я за него… — Рики Мартин для слепых был окончательно сломлен. — Зачем я вам?

Он посмотрел на меня глазами изнасилованного толпой армян эмо-боя, и на меня одновременно накатила тошнота и чувство жалости к Юльке.

— Слушай меня, Витя… — Я грохнула на пол корзинку с шампунями, и наклонилась к Юлькиному принцу.

— Я Паша… — Задушенно пискнул Витя, и потупил взор.

— У тебя мобила есть, Паша?

Двойник Дроботенко нервно похлопал себя по груди, по ногам, попал ненароком по яйцам, огорчился, но телефон мне протянул.

— Возьмите…

Блин, а я-то, дура, резиночки для волос пизжу. Да мне с моим талантом можно мобилы у лохов отжимать!

Я сурово внесла в его записную книжку Юлькин номер, и показала ему:

— Вот по этому номеру позвонишь через полчаса. Спросишь Юлю. Дальше следуй инструкциям. Всё понял, Витя?

— Паша… — С надрывом крикнул охранник, а я заволновалась. На нас уже странно смотрели кассирши. — Я позвоню!

— Вот и хорошо. — Я выдохнула, и моя грудь впучилась обратно в рёбра. — И ты тоже хороший, Витя.

Переложив свои покупки в фирменный бесплатный пакет, и попутно спиздив их ещё штук двадцать, я вышла на улицу, и подошла к лихорадочно жующей незажжённую сигарету Юльке.

— Гони сифилитика и суспензию. Дело в шляпе.

Ершова вздрогнула, и подняла на меня глаза:

— Когда?!

— Через полчаса. Жди, галоша старая. Позвонит обязательно.

Юлька затряслась, а я выудила из её пакета лампу и бальзам Дикуля, и лёгкой походкой отправилась навстречу своему щастью. К горячей воде, чистой башке, и к джакузи для нищих.

***

Телефон, который я предусмотрительно не взяла с собой в ванную, разрывался на все лады уже полчаса. Судя по мелодиям, Юлька вначале звонила (телефон говорил аденоидным голосом „Здравствуй дорогой друг. Пойдём бухать?“), а потом слала смс-ки.

Я же решила дожидаться звонка в дверь. Тем более, что он не заставит себя долго ждать.

И дождалась. И даже успела намотать на себя полотенце, и открыть входную дверь.

— Собирайся! — Юлькины глаза горели нехорошим огнём. — Быстро, я сказала! Он позвонил! Ты понимаешь? Паша позвонил! Его Пашей зовут, представляешь? Павлик… Павлушка… Пашунечка… Охуительное имя! Чо стоишь? Башку суши! Он нас в гости пригласил. Потому что скромный. Не хотел, чтобы я подумала, будто он хочет мной воспользоваться бессовестно. А галантно сказал: „Приходите, Юлия, с подругой своей“. Вот так именно и сказал. На „вы“! Юлией называл! Только попробуй при Пашунечке назвать меня Ершепатологом!

Я молча вытирала полотенцем жопу, и с тоской смотрела в никуда. За все семнадцать лет, что я знаю Юльку, ТАК у неё колпак снесло впервые. И кажется, я точно знала, почему Пашунечка побоялся приглашать Ершову тет-а-тет. Он просто ссал, щщщенок. Хотя, за что его винить? Я б сама на его месте…

Через три часа мы с Юлькой стояли у Пашиной двери. Я ковырялась в носу и зевала, а Юлька нервничала:

— Слушай, чота у меня живот разболелся — сил нет. От нервов что ли? У тебя с собой вечно в сумке вся аптека — дай чонить сожрать.

— Успокоительное? — Я открыла сумку.

— Опиздинительное, блять! — Юлька покраснела. — Поносоостанавливающее!

— А нету. — Я захлопнула сумку. — Ты вчера последнее сожрала, фабрика жидкого говна. И перестань трястить — смотреть тошно. Звони уже.

Ершова побледнела, быстро перекрестилась, и вдавила кнопку звонка.

„А кука-ра-ча, а кука-ра-ча, а ля-ля-ля-ля-ля-ля!“ — послышалось за закрытой дверью, и у меня тоже вдруг заболел живот.

Щёлкнул замок, и на пороге возник Пашунечка, которому, судя по цвету его лица, тоже требовалось поносоостанавливающее.

— Юлия? — Слабо похожий на Рики Мартина Юлькин принц попятился.

— Да-а-а-а, это йа-а-а-а… — Провыла Ершова, и семенящими шажками рванула в жилище своего возлюбленного, где затравленно начала открывать все двери подряд, пока не скрылась за нужной.