Немного помолчав, Рони сказала:

– Может быть, он прав, Барни…

Барни подошел к столу, поднял с него стеклянное пресс-папье и тут же вернул его на место.

– Мы его коснуться не можем, – пробормотала Рони, – он же свободно…

– Способность призраков манипулировать материальными объектами – вещь достаточно хорошо известная. Она доказывает то, что призраки или духи не просто отображаются в какой-то конкретной реальности, но присутствуют в ней! Вспомните о полтергейсте: духи резвятся так, что стены ходуном ходят, при этом они остаются духами!

На одной из стен поблескивала металлическая пластинка. Это был памятный жетон – приз, которого удостоились работы Эмили на выставке, состоявшейся за три года до того, как Барни был призван на службу в колонии. Пластинка висела там же, где и прежде.

– Я хочу стать этим! – воскликнул Барни, указывая на жетон, представлявший собой табличку, вырезанную из красного дерева и взятую в медную рамку; он был уверен в том, что его двойник ни за что не выбросит ее. Оставалось понять, каким образом он, человек, мог стать памятным жетоном, висящим па стене.

– Майерсон, тебе помочь? – обратился к нему Палмер Элдрич.

– Да!

И в тот же миг таинственная сила властно подхватила его и понесла в неведомые дали. Он раскинул руки в стороны, чтобы удержаться на ногах, и вдруг почувствовал, что он действительно летит, точнее, падает! Падает в бездонный сходящийся колодец. Он вдруг понял, что Элдрич снова обманул его, этот монстр с железными зубами обвел его вокруг пальца и сделал нечто такое, о чем он, Барни Майерсон, не имеет ни малейшего понятия…

– Будь ты проклят, Элдрич! – беззвучно прокричал своими, теперь уже бесплотными, губами Барни, падая все дальше и дальше, проваливаясь все глубже и глубже. Теперь над ним не была властна и гравитация – он утратил свой вес, он не был теперь даже призраком!

«Оставь мне хоть что-нибудь, Палмер! Молю тебя, оставь мне хоть частичку меня! – вспыхнуло в сознании, но тут же поползли тяжелые мысли, в которых невозможно было усомниться. Палмер Элдрич сделал это не сейчас. Он сделал это еще там, на Марсе, а может быть, и еще раньше, где-то на заре этого мира… – Я… Я отомщу ему! Я вернусь на Марс, приму токсин и подам на него в суд! Я сделаю это не ради Лео и не ради его гнусной компании, нет! Я сделаю это ради себя самого! Держись, Элдрич!!!»

Кто-то смеялся, кто-то заливался дурацким смехом. Это был смех Палмера Элдрича, но исходил он…

«Это смеюсь я, Барни Майерсон».

Он посмотрел на свои руки. Левая – морщинистая, бледно-розовая, покрытая мелкими бесцветными волосками. Правая – блестящая, гладкая, мощная…

Он разом понял все. Палмер Элдрич последовательно шел именно к этому – он заместил его, Барни, собой.

«И убьет Лео Булеро не кого-нибудь, но именно меня, – подумалось ему. – И в память об этом люди возведут памятник…

Я – Палмер Элдрич. И дай бог, чтобы Эмили ответила мне отказом».

Одной рукой он касался Терры, другой доставал системы Проксимы Центавра. Человеком он уже не был, назад вернулось нечто другое. Он обладал огромной силой. Он мог одолеть смерть.

Но он не был счастлив, ибо был совершенно одинок. И потому он пытался повести за собой других – он хотел, чтобы они стали такими же, как он.

Среди прочих был и Барни Майерсон.

– Майерсон, – сказал он. – Скажи мне, черт возьми, что же ты при этом теряешь? Женщину, которую ты некогда любил, вернуть невозможно, и повинен в этом только ты сам. Дальше. Ты вдруг решил, что все это время ты жил неправильно. Но скажи мне, кто в этом виноват? И разве возможно исправить всю твою прошлую жизнь? И наконец, последнее – то, что ты сознательно исключил из своей жизни, не сможет вернуться к тебе в прежнем своем качестве. Ты, надеюсь, понимаешь смысл сказанного?

Молчание.

– И еще. Ты забываешь об одном немаловажном обстоятельстве, – продолжил он. – Она стремительно деградирует, и повинна в этом так называемая эволюционная терапия, изобретенная немецким костоправом, которому самое место в каком-нибудь нацистском концлагере! Она вовремя остановилась, вернее, ее вовремя остановил супруг, но даже тех двух-трех сеансов было достаточно для того, чтобы она стала другой. Как и прежде, она продолжает лепить вазочки, как и прежде, они пользуются успехом, но на деле она уже не та, что была прежде! Я думаю, она вряд ли понравилась бы тебе, встреться ты с нею сейчас. Ни прежней глубины, ни прежнего ума… Вернись она к тебе, и ты тут же захочешь уйти. Того, что было прежде, уже не будет.

Он выдержал долгую паузу и наконец услышал в ответ:

– Ты прав.

– Тогда скажи, куда бы ты хотел отправиться? – спросил он у Барни. – Марс? Если не Марс, то что – Терра?

Тот, другой, которого звали Барни Майерсон, ответил:

– Нет. Я ведь по своей воле ее покинул, мне там делать нечего.

– Хорошо, значит, не подходит и Терра… Что у нас остается? – Немного подумав, он продолжил: – Остается Проксима. Ты никогда не видел ни Проксимы, ни ее обитателей. Кстати, ты, наверное, уже догадался, что я являюсь мостом – мостом между двумя нашими системами. Они в любой момент могут прийти сюда через меня, и не приходят только потому, что я их пока не пускаю! Но их нетерпение растет с каждым днем. – Он захихикал: – Они уже выстроились в длинную очередь, прямо как дети перед входом в цирк!

– Преврати меня в камень!

– Это еще зачем?

– Чтобы я ничего не чувствовал, – ответил Барни Майерсон. – Меня уже от всего этого тошнит!

– А если я предложу тебе стать частью моего организма?

Молчание.

– Мы будем работать на пару. Как ты понимаешь, Лео мне не чета – я занимаюсь делами куда более серьезными! Все эти грязные делишки не для меня! – «Охо-хо, – подумал он про себя. – Скоро Лео меня убьет; правда, это скоро только для них, но никак не для меня…» – Я хочу познакомить тебя с одним из моих замыслов. Может быть, он как-то вдохновит тебя, пусть он и прост.

– Меня уже ничто не вдохновит.

– Я собираюсь стать планетой.

Барни рассмеялся.

– Что тебя так развеселило? – воскликнул он, оскорбившись.

– Ты окончательно свихнулся! Кто бы ты ни был – человек или что-то совсем иное, – ты тронулся, понимаешь? Тронулся!

– Я ведь даже не успел объяснить тебе, что под этим следует понимать, – сказал он с достоинством. – На этой планете я должен стать всем и каждым! Ты, конечно же, понимаешь, о какой планете идет речь.

– О Терре?

– Черт возьми, конечно же нет! Я говорю о Марсе!

– Но почему именно о Марсе?

– Он новый. Все еще в потенции, все в будущем. Я стану всеми прибывающими на него колонистами, всем его населением. Я буду определять лицо их цивилизации, или – точнее – я буду их цивилизацией!

Молчание.

– Ну давай! Скажи хоть что-нибудь!

– Объясни мне одну простую вещь – сказал наконец Барни Майерсон. – Ты можешь превратиться во что угодно, даже в целую планету, я же не могу стать и памятным жетоном! Почему это так?

– Хм… – Он смутился. – Ладно. Мне вообще-то глубоко наплевать на это, но тебе я скажу все как есть. Слушай меня внимательно и не перебивай, я хочу открыть тебе свой главный секрет. После принятия наркотика ты можешь стать чем угодно, было бы на то твое желание. Но все это, разумеется, не более чем иллюзия. Да, да, я не оговорился, именно иллюзия! Ощущение реальности происходящего связано с тем, что определенные черты видений неким образом предваряют будущее. Если подумать, ничего особенно удивительного в этом нет; вспомни о вещих снах и о скоперах. Я посетил миллион этих «миров», и потому мне известна их подлинная природа. Они – ничто. Если уж с чем-то их и сравнивать, то больше всего они похожи на электрические импульсы, с помощью которых исследователь производит раздражение тех или иных участков мозга лабораторной крысы.

– Я это уже понял, – заметил Барни.