– Картины в «Гранд-салоне», коллекция нюхательных табакерок в приемной, ведущей к салону; а набор из миниатюр с бриллиантами был просто исключительным, и за каждой из них стоит своя история.

– Ты должна мне о них рассказать, – сказал Дикс. Может быть, ты даже сможешь мне их показать.

– Но как я могу?.. – начала было Элоэ, затем вдруг остановилась.

Мрачное подозрение пришло ей в голову, почему он так заинтересовался? Почему он захотел узнать о «Шато»? Почему он был даже счастлив, что она туда поедет, так далеко от Биаррица?

Возможно, ее тело стало напряженным, когда все эти мысли закрались ей в голову. Возможно, его интуиция была столь сильна, когда дело касалось ее, что он мог угадывать ее мысли наперед, прежде чем она сама успевала о чем-то подумать.

Когда он заговорил, она повернулась к нему и увидела мрачное выражение его лица.

– Итак, вот в чем ты меня сейчас подозреваешь! Его голос был тихим и непривычно резким.

– Нет! Нет! – вскрикнула она, протянув к нему руки.

– Так вот о чем ты думаешь, – продолжал он неумолимо. – Ты понимаешь, о чем я говорю. Ты не доверяешь мне. Ты не настолько меня любишь, даже зная, что я люблю тебя.

– Это неправда.

– Нет, правда, – продолжал он. – Неужели ты действительно думаешь, что моя любовь настолько испорчена, что я могу вовлечь тебя во что-либо подобное? Эх, Элоэ, а я то думал, что ты другая.

– Я другая. То есть… Ну, Дикс, зачем ты так смотришь на меня? О чем ты говоришь? Я не понимаю.

– А я думаю, что понимаешь.

Он завел машину, и они поехали, а она в отчаянии убедилась, что он выбрал самый быстрый и кратчайший путь до отеля. Пройдет всего лишь несколько минут, и они окажутся около ворот гостиницы, и она должна будет с ним расстаться.

– Пожалуйста, Дикс, – умоляла она. – Пожалуйста, пойми.

– Я понимаю, – равнодушно отвечал он. Он подъехал ко входу во двор.

Огни машин, поднимавшихся на холм, освещали лица людей, которые возвращались из казино и с торжественных балов. Элоэ повернулась к Диксу.

– Дикс, пожалуйста, не сердись на меня, – с мольбой в голосе сказала она.

– А я и не сержусь.

– Но ты причиняешь мне боль, что еще хуже. Ну, Дикс! Разве ты не понимаешь? Я хочу доверять тебе. Я действительно доверяю тебе, и все же…

– И все же, – подхватил он, – твой мозг тянет тебя в одну сторону, а сердце в другую. Бедная малышка Элоэ. Ты не можешь помочь себе, а я не могу помочь тебе.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она в неожиданном приступе страха.

– Я имею в виду, что ты все еще не написала то письмо своим родителям.

Он вышел из машины и, обойдя ее, открыл дверцу для Элоэ. Ей ничего не оставалось делать, как выйти. Она почувствовала, как ночной ветер задул ей в шею, раздувая волосы. Она взглянула на него умоляюще.

Он не обнял ее; вместо этого он поднес ее руку к губам, а затем, прежде чем она смогла попросить его остаться и продолжить разговор, он был уже в машине.

– Иди, Элоэ, ты простудишься.

– Дикс, подожди минуту! Пожалуйста… Дикс…

Но, прежде чем она успела договорить, он уже уехал. Она видела, как машина проехала мимо нее, смотрела, как она постепенно набирает скорость; и вот уже остался только темно-красный отблеск ее задних габаритных огней, когда она скрылась за холмом.

Элоэ чувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы, а поскольку она знала, что плакать ей нельзя здесь, на дороге, она отвернулась и побежала к отелю, сознавая, что вечер был испорчен.

Внутри нее была ноющая опустошенность, от которой она почувствовала себя такой одинокой, как никогда прежде.

Проснулась Элоэ усталой и разбитой.

Она наплакалась вволю, пока не заснула, а темные круги под глазами и бледное лицо служили доказательством того, какую ужасную ночь она провела.

«Как я могла быть такой глупой?» – спрашивала она сама себя уже в тысячный раз. Как могла она позволить Диксу почувствовать или догадаться, о чем она подумала? И почему она была такой дурой, что подумала о нем такое?

Ей казалось, что все ее подозрения на его счет существуют как бы отдельно от нее самой. Это были некие темные силы, которые искушают ее и стараются лишить ее счастья и веры.

– Я люблю его! Я люблю его! – бормотала она снова и снова, и все же она знала, что накануне вечером он был прав, когда сказал ей, что она недостаточно его любит.

Почему она не может доверять ему? Почему она не может поверить в то, что, несмотря на то, что он может заниматься контрабандой автомобилей и быть мошенником во многих отношениях, он не будет ее использовать как соучастницу своих мошеннических сделок?

И все же, его лицо потемнело от гнева, когда он уезжал. Она все еще чувствовала, как напряжены были его пальцы, когда он взял ее руку, она все еще чувствовала легкое прикосновение его губ.

Как это отличалось от тех горячих, страстных поцелуев, которые он градом обрушивал на ее ладонь до этого, а также от нежного, сладкого прикосновения его губ, что он так часто делал, когда целовал ее руку, только потому что любил ее.

– О, Дикс! Дикс! – воскликнула она и почувствовала, что слезы опять наворачиваются ей на глаза.

Раздался стук в дверь. Ей принесли завтрак и поставили рядом с ее кроватью.

Впервые за время ее пребывания во Франции вид свежих хрустящих круассанов не доставил ей удовольствия, и даже запах ароматного кофе не заставил ее оторвать голову от подушки.

Вместо этого она снова и снова перебирала в голове события предыдущего вечера.

Она все еще видела удаляющийся свет красных фар за холмом, она все еще ощущала агонию беспомощности, с которой она наблюдала, как от нее ускользает что-то прекрасное, оставляя ее в одиночестве.

«Как все это безнадежно, – думала она сейчас. – Я не могу ему позвонить; я не знаю, где он находится – я даже не знаю его имени».

Ей уже казалось, что и его самого вовсе не было, а был мираж, плод ее воображения, который никогда не существовал.

А вдруг она никогда его больше не увидит? Она понимала, что это и был тот самый кошмар, который преследовал ее всю ночь. Он ее бросил? Он исчез навсегда?

Как мог он усомниться в ее любви, спрашивала она себя, когда дрожала всем телом и была такой несчастной оттого, что обидела его?

Если бы только она могла добраться до него и рассказать ему, как она сожалеет обо всем, как горько раскаивается в своем неверии в него.

Вновь и вновь она мучила себя вопросом, почему не отрицала всего, почему молча согласилась с тем, что, в конце концов, было всего лишь догадкой с его стороны. Но в то же самое время она знала, что никогда не сможет лгать Диксу.

Она любит его и поэтому должна говорить ему правду. Она не была утонченной натурой или умной, она была просто человеком, который, если отдает свое сердце кому-то, то отдает все, что у него есть за душой.

Она опять слегка всплакнула, и в этот момент зазвонил телефон.

На долю секунды она замерла, а затем с бешено колотящимся сердцем рванула через всю комнату, чтобы поднять трубку.

– Алло!

Она едва могла говорить. На том конце провода ответил женский голос:

– Это ты, Элоэ?

– О, привет, Лью!

– Зайди ко мне. Я проснулась и хочу поговорить с тобой.

– Очень хорошо. – Элоэ положила трубку на рычаг. Она так надеялась, что это Дикс; но теперь она знала, что весь день, а возможно, и всегда она будет надеяться при каждом телефонном звонке, что это, может быть, он. А если он никогда ей не позвонит?

Она не осмеливалась ответить сама себе на этот вопрос, и поэтому, с чувством отчаяния она взяла блокнот и карандаш и поплелась по коридору в комнату Лью.

Та лежала в кровати на шелковых подушках, одетая в домашний шифоновый жакет персикового цвета.

– Я не слишком рано тебе позвонила? – спросила она, когда Элоэ вошла в комнату.

– Нет.

– Мне хочется поговорить с кем-нибудь. А ты знаешь, что с мамой я сейчас по-настоящему не разговариваю.