Московские улицы покрылись снегом. Прежняя модница натянула на свои старые ноги мягкие валенки. Однажды, отряхивая о ступеньку с валенок снег, она заметила сквозь решетку в ящике голубой конверт. Увидела и испугалась: «Вдруг Люси уже дома?» Но у предусмотрительной хозяйки ключик от почтового ящика всегда был с собой, и она, достав письмо Саянова и оглянувшись по сторонам, тут же опустила его в соседкин ящик. «Пусть полежит, пока Антонина Петровна в Уфе нагостится, – решила она. – Мог же почтальон ошибиться ящиком!»

Людмилы Георгиевны не оказалось дома, и старушка успокоилась.

Мария Андреевна научилась прощать мужу перемены, наступавшие всегда так неожиданно. Первые счастливые дни были залогом надежд, что постепенно все устроится. С новыми странностями в его поведении она смирялась так же, как и с сединами в его вихрастой голове, с новыми бороздками на лице, которых становилось заметно больше.

Она не обижалась, когда муж был молчалив или немного раздражен, не возмущалась, когда, явившись домой позднее обыкновенного, он не отчитывался, как раньше, где был. Она не искала его снисходительной ласки, но и не омрачала напускной холодностью тех хороших минут, когда они появлялись непринужденно.

Саянова спешила, домой. В этот день она ушла на рынок рано с расчетом вернуться поскорее, но задержалась. Холодный с песком ветер больно хлестал по лицу, трепал выбившиеся из-под шляпки волосы, заслоняя ими глаза. Руки у Марии Андреевны были заняты и онемели от тяжести, но она не останавливалась: уличные часы показывали двенадцать, Вадик мог опоздать в школу.

– Опять эта книга! – рассердилась мать.

– Мамочка, да ее давно прочел. Я только посмотрел то место, как Борейко японцев бьет, – оправдывался мальчик.

Он подбежал к матери, чтобы помочь. И, поставив корзину на табурет, удивился:

– Как ты только такую тяжелую донесла, мамочка?

– Яблок накупила. Два раза к возу в очередь становилась. Уж очень они хороши! Я так спешила, – продолжала она, передохнув. – А ты уроки приготовил?

– Давно, и книжки с тетрадями собрал, и чайник вскипятил.

В доказательство мальчик указал на примус, который горел уже тихо, а на нем лениво шумел чайник.

– Мамочка, а эти яблоки и для елки годятся! – радовался сын.

– Потому и стояла в очереди второй раз, что про твою елку вспомнила.

Вопрос о новогодней елке давно был решен, не хватало только украшений для нее. Зато теперь настоящие, румяные, некоторые даже с веточками и листочками, эти яблоки лучше всяких куколок и собачек из папье-маше повиснут на колючих ветках, среди разноцветных свечек.

Так бы и проговорили мать с сыном за завтраком о новогодней елке, если бы Мария Андреевна не вспомнила, что в доме нет воды и не принесены дрова.

– За водой я еще сбегаю, – сказал Вадик.

Мать не успела отговорить его, как он, накинув на плечи меховую безрукавку прогремел ведрами и оказался у порога.

раздалось за дверью. Мать только головой покачала.

– Мамочка, посмотри, снег! – крикнул Вадик, возвращаясь с водой.

– Пора и южной зиме, – отозвалась мать, взглянув на белые крупинки, осевшие на оконных переплетах.

Одетый и с портфелем, Вадик уже стоял у порога, когда мать, задержав его, положила ему в карманы пальто по яблоку.

– Скушаешь на перемене, – напомнила она, целуя сына в раскрасневшуюся щеку.

Мария Андреевна приучила Вадика с детства следить за своими вещами, убирать постель и свой уголок. Но, входя в комнату, она пожалела, что не приучила его убирать везде, когда ее нет дома. «Такой недогадливый!» – подумала она, увидев беспорядок на своей половине. На столе лежали развернутые журналы и газеты, валялись носки, на спинке стула висел костюм мужа, в котором он ходил вчера, незастланная постель завершала неприглядную картину.

«Совсем еще чистые», – рассматривая носки, подумала хозяйка. Она взяла костюм, чтобы встряхнуть его и повесить на место. Ей вспомнилось, что у мужа уже несколько дней болят зубы, а минувшую ночь он почти не спал. «Наконец, собрался к зубному врачу!» Но в это время что-то выпало из кармана брюк. Мария Андреевна нагнулась, подняла твердую, в несколько раз плотно сложенную бумажку, развернула, и руки ее беспомощно опустились.

Валялся на полу уроненный костюм, оставались на месте раскиданные газеты и окурки, на кухне лежали неразобранные яблоки, а., хозяйка сидела на неприбраниой постели и, не выпуская из рук измятой телеграммы, шептала пересохшими губами: «Выехала Москвы. Встречай. Людмила».

«Вот как оно „прошло!“

Вспоминая минувшие недели и месяцы, когда, как ей казалось, все семейные невзгоды пронеслись и не вернутся вновь, она казнила себя за наивность. «Я же знала, что она приедет! Как я могла поверить, что они не будут встречаться? Зачем мне нужно было привыкать к нему такому „новому“! Зачем только я приехала сюда?!»

Свой день рождения Второва не собиралась отмечать: к этому времени она должна была находиться в дороге. Но пришлось уступить просьбам тетушки, задержаться еще на два дня.

Она пригласила к себе неразъехавшихся товарищей по курсам, чтобы провести с ними вечер.

И появились на раздвинутом дедовском столе под полотняной узорчатой скатертью с бабушкиными инициалами знакомый сервиз с золочеными ободками; а в блюдах, тарелках и селедочницах, кроме домашних произведений кулинарии, различные яства и пития из коммерческого «Гастронома».

Пока тетка на кухне заканчивала последние приготовления, Людмила Георгиевна села к роялю. В это время вошла соседка Антонина Петровна и, поздравив ее с днем рождения, подала письмо.

– Эти почтальоны совершенно не смотрят, куда кладут письма, – сказала она, заметив, как вспыхнуло лицо Второвой. – Вы ждали, а оно столько времени провалялось!

Когда соседка вышла, Второва, оглянувшись на дверь, поспешно оторвала край конверта и развернула мелко исписанный листок.

– Опять от него? – спросила входя тетка.

– Оно старое. Почтальон ящики перепутал, – оправдывалась Людмила.

– Очень жаль, что почтальон не бросил его в мусорный ящик! Зачем только этот Николай портит тебе настроение, – добавила ока с досадой.

– Теперь уже не портит. Я же дала себе слово порвать с ним.

– Умница, умница ты у меня, Люси! – радостно заговорила старушка и, обняв племянницу, добавила: ты еще так молода, моя девочка!

В тот момент, когда слегка утомленные гости сосредоточенно слушали пение Второвой под аккомпанемент хозяйки, раздался продолжительный звонок. Людмила Георгиевна остановилась на полуслове и выбежала в коридор.

Она вернулась взволнованная с телеграммой в руках.

– От кого? – спросила тетка.

– От Николая, – ответила именинница, сияющая от радости.

Поздно вечером, когда разошлись гости, тетя и племянница сидели на диване и, перечитывая телеграмму, обсуждали ее содержание.

– Поздравить с днем рождения может каждый знакомый, но причем «жду», если он живет с семьей? – Причем «целую», если ты не отвечаешь на его письма?. Не обижайся, девочка моя, но это просто возмутительно!

– Не знаю, тетя, как поступлю на месте, но сейчас мне так радостно, что на свете есть человек, который ждет меня! Это происходит помимо моей воли и рассудка.

– Будет, девочка моя, на свете и другой человек, а этого ты должна оставить: он не даст тебе счастья.

Дорогой Людмила Георгиевна не переставала думать о предстоящей встрече с Саяновым. Вначале она решила не сообщать ему о дне своего приезда. Сперва осмотреться, подумать, а если он узнает и придет, выслушать спокойно и остаться друзьями. Но, чем ближе она подъезжала к дому, тем яснее понимала, что все произойдет иначе.