Игроки переговаривались тихо, почти шепотом; единственным более или менее громким звуком было постукивание шарика, мечущегося в барабане. Вдруг до Клер донесся какой-то легкий шум со стороны холла.

Адам резко выпрямился. Забыв о выигрыше, он схватил Клер за плечо с такой силой, что ей стало больно.

– Похоже, там облава. Быстро за мной!

– Но, Адам… моя накидка…

Не слушая, он потащил ее к задней двери. Остальные, казалось, все еще не поняли, что происходит, или пребывали в растерянности.

– Ой, Адам, мне больно! – воскликнула Клер, но он, не обращая внимания на ее протест, распахнул дверь в глубине холла и вытолкнул Клер на лестницу, ведущую вниз, на первый этаж. Она чуть не налетела на официанта, несшего наверх шампанское из кухни.

Сбегая по лестнице, Клер услышала, как под сильными ударами грохочет входная дверь, возле которой собралась перепуганная прислуга. Чей-то голос произнес:

– Пожалуй, лучше открыть, Эрни…

Адам и Клер тем временем добрались до задней двери кухни и оказались в темном саду.

– Там, справа, должна быть лестница, – шепнул Адам. – Лезь скорее! Забирайся на стену и подожди меня.

– Но я не могу… мое платье…

В темноте Адам нашарил подол шифонового платья Клер, задрал его и забросил ей на плечи.

– Лестница прямо перед тобой, Клер. Залезай! Сбросив серебристую туфельку (вторую она потеряла еще когда бежала по лестнице), Клер начала медленно карабкаться по этому шаткому деревянному сооружению, казалось, грозившему рассыпаться всякий раз, когда она начинала осторожно нащупывать ногой новую перекладину.

– Скорее, скорее! – торопил шепотом Адам. – Я слышу, что полиция уже на кухне!

Клер протянула вперед левую руку, надеясь опереться на стену, но не нашла ее.

– Скорее!

Поднявшись еще на две ступеньки, Клер снова пошарила рукой впереди себя. Опять пустота! Это прямо какая-то Великая китайская стена!

В третий раз протянув руку, Клер наконец ощутила под пальцами шершавые, сырые, холодные кирпичи. Лестница под ней затряслась – это начал подниматься Адам. Уж лучше попасть в руки полиции, подумала Клер, чем сломать себе шею, свалившись в темноте с этой жуткой лестницы.

Поднявшись еще на одну перекладину, Клер опять пошарила рукой, но впереди был только воздух. Значит, она уже наверху; теперь нужно перебраться на стену.

Скорчившись наверху, она услышала, как неподалеку с треском распахнулось окно.

– Двух человек в сад! – крикнул кто-то.

Адам проворно вскарабкался на стену и оказался рядом с Клер.

Уже некогда перебрасывать лестницу на другую сторону, чтобы спуститься по ней, подумал он – и сильным толчком отбросил ее от стены. Еще прежде, чем лестница рухнула на землю, он сам спрыгнул в спасительную темноту соседнего сада.

– Я угодил на клумбу, – шепотом сообщил он Клер, которая все еще сидела на стене. – Тебе тоже придется рискнуть. Темно хоть глаз выколи; я не сумею подхватить тебя. Ради всего святого, прыгай!

Но Клер, слишком испуганная, чтобы повиноваться, еще крепче вцепилась в кирпичи.

– А Майк? – с тревогой спросила она.

Адам мгновение поколебался, вспомнив, сколько раз Майк сам, даже имея возможность выкрутиться, добровольно становился рядом со своим обожаемым старшим братом, чтобы разделить грозившее ему наказание. Мелькнуло воспоминание: когда-то, школьниками, они развлекались тем, что раз в две недели таскали шоколад с прилавка местной кондитерской. Когда же вконец разозленный хозяин вызвал полицейских и те устроили в магазине засаду, попавшийся на месте преступления Майк признал свою вину (хотя инициатором был Адам), но отказался выдать сообщника. Этот героический жест стоил ему крепкой порки, заданной отцом. Бывали и другие случаи, когда, позвонив в чужую дверь, братья бросались наутек; всегдашнему заводиле, Адаму, который бегал быстрее, обычно удавалось улизнуть, и, спрятавшись в соседнем саду или где-нибудь в конце аллеи, он с бьющимся сердцем прислушивался к погоне за Майком, прекрасно зная, что за поимкой последует страшный разнос со стороны отца, но Майк клятвенно заверит, что Адам тут ни при чем, и будет выпорот, а еще оставлен без сладкого.

Подобное не раз случалось на протяжении всего их детства и отрочества, но Адам всегда выходил сухим из воды. Со временем он привык к столь полезным для него самоотверженным проявлениям братской любви и стал считать их чем-то само собой разумеющимся. И вот теперь, стоя в сыром, пахнущем влажной землей мраке чужого сада, он пожал плечами и шепотом ответил Клер:

– Ничего, обойдется. Майк всегда выкручивается. Прыгай же, ради Бога!

За спиной Клер с треском распахнулась дверь.

Клер прыгнула в темноту, угодив прямо в подставленные руки Адама. Прежде чем она успела перевести дыхание, он схватил ее за руку:

– Побежали! Задняя дверь, должно быть, не заперта.

Они стали пробираться вдоль стены к дому, погруженному в тишину. Адам шел впереди, топча кусты, что попадались под ноги.

Наконец стена кончилась. Протянутая вперед рука Адама наткнулась на другую стену, отходившую под прямым углом. Он нащупал окно… снова кирпичи… дальше была дверь. Он нашел ручку, осторожно повернул ее влево и толкнул дверь.

Она открылась.

Втащив Клер вовнутрь, Адам медленно, очень осторожно закрыл дверь. Едва прикасаясь пальцами, он нащупал торчавший в замочной скважине ключ и тихонько, стараясь, чтобы замок не щелкнул, повернул его вправо, затем быстро нащупал засов и задвинул его.

– Адам, мы же забрались в чужой дом! – прошептала Клер.

– Майк всегда выпутывается сам.

– Но ты же сбросил лестницу, так что этим путем он убежать не сможет.

– Твоя бабушка вряд ли обрадовалась бы, если бы ты влипла в какую-нибудь историю.

– А что нам теперь делать?

– Будем сидеть тут до утра. Потом позаимствуем пару пальто и просто выйдем отсюда. Полиция и внимания не обратит.

Адам набросил свой пиджак на плечи Клер. Они сидели на вымощенном каменными плитами полу какого-то подсобного помещения – скорее всего, моечной при кухне. Клер чувствовала в этой непроглядной темноте, что ее трясет от холода и возбуждения. Вся эта роскошная вечеринка с недозволенными развлечениями была частью того образа жизни, который Клер всегда осуждала за пустую трату времени, но как заманчиво и волнующе было на несколько часов ощутить себя принадлежащей к таинственному и порочному миру!

После этого вечера присутствие Адама стало вызывать у Клер ощущение надежности и защищенности. Ей ни разу не пришло в голову, что, не поведи он ее тогда в это рискованное место, не было бы нужды проявлять чудеса героизма для ее спасения.

Четверг, 17 апреля 1958 года

– Вообще-то не стоило бы подавать тебе завтрак в постель, – сказала Шушу, входя с подносом в розовую спальню Аннабел. – Ну, и сколько же сердец ты разбила за вчерашний вечер?

– О! Шушу, дорогая, пожалуйста! Умоляю, не раздвигай шторы. Ой! Это солнце прямо слепит.

– Уже почти полдень. – Шушу безжалостно раздвинула шторы пошире и посмотрела вниз, где под бело-розовыми от цветов ветвями яблонь Элинор возилась со своими анемонами.

Восемнадцатилетняя Аннабел села в постели и потянулась. „Она выглядит старше своих лет", – подумала, глядя на нее, Шушу. Аннабел, с пышной гривой рыжеватых волос, больше других сестер походила на Элинор, какой та была в молодости: тот же спокойный взгляд, те же полные, влажные губы, в уголках которых, казалось, всегда – даже во сне – таилась легкая улыбка.

Дебют Аннабел в свете отличался от дебюта Клер только тем, что Аннабел наслаждалась каждым его мигом. Элинор снова пришлось прибегнуть к услугам леди Рашли, а в виде благодарности взять на себя все расходы по пребыванию леди Рашли в Лондоне в течение бального сезона, а кроме того, подарить ей свою бриллиантовую брошь, которой та откровенно восхищалась всякий раз, когда Элинор надевала ее.