При резком грохоте двери Фелисити вскочила со стула.

Джаред стоял ни пороге, притихший и молчаливый, не зная, с чего начать, что сказать ей. Ну как ему убедить ее, что все это неправда? Что ложь – не в их отношениях, не в том, что было между ними, а в той женщине наверху. «Господи, помоги мне!» – мысленно молился он, прося Бога вразумить его, прося внушить ему нужные речи.

– Моя дорогая… – начал Уокер.

Фелисити повернулась в кресле, и он обомлел: губы ее сложились в широкую улыбку, которая, однако, совсем не затронула глаз. Ни разу еще он не видел у нее такого бессмысленного взора, в котором читалась только боль. Сердце так и полоснуло от страха, что он может потерять ее прямо сейчас.

– Уже довольно много времени, Джаред. Я думаю, нам пора переодеваться к обеду. А поговорить можем и после, если захочешь.

Голос ее не мог быть более спокойным, а улыбка – более безоблачной.

– Нет, Фелисити, теперь же.

Она оставалась холодна как лед. И как же ему теперь убеждать ту, которая даже не собирается с ним разговаривать?

– Ты выслушаешь меня?

– Разумеется. – Жена снова улыбнулась своей ничего не значащей холодной улыбкой, встала и начала рыться в гардеробе, словно вся жизнь ее в эту минуту зависела от того, найдется ли там подходящий костюм.

Джаред набрал в грудь побольше воздуха и начал без всякой надежды:

– Ты заметила, что в доме пропадают вещи? Твои часы, жемчуг, серьги с изумрудом? И камея, которую я тебе подарил?

– Да, действительно. Теперь, после того как ты сказал об этом, я припоминаю, что недавно не могла найти какие-то побрякушки, – безразличным тоном отозвалась Фелисити.

– Я искал мышьяк в комнате Маргарет.

Она кивнула, но ничего не ответила.

– И нашел вот это в ее шкафу. – Джаред бросил драгоценности на кровать. – Она воровала, должно быть, с первого дня после того, как переехала в ваш дом.

Фелисити бросила беглый взгляд на его находки и, вздохнув, покачала головой:

– Не правда ли, это печально?

– Едва ли стоит преуменьшать значение происшедшего, Фелисити. Ведь это настоящее преступление.

– Печально то, что она сочла необходимым красть эти вещи, тогда как папа и без того дал бы ей все, чего бы она ни попросила.

– Так тебе ее жаль?

– Конечно. А тебе? – Фелисити задумалась на секунду и добавила: – Да, я ее жалею. Впрочем, ты, разумеется, нет. Вероятно, твои чувства к ней совершенно иного рода.

– О да, в этом ты не ошиблась. У меня к ней много всяких чувств, начиная с ненависти.

– Послушай, Джаред, если ты говоришь о недавнем происшествии наверху, то, право же, не стоит так расстраиваться. Я прошу прощения за то, что ворвалась к вам без стука. Это целиком и полностью моя вина.

Фелисити чувствовала, что сердце ее разрывается от горя, но из последних сил возражала самой себе. Ведь этого не может, этого просто не должно быть!

– О чем ты говоришь? Как это «ворвалась к вам»?

– Мы услышали ваши голоса еще в коридоре. Правда, снаружи казалось, что вы спорите, так что я не сочла необходимым постучаться.

Она не могла припомнить, приходилось ли ей прежде испытывать подобные муки.

– Но, Бог мой, Фелисити… – с нарастающим ужасом промолвил Джаред. И как она может сохранять такое спокойствие? Неужели ей и правда нет никакого дела?..

– Мы оба прекрасно знали, что этот брак – не навечно. Поверь, я вовсе не виню тебя ни в чем. Я уже все знаю о мужчинах и их природных потребностях. И все понимаю.

Кто бы только знал, чего ей стоило произнести все это! Приходилось ли кому-нибудь еще переживать подобное?

– Черт возьми, ты не должна так говорить! Мне не нужен никто, кроме тебя, понимаешь?

Наконец Фелисити достала платье из гардероба и снова улыбнулась своей странной пустой улыбкой:

– Благодарю, ты очень любезен. А теперь, если не возражаешь, я хотела бы переодеться.

– «Ты очень любезен», – ядовито передразнил ее Джаред. – Ладно, давай посмотрим, насколько тебе понравится вот это. Твоя сестрица разделась нарочно, чтобы поскорее спровадить меня из своей комнаты и не дать мне времени обнаружить яд.

– Но для чего ты оправдываешься? Я же сказала, что это не имеет никакого значения.

– Нет, черт побери, имеет, и еще какое значение! Она пыталась меня соблазнять, надеясь, что если я поддамся на ее чары, то не стану выдавать ее преступлений. Можешь у Марси спросить, если мне не веришь. Он видел собственными глазами, как я вышвырнул ее однажды из своей комнаты. Я ни разу не позволил себе с ней ничего непристойного. Господи, да у меня мурашки бегут по коже при виде этой женщины!

– Джаред, это уж совсем недостойно с твоей стороны.

– Ну да, джентльмену не пристало так говорить, правда?

Фелисити молча пожала плечами.

– Ладно, не верь мне, если не хочешь. И вот еще что добавь в свой список тех вещей, которым ты не веришь: я люблю тебя. И не собираюсь возвращаться в Британию! Я остаюсь здесь на неопределенное время.

Фелисити категорически замотала головой:

– Но мы так не планировали.

– К черту все эти идиотские планы! Я люблю тебя. Слышишь? Люблю! Понимаешь ты это?

– Да.

– Ну и что ты теперь собираешься делать?

– Ничего.

– Ничего? Но ведь…

– Мы собирались пожениться, зачать ребенка, а потом ты должен был уехать. Очень сожалею, но с любовью тебе явно не повезло.

– А тебе повезло?

– Ты же знаешь, что я от нее вообще отказалась, – ответила Фелисити и тут же усомнилась в том, что говорит искренне. Ведь если она не влюблена в него, так почему же грудь готова взорваться от мучительной, невыносимой боли? Нет-нет, это просто сильное потрясение, и все. Нет тут никакого нежного чувства. Она не собирается ни в кого влюбляться.

– Черт возьми, Фелисити! Своей гордыней ты просто разрываешь мне сердце. Признайся наконец, что любишь меня!

– Прости, мне очень жаль. Действительно жаль.

Джаред глубоко и шумно вздохнул:

– Нет, тебе не жаль. Ты вообще не ведаешь, что такое жалость. Ты просто маленькая трусишка. Прячешься за глухую стенку, которую сама же вокруг себя воздвигла, и дрожишь от страха, как бы тебя кто не обидел. Ты просто боишься жить по-настоящему, боишься рисковать.

– Джаред, мне действительно пора переодеться, – она посмотрела на часы, стоявшие на туалетном столике, – а не то я опоздаю.

Он снова вздохнул и в отчаянии запустил пальцы в волосы.

– Ну ладно, – спокойный голос давался ему ценой больших усилий, – предположим, я действительно увлекся другой женщиной. Но ты ведь сама сказала, что тебе до этого нет никакого дела, я правильно говорю?

– Правильно.

– Поскольку, как ты утверждаешь, это временный брак. Верно?

– Да.

– Так для чего же мне лгать? Сама посуди, стал бы я отрицать очевидное, если бы не любил тебя?

– Вероятно, ты хотел, чтобы время, оставшееся до твоего отъезда, было как можно приятнее.

– То есть ты думаешь, что я буду настаивать на своих супружеских правах?

– С тебя станется, но спешу заверить, что это лишь напрасная трата сил.

– Ты же знаешь, что я согласился на брак только потому, что надеялся на изменение наших отношений…

– Так и случилось. Отношения с тех пор действительно изменились.

Не обратив внимания на то, что она его перебила, Джа-ред продолжал:

– Я полагал, что сумею добиться твоей любви. Только теперь мне кажется, что ты вообще не способна на глубокие чувства. Наверное, есть такая особая порода людей. У них просто отсутствует дар любви, Бог обделил их этим талантом, и ты – одна из многих несчастных.

– Правда? А разве ты не меня застал недавно в спальне джентльмена, причем этот джентльмен был почти раздет? – зло рассмеялась Фелисити, и от этого смеха у него кровь застыла в жилах. – Наверное, ты прав, Джаред. Я действительно не умею любить, впрочем, это и к лучшему.

– Лучше прожить всю жизнь в одиночестве? Сомневаюсь.

– Лучше прожить, не зная горьких разочарований.